Это не я. Я-настоящий лежу там, наверху около кратера. А тут вместо меня другой человек с килограммом золота в кирзаче. Но внутри него я. Как это называется? «Переселение душ», — подсказало подсознание. «Спасибо, ты такой умный», — ответил я. — «А как же остальное? Пропажа Лёшки и Вовки, горелый лес, и та совдепия с вытянутыми коленками, что на мне надета? Уж лучше глюки, на них всё можно списать».
Поразмыслив так, я пришёл к выводу, что сидеть здесь бесполезно. Во-первых, я не знаю, где нахожусь на самом деле. Во-вторых, где мои друзья, тоже неизвестно. В-третьих, я не знаю, движется ли моё настоящее тело, когда я двигаюсь тут. И жрать охота. А тут всё выгорело к чертям, даже ягодки никакой нет. Сухари только приглушили острый голод. Надолго их не хватит. Решено, иду. Оставив на всякий случай знак друзьям на дереве. Пусть хоть знают, что я здесь был. Добыв из второй портянки нож, я выбрал горелый ствол на видном месте и ожесточённо начал резать в саже своё имя: «Саня». Ниже «УАЗ». И стрелочку. Ушёл к машине. Не идиоты, поймут.
Потом я вспоминал, как эту чёртову портянку намотать обратно, потому что без неё идти нереально. Вспотел, сбросил с себя штормовку, обнаружив под ней застиранную мастерку коричневого цвета. В одном кармане нашёл коробок спичек «30 лет Победы», а во втором — карамельку «Чебурашка». И это было последним ударом. Сжав в кулаке конфетку, которую в последний раз видел черт-те когда, я заржал.
Минут пять я бился в истерике, размазывая выступившие слёзы пополам с сажей, и не мог остановиться. Наверное, в этот момент я как никогда был близок к сумасшествию. И никого не было вокруг, чтобы дать мне оплеуху или хотя бы вылить на голову ведро воды.
Ещё всхлипывая от неконтролируемого хохота, я развернул фантик и сунул конфету в рот. Господи! Я помню этот вкус — вкус детства. Теперь запить водой из речки и вперёд — куда глаза глядят.
Не знаю, что со мной, но никогда не слышал про глюки, в которых участвовали бы все органы чувств, включая обоняние, осязание и вкусовые сосочки на языке.
Гарь быстро кончилась. Сначала попадались отдельные уцелевшие деревья, потом зелёные прогалины, а потом хрустящий пепел под ногами сменился бурым ковром мха. Я шагал по девственной нетронутой тайге и тщетно искал наши собственные следы, которые мы всяко оставили вчера. Тайга — не джунгли, тут за сутки ничего не зарастёт. На слиянии Ексекюляха и Явальдина мы перекусывали. Если там тоже ничего нет, пойду дальше, может эта зона сумасшествия закончится или газ из меня выветрится. Хорошо бы так. Тогда я доберусь до машины и с трассы подам сигнал бедствия. Мужиков надо выручать. Только нужны респираторы, а лучше противогазы или вообще костюмы полной защиты. Вдруг эта хрень через слизистую глаз впитывается или через кожу.
Я строил планы, стараясь не пропустить тот момент, когда меня попустит. Ну или хотя бы одышка вернётся или хоть сердце кольнёт. Хрен-то там. Я шагал как заведённый, и даже не думал уставать. Молодой, сцука, здоровый лоб.
В какой-то момент мне показалось, что я остался в мире один. И это капец как было страшно. Тишина напрягала. Жутко хотелось встретить хоть кого-нибудь. Любого человека, даже того шамана. Его, кстати, хотелось увидеть больше других. Задать пару вопросов, и вытрясти с него ответы. Какого чёрта со мной происходит? Я живой, хожу, дышу, великолепно себя чувствую. И при этом я не я.
Какое-то время спустя сквозь звенящую тишину начал пробиваться посторонний звук. Когда я обратил на него внимание, понял, что слышу его уже какое-то время. Что-то монотонно-гудящее на периферии слуха. Машина? Да нет, какие в этой глухомани машины? Самолёт? Вертолёт? Остановившись, долго прислушивался. Дослушался до того, что гудеть стало уже с двух сторон. То звук доносился слева, то справа. Потом я сообразил, что это эхо гуляет в распадке. Со стороны наверное выглядел как гончая, потерявшая след. Я метался в разные стороны, пытаясь слушать, не приблизится ли звук, выяснил, что он доносится спереди и бегом рванул вперёд, надеясь догнать его источник. Правый кирзач расхлябался, не иначе портянка сползла. Да и пофиг, главное, до звука добежать. В одном особо заросшем месте пришлось продираться сквозь заросли карельской берёзы. А сразу после них я вылетел на свежую гусеничную колею. Танк! — почему-то подумалось первым делом. Вон и деревья повалены, пёр напролом. А может трактор. Хотя откуда тут техника? Похрен! Откуда я тут такой интересный?
