— Возможно ли, чтобы обход провел Арсений? — Анфиса стреляет в мою сторону глазками.
— У меня математика, — вздыхаю. Женщина, что ты чудишь?
— Конечно, Анфиса Аркадьевна, — директор точно включил звуковой фильтр. — Как ваш друг, Арсений будет в составе делегации, которая всё вам подробно расскажет. Пойдемте в школу. Там подождете минуточку в холле, пока не подойдет председатель учсовета со своими подчиненными.
И мы двигаемся обратно в школу. Внутри директор указывает княжне на стенгазету, висящую среди объявлений и расписаний уроков.
— Вот работа нашего достойного клуба журналистики. Почитайте минутку, а я пока сбегаю за делегацией из учсовета, — и он спешно убегает в сторону лестницы.
Анфиса вовсю смотрит на стенгазету. Там как раз выставлен разворот месячного выпуска. А на развороте — никто иной как я. Стою на арене турнирного клуба, распахнув полы пиджака. Хищно взметаются на волю пылающие Рароги, огненным вихрем закрывая трибуны за моей спиной.
— «Победитель майской дуэли…», — зачитывает княжна и улыбается. — Ты прямо местная звезда, Арсений.
— Анфиса, зачем ты пришла? — огорошиваю ее серьезным тоном.
Она растерянно оборачивается. Уловила недовольные интонации в голосе. Еще бы, я их специально не сдержал.
— Вечером мы с Людой хотели сходить в клуб на танцульки. Крис, Кит, Аркадий уехали, вот я и хотела заручиться твоим обещанием, что ты нас сопроводишь как кавалер, — замолкает и, догадавшись, спрашивает серьезно. — Я слишком наглею, Арсений?
— Анфиса, мне совсем не влом спроводить тебя на танцы. Но что я сказал на парковке? — терпеливо спрашиваю. — Аж два раза.
Секунду она вспоминает, а потом расстроенно опускает голову.
— Что у тебя математика.
— У меня математика, а ты слышишь только себя, — хмурюсь, стараясь не перебарщивать с выплеском магнетизма.
— Я просто хотела с тобой немного поката…
— Анфиса, дай мне закончить, — она замолкает. — Скажу тебе один-единственный раз. Я не заборный столб, который всё стерпит. Это понятно?
Ее лицо вспыхивает, как рассветный горизонт. Есть от чего смущаться: только что я сказал, что она ведет себя, как псина, которая пытается пометить понравившийся заборный столб.
— Арсений, — она насупливает брови. — Кажется, ты забываешься. Мы друзья, но я всё же твоя княжна.
Глупая юность. Сама не знает, чего хочет.
— Вот как? — изгибаю бровь. — Значит, ты хочешь, чтобы между нами остались только вассальные отношения?
До нее доходит, что еще немного и оборвет все концы. Княжна качает головой.
— Нет, не хочу.
— Тогда нам обоим нужно остыть, а кому-то еще и разобраться в себе, — я резко разворачиваюсь и, обогнув идущую навстречу делегацию из членов учсовета, иду в свой класс.
* * *
— Так и сказал? — спрашивает Анатолий своего сына, оторвавшись от бумаг. — Это точно, Виктор?
— Точно, пап, — мнется парень у порога отцовского кабинета. — Ребята из учсовета всё слышали. Беркутов заявил княжне Анфисе, что ей нужно остыть. Не веришь мне, взгляни на Машку.
— На племянницу? — не понимает Свиридов-старший. — А что с ней?
— Да с самого утра вся светится. Сейчас сидит в саду и на ромашках гадает. А всё оттого, что ей учсоветовцы тоже растрепали. Теперь она думает, что Беркутов свободен. Он же, скотина, нравится нашей Машке.
— Да, тоже заметил, — задумчиво кивает Анатолий. — Что ж, если Беркутов по дурости порвал отношения с княжной, то это замечательно. Подождем недельку, понаблюдаем. И, если всё подтвердится, ударим.
— По заводу?
— Куда ж еще, — набивает трубку Анатолий. — Щенок избавился от моих шпионов, добился точки безубыточности на этих репликах автоматов и маршрутизаторах. Если вообще не баснословной прибыли. Бухгалтерия пока не закрыла квартал, поэтому не знаю. Да даже если бы закрыла, фирма не публичная, и мне больше не у кого вытребовать финансовую отчетность. Поэтому нужно бить. Бить так сильно, чтобы щенок не смог восстановить оборудование. Только Машке ни слова, понял? На всякий случай, а то вдруг не стерпит и побежит спасать своего, кхм, возлюбленного.
