сказать! Ладно, идем, покажешь мне ваши припасы.
Припасов, нужно сказать, у папаши Якобса было немало, что меня приятно удивило.
И чечевица была, и глиняные огромные горшки с маслом, и овощи.
— То-то-только этого трогать нельзя, — сказал Карл, когда я обследовала всю кладовку, всюду сунув нос.
— Прости?! — не поняла я.
— Э-э-это про запас, — пояснил Карл.
— По какой запас?! — взревела я.
Наверху папаша Якобс тревожно захрюкал, зачмокал, переворачиваясь на другой бок, и мы присели, испуганные.
Больше я кричать не пробовала.
— Так про какой запас?! — поинтересовалась я шепотом, но яростно.
Жадность этого господина начинала меня здорово раздражать.
Имея все, он живет как голодранец, да еще и сына голодом морит!
— Ну, — снова затянул свою обычную песню Карл, — вдруг все кончится?!
Я закатила глаза.
— Ни слова больше! — задушенным голосом произнесла я.
Но Карл был неумолим.
— Я однажды попробовал взять, — серьезно произнес он, — немного масла…
— Есть хотелось? — уточнила я. Он кивнул.
— Так вот он обломал палку об мои бока! Это у него строго.
Масло, разлитое в горшки по самое горлышко, стояло на полу, закрытое тряпицей и обвязанное для верности веревкой. Развязать веревку не стоило труда.
Я сунулась в один горшок — боги, да оно прогоркло! Испортилось, не досталось никому!
И еще один горшок постигла такая же участь.
А вот в третьем горшке было все отлично. Хорошее, свежее масло.
— Давай-ка вот что, — сказала я решительно. — Найди камень поглаже и потяжелее. Отмой его как следует и кипятком ополосни.
— Зачем?! — изумился Карл.
— Потом скажу, — решительно ответила я. — А пока покажи, откуда ты берешь чечевицу для похлебки?
На кухне был просто мрак.
Все закопченное, засаленное. Даже готовить в этом хлеву не хотелось.
— Скажи-ка мне, Карл, а чем вы чистите посуду? — я взяла сковороду двумя пальцами. Ручка у нее была омерзительно липкой.
— А? — Карл поднял голову от кадушки с водой, в которой он огромной щеткой тер булыжник. — Чистим?
— Понятно, — с трудом переведя дух и взяв себя в руки, произнесла я. — Песок-то найдется в вашем хозяйстве?
— Этого добра достаточно, — ответил Карл весело.
— Надеюсь, бесплатно? — уточнила я. — Как закончишь с камнем, отчисти-ка эту сковороду, да чтоб блестела!
Сама я принялась за печь.
Все ошметки сгоревшей и засохшей еды я повымела, стряхнула пыль и копоть как сумела. Стало заметно чище и даже как будто бы светлее.
Пол я тоже вымела огромной метлой, бросила сор в печь. Нагрев побольше воды, добавив туда золы и разведя щелок, помыла пол. Благо, кухня совсем небольшая была.
Карл подхватил мои старания. Своей щеткой он ловко надраил до блеска дверцы и стенки шкафчиков, раму окна и даже отмыл старый закопченный фонарь. Тот сразу засветил веселее, и на кухне стало уютно и тепло.
Печь растопилась очень хорошо. Леденящий холод ушел, таверна наполнилась сухим жаром.
— Теперь папаша проспит до самого обеда! — обрадованный такому повороту дел, произнес Карл. — Когда тепло, он спит долго. Может и до вечера продрыхнуть.
— Тогда подкинь-ка еще пару поленьев, — велела я хладнокровно. — Пусть дрыхнет хоть до самого утра! Тогда и у нас время отдохнуть будет!
Рабочий стол тоже оставлял желать лучшего. Я плеснула на него кипятка, а затем долго оттирала и скребла ножом, пока дерево, из которого он был сделан, не побелело.
— Ну, вот так-то лучше! — произнесла я, утирая пот со лба и оглядывая приведенную в некоторый порядок кухню. — А теперь давай-ка я научу тебя готовить чечевичную похлебку.
Глава 3. Чечевичная похлебка
Масло из горшка, из которого брать нельзя, я перелила в горшок поменьше, чтоб использовать его в стряпне.
А то папаша Якобс считал, что Карл его тратит много. И настаивал, что достаточно просто смазать сковороду гусиным пером. А потом, после жарки, просто не мыть. Гениально!
Вместо украденного масла я опустила в горшок ошпаренный сто раз кипятком камень.
Бульк! — и масла снова стало столько же, как и было.
— Учись, студент! — гордо сказала я.
— О-о-о! — благоговейно протянул Карл. Будто я ему показала невероятный фокус. — А ведь и верно. Папаша только постучит, услышит, что горшок полон, да и успокоится на этом.
— Что ж ты до такой простой штуки сам не додумался! — укорила я его. Мы снова закрыли горшок тканью и навязали узелков на бечевке, чтобы папаша Якобс ничего не заметил. — Тебе надо бы быть похитрее.
Карл тяжело вздохнул.
— Не умею я, — ответил он с простодушной грустью. — Папаша говорит, что я родился дураком.
— Сам он дурак, — сердито отозвалась я. — Столько продуктов загубил! Мука в камень слежалась. Масло испортилось. А он считает, что экономит?
— И все же, — задумчиво произнес Карл, — папаша с нас шкуру спустит за дрова. Погреться, конечно, хорошо. И оно того стоило. Но…
— Не спустит.
— А что мы ему скажем? Как оправдаемся? В кражу он не поверит. Да и не сумею я ему наврать…
— Меня держись, пацан. Не умеешь врать — ну и не берись. Я буду говорит, а ты только поддакивай. И все. Ты ж молодой хозяин! Работу мне задавал, я работала. Ну, идем, наварим похлебки.
Итак, блюдо дня — чечевичная похлебка с морковью и луком.
Дано: не ресторан, конечно, далеко не ресторан.
Но, пожалуй, надо относиться к этому заведению как раз наоборот. Как к самому лучшему ресторану города! Ведь какая у меня цель? Накормить клиентов как можно лучше, чтобы они захотели прийти еще.
И чтобы они заплатили деньгами, а не хворостом и дровами.
Полагаю, и дрова-то они давали Карлу из жалости. По сути, крутится-то мальчишка тут один, а папаша его только дрыхнет да пьянствует…
— Карл, как сделать так, чтоб твой папаша проспал до вечера? — спросила я, промывая чечевицу.
— Я же сказал. Когда так тепло и хорошо, он спит непробудно.
— Должно быть, — проворчала я, — если он попадет в ад, то и не заметит этого. Проспит все вечные мучения!
— Это вряд ли, — философски заметил Карл. — В аду-то ему самогона не нальют.
— А, так еще