Ещё раз оглядел себя, не вернулось ли моё тело назад. Фигу. А вот под ноги смотреть надо было. Вывороченный корень удачно подставился под ногу, так что я полетел носом в свежую грязь. Пока летел, пока вставал и отряхивался, звук затих. Чёрт, остановились. Это мой шанс их догнать.
Я так бежал, что наверное выиграл бы какой-нибудь забег в кирзачах на дистанции в пару километров. Когда наконец впереди показался вездеход, я как раз начал подумывать, не очередной ли это глюк — уходящие в никуда следы. И тут эта допотопная хрень взревела мотором и начала разворачиваться с явным намерением продолжить путь.
— Стой! — заорал я. — Вы слепые что ли, шары разуйте, человек бежит!
Попытался свистнуть, но получилось не с первого раза. Ну ещё бы, зубов в этом рту поболее моего, и натыканы они во всех мыслимых местах. Наконец, свист, достойный соловья-разбойника пробился на волю, и вселенная для разнообразия меня услышала. Вездеход остановился, открылись двери сразу с двух сторон, и из них вышли люди. Ну слава тебе, господи, хоть не гуманоиды.
Они что-то кричали и призывно махали руками, а я бежать уже не мог, поэтому ковылял, одновременно рассматривая встречающих. Одеты как бомжи. Как я. Заросшие бородами и волосами. Но вроде нормальные. Затормошили, загомонили разом.
— Ты откуда тут взялся? — с весёлым изумлением спрашивал высокий бородатый мужик.
— На Патомский кратер ходил, — честно ответил я.
А что ещё отвечать? Врать? Зачем? Да и не представляю я, что можно соврать.
— Куда?
— На кратер, тут недалеко.
— Первый раз слышу. И что, вот так, с пустыми руками ходил, один?
— Я с друзьями был. А там… не знаю, что случилось. Газ какой-то или что. Потерялись мы с ними. И пожар ещё этот. Всё сгорело, ни палатки, ни рюкзаков.
— Так. Подожди-ка, тебя как звать?
— Александр.
— Саша, давай подробнее, — нахмурились люди. — Сколько вас было, когда и где последний раз виделись. И что за пожар?
— Ребята, ну чего вы накинулись на человека. Не видите, он в шоковом состоянии. Может голодный, может болит чего, — вступилась девушка, до сих пор молчавшая.
Спасительница. Голодный и болит. Ногу стёр.
— Есть хочешь? — спросила она, вклинившись между мужиков.
— Хочу.
— Ну вот, видите. Доставайте припасы, накормим сперва мальчика, потом допрашивать будете.
Что значит, мальчика? Да я ей в отцы гожусь.
— Почему ты сказала, мальчика? — прямо спросил я. И затаил дыхание, в ожидании ответа.
— Ну прости. Я вроде как постарше. А ты в школе ещё учишься, наверное?
Сердце ухнуло в прорубь.
— Сколько мне лет, по-твоему?
— Ну… шестнадцать? — улыбнулась она.
Шестнадцать?! Млять! Ничего не кончилось. Я по-прежнему в сиреневых глюках. И это не настоящие люди. Это плод моего воображения, как и всё остальное.
— Эй, ты чего? — посерьёзнела она, видя как меня перекосило. — Давай-ка мы тебя умоем, ты весь в саже, и осмотрим, не ранен ли.
— Люся, мы и так задержались. К вечеру надо вернуться, — окликнул водила.
— Имей совесть, Вася. Тут реб… человеку плохо, у него беда. Это не по-комсомольски.
Мне выдали шмат солёного сала, даже скорее мяса с тонкой прослойкой сала, каменные галеты, плеснули в крышку от термоса горячего сладкого чая. Я во все глаза смотрел на этот термос, на промасленную обёрточную бумагу, из которой достали мясо, на эмалированную кружку. И на галеты, которые где-то глубоко в подсознании ассоциировались с детсадом. Чтобы добить, развернули кулёк из обёрточной бумаги, а в нём были слипшиеся подушечки конфет. Орехово-соевые, — вспомнил я.