— Обижаешь, пап. Я могила.
* * *
— Ну, Арсений, готовься получить тумаков, — сообщает Ира. А сама волнуется и искоса на меня посматривает.
Уроки закончились, тренировки тоже, и вот мы с рыжей девушкой сидим на кожаном диване ее машины. Перегородка с водителем опущена, чтобы барышня не оставалась наедине с посторонним мужчиной.
— Привезешь гостя к себе домой и изобьешь? Как невежливо, сударыня, — цокаю языком.
— Как вот можно всё так извратить, Беркутов? — поражается Ира моему таланту. — Даже священный бой, пускай и учебный.
— Я просто люблю остроумие, — подмигиваю.
— Не уверена, — сомневается она.
— Почему же?
— Ты слишком избалован женским окружением, чтобы уметь любить, — Ира неожиданно подмигивает в ответ.
— А ты сначала проверь, чтобы такое заявлять, — не остаюсь в долгу, и она фыркает, отвернувшись к окну. А я уже знаю, почему во время разговоров местные барышни отворачиваются к окнам. Ладно, щеки, но красные ушки поворотом головы не спрятать.
Особняк Груздевых находится прямо в городе. Весь тупик Трехсвятской улицы занят ансамблем их строений.
Дверь нам открывает слуга. Выходим и, по мощенной мелкой плиткой тропинке, следуем через сад в двухэтажный дом. Изучаю строение взглядом. Усадьба очень старая, реставрированная буквально с нуля. Даже фундамент, похоже, заново перебирали. В просторном холле, вместе с еще парой служанок, нас встречает высокий мужчина с огненными бакенбардами.
— Папа, здравствуй, — приветствует Ира отца, с намеком глянув на меня. — Это мой одноклассник, Арсений Беркутов. Арсений, перед тобой мой отец, Кузьма Станиславович.
— Господин Кузьма Станиславович, — протягиваю ладонь мужчине как равному, чем вызываю удивление у него и его дочери. А как иначе? Пускай я всего лишь наследник, но фактически — глава рода. Да и официальному признанию мешает только возраст. Так что нет, никаких поклонов перед равными родами. Феникс — птица гордая.
Секунду обдумав, Кузьма обменивается со мной крепким рукопожатием. Ну и славно, что не стал кочевряжиться.
— Взаимно, Арсений…
— Всеволодович.
— Взаимно, Арсений Всеволодович, — он усмехается дочери. — И давно, Ира, ты мальчиков к себе водишь?
— Папа, мы пришли спарринговаться, — ровным тоном отвечает барышня.
— А, так это тот самый сударь с тростью? — приподнимает Кузьма рыжие брови. Значит, Ира успела наплести обо мне родителям. — Пойдемте-ка сначала попьем бодрящий чай. Перед боем самое то.
После его предложения отчетливо звучит фырк дочери, но глава игнорирует ее недовольство. Спустя пару минут мы уже сидим в гостиной и попиваем насыщенный зеленый чай.
— Итак, Арсений, — хитро смотрит на меня Кузьма. — Арнис?
— Нет, филиппинскую рукопашку не знаю, — качаю головой. — В детстве меня учил древний тибетский мастер, нанятый родителями. Это боевое искусство ни на что не похоже.
Ира удивленно распахивает ротик. Мда, сказочно звучит. Но что еще остается?
— Заинтриговал, сударь! — глава порывисто дергает себя за бакенбарду. — Я ведь тоже ездил в Тибет. — Твою ж мать! Надо было про Африку врать. — Очень хорошо знаком с техниками Маг Цзал.
— Это другое искусство, — отпиваю горячий напиток.
— Какие удары в нем преобладают? — живо интересуется глава. — Как в Маг Цзал, дробящие? Для разрушения мышц, костей и суставов противника?
— В основном, захваты и броски. Еще проникающие удары, Кузьма Станиславович.
— Это что? — озадаченно чешет он лохматую скулу.
— Атаки, основанные на «сбросе» ударно-динамической волны вглубь тела противника. Тогда повреждаются внутренние органы. Удобно применять против более сильного противника.
— Сказка какая-то! — теряется Кузьма. — Против доспеха же не сработает.
— Сработает, — возражаю. — Если правильно влить живу в удар в живот противника, то разорвет печень. Сквозь доспех. Но нужно очень много живы. У меня, например, сейчас столько нет. Могу только нанести слабое повреждение.
