class="p1">Риван опустил глаза и промолчал.
— Ты мне предлагаешь убийцу оправдать? — добавил я.
— Она же несовершеннолетняя, — тоскливо протянул дядя.
Спорный момент, я тоже думал об этом.
Когда формируется магический источник, ребенок становится ограниченно дееспособным. Да, за него по-прежнему отвечают взрослые, но есть отдельный перечень проступков, за которые ответственность он несет сам. Даже ребенок может опозорить род. Не так, как взрослый, но и из-за подростковых конфликтов в Академии начинались клановые войны, есть примеры в истории.
Формально совершеннолетие наступает в восемнадцать, да. Однако если административные и другие, вплоть до средней тяжести, проступки, несовершеннолетние студенты делят с опекунами, то за убийство или покушение на убийство подросток будет отвечать сам. По всей строгости закона.
— За убийство даже простолюдины отвечают с четырнадцати, — ровно ответил я.
Я понимаю, что Риван сейчас цепляется за любую соломинку. Но тут нет вариантов.
В семнадцать человека уже поздно перевоспитывать. И оставлять врага в живых только потому, что формально она — малолетка? Так она и до своего совершеннолетия еще принесет бед.
Изгнать ее из рода и сделать простолюдинкой? Так это как раз то, что гарантированно вызовет ненависть и все новые и новые попытки меня убить. Терпеть такое и рисковать своей шкурой, только потому что ей семнадцать?
А ведь будь ей восемнадцать, я даже не задумался бы на эту тему. Напала — получи соответственно. Я — не мазохист, чтобы плодить непримиримых врагов.
Поумнела бы она за этот год, что меня так смущает? Особенно видя свою безнаказанность? Сильно сомневаюсь.
— Знал бы ты, как мне хочется сейчас тебя прикончить, — зло выдохнул Риван.
Что, опять до дуэли договоримся?
Убить меня у Ривана не получится ни в прямом столкновении, ни неожиданным ударом. Никак. У меня защитный артефакт седьмого ранга. Да и в применении полноцветной магии я стесняться не буду, если дядя нападет первым.
Но мне очень интересно, решится ли он на такое.
Одно дело — эмоции и их словесное выражение, и совсем другое — действия. Слова конкретно ему и конкретно сейчас я могу простить многие, такой ситуации, как ни крути, врагу не пожелаешь. Но действия — это приговор.
— Догадываюсь, — усмехнулся я. — А ты понимаешь, что род умрет вместе со мной? Это даже не Амэри, которые потеряли свой козырь рода на войне. Родич, своими руками, в мирной обстановке, лицом к лицу…
Я не собирался говорить дяде, что родовой камень давно растворен в моей крови. Конечно, он узнает рано или поздно. Но вот сейчас убитому горем отцу я такой информации точно не дам.
— Да все я понимаю, — отмахнулся Риван. — Надо было тогда в форте тебя прибить сразу. Ну или хоть камень все-таки отобрать.
— А смысл? — удивился я.
— Хочешь сказать, ты уже тогда был козырем рода? — Риван вскинул на меня пронизывающий взгляд.
— Да, — кивнул я. — Я сразу козырем стал. С первого касания камня еще в родовом поместье. Ну то есть, со второго.
Первое касание настоящего Шахара убило. Впрочем, дядя не заметил эту оговорку.
— И чего молчал? — изумился он. — Тогда, в форте?
— Протупил, — пожал плечами я.
Риван тяжело вздохнул и вновь отвел взгляд.
— И Амайя не знала? — уточнил он.
Вообще-то такую информацию за пределы основы рода не выносят. А уж девчонок, которых собираются выдавать замуж, тем более максимально ограждают от тайн рода. Они же уйдут в чужой род, зачем лишний риск?
— Нет, не знала, — ответил я. — А это что-то меняет? Убить наследника своего рода — это нормально, по-твоему?
— Нет, конечно, — пробормотал Риван.
Я холодно и отстраненно наблюдал за ним. Вопрос судьбы Амайи для меня уже не стоял, а вот что делать с ее родителями, я пока не понимал.
Ривану я еще готов поверить и дать шанс, все-таки он вошел в свое время в основу рода. Это серьезный аргумент в его пользу. Родовой камень очень хорошо чует гниль в людях, даже самую минимальную, которая может никогда не воплотиться в жизнь. Не зря магов основы у любого рода обычно в разы меньше, чем просто членов рода. Вполне допускаю, что честь в Риване пересилит боль.
А его жена? Мне потом удара в спину от отчаявшейся матери ждать?
— Я не вижу вариантов, — выдавил, наконец, Риван.
— Я тоже, — кивнул я.
Дядя еще какое-то время посидел молча, а потом сказал:
— Дай мне с ней попрощаться, и я уеду. Буду защищать честь рода на границе. И не зови меня в столицу, не вернусь.
Что ж, не самый плохой вариант.
— А Рачана? — спросил я.
Риван вскинул на меня жесткий взгляд. За жену он, похоже, готов биться куда жестче, чем за дочь.
— А что Рачана?
— Удержишь ее?
— Удержу, — уверенно кивнул Риван. — Она никогда детей не хотела. Нет, она любила дочь, но… В общем, если бы я не настаивал, у нас не было бы Амайи.
Логично. Я удивлялся в свое время, как можно было уехать служить на границу, оставив своего ребенка на дальних родичей. Амайе тогда лет двенадцать было.
Я понимал, как мог уехать отец, но не понимал, почему уехала мать. А тут, оказывается, выбор был между двумя долгами: перед родом и перед ребенком, — а вовсе не между любовью и долгом, как я считал.
— Хорошо, — кивнул я.
Риван тяжело встал и медленно пошел к двери. Он практически шаркал ногами по полу, как древний старик.
Я проводил его взглядом, дождался, пока дверь за ним закроется, и вздохнул. Часа ему будет достаточно, интересно?
Надо уже закончить это дело. Еще не хватало самому оттягивать этот неприятный момент, прикрываясь собственной физической слабостью. Надо просто сделать и забыть.
*****
Я сидел на ступеньках казармы родовой гвардии. Небольшое двухэтажное здание стояло позади моего особняка и выходило фасадом прямо на полигон. В подвале казармы была обустроена временная «тюрьма».
На самом деле, ребята просто подсобку приспособили под камеру для Амайи. Все равно с блокираторами она никуда не делась бы. Это не Андана, которую учили выживать в любых условиях, моя домашняя сестрица даже до туалета передвигалась с трудом.
В пределах видимости никого не было. Даже Карим, который показал мне камеру сестрицы, мигом куда-то слинял. А уж когда я вышел, тем более никто не захотел попадаться мне на глаза.
Ан нет, нашелся один смелый.
— Привет, — тихо сказала Андана.
Она остановилась в двух шагах от меня и в ее взгляде была тревога.
— Как ты? — спросила она.
— Паршиво, — криво ухмыльнулся я.
А что, можно радоваться, собственными руками убив родича? Да, она была
