делась, а легкая тошнота усиливалась, стоило ему наклониться. Он подумал, что если ад существует, то там всегда понедельник и швырнул пачку в источник шума. Будильник упал, но продолжал звонить и мелко подрагивать на подоконнике. Павел встал, ему пришлось, и в квартире наступила долгожданная тишина. В приоткрытое окно подул легкий ветерок, принесший с собой запахи майского утра. Павел закрыл окно и вернулся в постель. А не послать ли все к чертям собачьим, накрыться одеялом и продолжить прерванный сон, пока организм не придет в норму? Или, еще лучше, спуститься на первый этаж к Марье Ивановне, у нее всегда есть средство от всех болезней. Нет, никак нельзя. Он с сожалением помотал головой, от чего комната потеряла устойчивость и заплясала перед глазами. Павел зажмурился, переждал бурю в желудке и осторожно натянул штаны. Пока он умывался и пытался побриться, мысли упорно подбрасывали ему разные методы излечения, начиная от настоек соседки и заканчивая круглосуточным магазинчиком в его же доме, но Павел преодолел соблазн и продолжил одеваться. Ему надо на работу, а хочется выпить. Это внутреннее противоречие терзало его каждый понедельник, и каждый раз Павел испытывал нечеловеческие муки. Должно быть, витязь на распутье мог переживать подобные разногласия души и тела. Павел скользнул взглядом по дешевой репродукции над кроватью и поморщился. Нет, этот наверняка не знает ничего подобного. Долг, наконец, одержал победу, и мужчина вышел из квартиры. Он не любил свою работу, скорее наоборот — Павел часто думал, что когда он умрет, то ему придется вечно работать в наказание за никчемную жизнь и это будет его личный ад. Но еще чаще ему казалось, что он уже умер и просто этого не заметил. Философия, однако, грозившая перерасти в полнейшее равнодушие со всеми вытекающими последствиями.
На улице Павлу стало немного легче. Солнце только-только переползло через край горизонта и еще не обрело полуденную силу и мощь. Быть может, бросить все это и начать новую жизнь? А что, как говорят, с чистого листа, уехать в другой город, ведь он не связан семьей — один как перст. Или податься на Север за длинным рублем? Не-е-е-т. Ничего не получится, от себя не убежишь, скорее белка в колесе догонит свой зад. Мужчина не заметил, как дошел до остановки, где скоро сел в служебный автобус, идущий в промышленную зону, расположенную в пригороде.
Чтобы преодолеть проходную, он мобилизовал все оставшиеся силы. По понедельникам марш-бросок мимо охраны превращался в давно изученный ритуал, где не последнюю роль играли мятные леденцы и четкий размеренный шаг. Тот факт, что Павел был не очень брит, а точнее наоборот — очень не брит, никого не смущал, поскольку, он ничем не выделялся из толпы себе подобных неудачников. В длинной галерее, соединяющей цех с мужской раздевалкой, ему впервые за это утро стало настолько плохо, что он остановился и присел на корточки, прислонившись спиной к стене. Мимо шли люди, косились на Павла, но не останавливались, поскольку были едва знакомы с ним и лишь один подошел и спросил:
— Пашок, ты чего?
Павел поднял побелевшее лицо, разжал зубы и с трудом прошептал:
— Все хорошо, ты иди, я сейчас, только отдышусь.
Пот крупными каплями усеял его лоб. Павел глубоко вздохнул и вместе с воздухом, отдающим резиной, в его легкие хлынула боль, вонзилась острыми иглами и парализовала дыхание. Мужчина закрыл глаза и начал заваливаться набок. Его тормошили, били по лицу. Павел попытался оттолкнуть нападавших и не смог. Он хотел, чтобы его оставили в покое, ведь боль, наконец, отступила, оставив после себя приятную тяжесть. Павел плыл, слегка покачиваясь и проваливаясь в сон. А вся эта суета вокруг только мешала и раздражала, сбивала с мыслей. Он загадал, что если доживет до вечера, то, скорее всего и даже наверняка, бросит пить и умер.
Я долго сидел у стены. Сказать, что эта смерть потрясла меня? Вовсе нет. Я не понимал, почему таким никчемным людям судьба предоставляла еще один шанс. Вокруг было множество людей, более достойных во всех отношениях. Полусумасшедшая Анна ничего не могла предложить миру взамен своего блеклого существования. Павел, отмеряющий свою жизнь стаканами, никак не годился на роль супергероя. И тем не менее — они получили право продолжать.
Несмотря на то, что мой урок не принес почти никаких воспоминаний, я вернулся к Вере и нашел ее в еще более плачевном состоянии. Она сидела, обхватив колени, глядела в пространство отрешенным взглядом и никак не отреагировала на мое появление. Я опустился рядом:
— Что, настолько плохо?
Она медленно повернула голову ко мне и спросила:
— Как я могу избежать смерти в падающем самолете?
Я пожал плечами:
— Ну, не знаю, может, тебе не надо было садиться в него?
— Нет, — она всхлипнула, — когда я открыла глаза, мы уже летели. Рядом сидела мама и держала меня за руку. Я видела, что она очень боится, но не понимала причины. Она все время твердила, что все будет хорошо. Сиденья под нами тряслись, а люди вокруг кричали. Мама закрыла мне уши и наклонилась на до мной. Что я могла сделать?
— Не знаю, — я виновато опустил голову, — может, спросим у Серафины?
— Она теперь ко мне не приходит, — печально покачала головой Вера. — Да и, вопросы я уже все потратила. Миша, не хочу больше умирать и никогда не хотела по-настоящему.
— Но, Серафина сказала, что сюда попадают…
— Да знаю, — перебила она, — все верно, и тем не менее, я никогда не думала, что мой порыв будет иметь такие последствия.
— Ну, давай уйдем отсюда, — я ободряюще ей улыбнулся и встал, — будем жить, как жили.
— Нет, невозможно жить одними воспоминаниями, — Вера махнула рукой. — Знаешь, ты иди, я тебя догоню.
И я ушел. А Вера так и не вернулась. Я, конечно, искал ее, возвратился к стене и долго шел вдоль громадного монолита сначала в одну сторону, а затем обратно. Только теперь я понял, кем для меня стала эта девочка. Настоящим другом, именно таким, которого можно искать всю жизнь, но так никогда и не встретить. Я не должен был оставлять ее одну, о чем горько сожалел. К тому моменту, когда Серафина в очередной раз пришла навестить меня, я немного успокоился, но с потерей не смирился. Более того, я знал, каким будет мой последний вопрос.
Серафина казалась еще более высохшей и старой. Она медленно шла по траве, опираясь на зонтик, а я сидел под стеной и ждал,
