— Все зашло слишком далеко, мой друг, — начал он, — ваш народный проект не оправдал ожиданий. Нет, он очень хорош, но не своевременен, как и освобождение крестьян. Так нельзя. Сметут и вас, и нас. И пылинки не оставят.
— А где Государь? — хмурюсь я.
— Возможно, он примет вас позже.
— Странно для того, кто назывался другом.
— Отнюдь. За вами семья, близкие вам люди. И за ним еще большая семья, близкие люди и целое государство. А любое волнение в России — это бессмысленная кровь. Бессмысленная, потому что результат будет только хуже. А почему, вы и сами понимаете. Нельзя изменить этот путь. А вы попробовали.
— Это как же? Я ничего без ведома не делал, все артефакты использовал во благо и по согласованию.
— А вот и делали! И устроили вещь совершенно недопустимую. Вы дали людям каплю надежды на свободу, на личное уважение.
— Так разве это плохо? Не к тому ли стремится душа многих монархов, чтоб управлять свободным и уважающим себя народом?
— К тому. Но никто не нашел пути, при котором останется цел. И вы не нашли. Я очень надеялся, что сыщется нечто волшебное, и сейчас надежду не оставляю, но уже не вашими руками и не сейчас.
— Неужели государя и вас устраивают забитые крестьяне? До такой степени зашуганные, что даже ворам не сопротивляются. Потому что наказание за самооборону не в пример выше, чем потери от воров. Тебя убьют, так можно, а ты ударишь в ответ, так в острог.
— Да не можем мы ничего изменить! — перешел на крик обычно сдержанный Викентий Иванович, — и всегда так будет. Запомни, Зарайский или кто ты там, всегда! Всегда будет крепостное право в той или иной форме, всегда люди будут платить только за то, что они здесь родились и живут, за землю на которой живут, за свою драную лачугу, которую сами построили. И всегда суды будут сажать в острог и на каторгу, если кто сам себя оборонять вздумает. Потому что это для свободного человека. Ты удивляешься, почему никто карательных экспедиций не делает на кайсаков за их набеги? Почему кавказцев за убийство солдат отпускают только лишь с обещанием, что больше так не будут? Да все потому что.
Тут он тяжело опустился на стул и замолчал. И я молчал. В тишине стукалась муха об окно, шелестели занавеси на сквозняке. Поверенный протер ладонями лицо.
— Ты мне очень нужен, Зарайский, очень.
— Зачем?
— Потому что необычные места и вещи есть. Ты сам в этом не однажды убедился. Ищите и обрящете, сказано Господом нашим.
— В чем я помогу, если не моими руками, говорите?
— Не сейчас. Сдвинул ты, чего не надо. И забурлило все. Тише надо было, исподволь, чтоб никто не знал.
— Мне кажется, что вы радеете больше, чем Государь, за это дело.
— Потому что имею на то больше прав.
— Это почему? — поднял я брови.
— Если узнаешь причину, то придется уехать тебе далеко. И не вернешься, пока не позову.
— А именно Вы должны позвать?
— Я.
— Эх, все равно бежать придется. Так что желательно уменьшить количество загадок. Говорите.
— Да, придется, — задумался он на несколько секунд, — а вы молодо смотритесь. Не по летам. Странным сие не кажется?
— Здоровое питание, свежий воздух, — пожал я плечами.
— Не поясничайте. Вы просто боитесь себе признаться.
— Я перестал стареть?
— Не перестали, но сильно замедлили. Надеюсь, вы не думаете, что представляете собой исключение?
— Вы тоже?
— На земле есть особенные места. Они держатся в секрете. Поверх их ставятся монастыри, замки или же подходы охраняются, коли в дикой стороне. Когда я был в младых летах, в одном таком месте меня попытались спасти от смертельного ранения. И спасли. Но появился вот такой побочный эффект, что доставляет известные неудобства. Так уж вышло, что я являюсь последним в династии. На виду появляться нельзя столетия за столетием. Каково это, лет пятьдесят оставаться ребенком? Пришлось уйти в тень.
— И где же такое место?
— Недалеко от Углича.
— Бывал. Там царевича Дмитрия убили, — кивнул я и осекся. Глаза мои расширились до крайности, а рот приоткрылся.
— Как видите, возраст приходит, но медленно. Вслух более произносить не буду. И так обо всем догадались.
— Можно, я присяду, — не дожидаясь разрешения я падаю на стул, — а как же Государь? Знает?
— Многие знания влекут многие печали. Для него, я необычный долгоживущий человек, преданный, знающий все переплетения, устройства государственные.
— Еще бы. За столько— то лет. Тогда почему с такими вашими знаниями он на троне?
— Он агнец, и весь род его. Именно на них падают покушения, перевороты и убийства. Они согласились нести это бремя. И тоже надеются изменить свою участь.
— Почему мне открылись?
— Потому что вы поверили. Верую ибо абсурдно, как сказал Тертуллиан.
— Действительно. Если я начну вслух хоть упоминать о том, то объявят умалишенным. К всеобщему удовлетворению.
— Непременно объявят. И то для вас очень неплохое продолжение. Теперь соедините то, что услыхали, со своими знаниями. И поймете, почему Господь попустил мне тут задержаться. Человеческие дела исправляются человеками.
— Значит, что натворили наши предки во времена Ивана Грозного, спрашивать бесполезно?
— Мысль высказанная есть ложь. Но мысль также есть сила. И пока мы пребываем в тумане предположений и иносказаний, остается шанс для этой силы. Может, ничего не натворили, а может, приняли на себя бремя Орды в виде материального воплощения. Так ведь проросшее зерно умирает. Разве не знаете об том? Глупо выкапывать обратно то, чего уже нет.
— Артефакты исчезают после использования?
— Они лишь символы из мира невидимого, где вершатся судьбы народов и государств. Если вы сидите в колодце, то ведро воды наверх не поднимите. Но за веревку подергать можете. Победим там, победим и здесь. Без всяких ваших артефактов.
— Зачем же тогда все эти поиски?
— Затем, что кроме всего есть еще и препятствия. И они весьма затрудняют дело. Неужели никогда не слыхали о проклятых камнях или картинах? Они есть слабое отражение действительно опасных вещей. Оттого и нужен особый человек, которому позволено высшими силами брать их в руки.
— Старец Амвросий советовал с любовью все делать, тогда и путь выправится.
— На то он и старец. Теперь давайте решать, куда вас отправить.
— В ссылку?
— В убежище.
Дверь распахнулась. Вошел Николай Павлович. Широкие шаги дали эхо от высокого потолка.
— Я вижу, вы поговорили. Не хотел вас отвлекать. Такие разговоры не для компаний. Но в вашей судьбе, Зарайский, я хочу участвовать непосредственно.
— И так участвуете, куда уж более. Разве мало доказательств, что я ваш?
— Поймите, удержать трон непросто. И сейчас создалась, и не без вашего участия, угроза всему государственному устроению. Сейчас прямо недалеко от дворца ваши разбойники стоят напротив лейб-казаков с обнаженным оружием.
— Дозволите успокоить?
— Отправили уже к ним Елену Петровну.
— И что будем делать?
— Потушим пожар, — сказал Викентий Иванович, — выплатим компенсации пострадавшим, накажем виновных. Деньги у вас есть.
— А мне куда?
— Я думаю продать вам Аляску, — сказал Государь, — по началу были мысли поставить вас во главе, но правильней будет, если появится возможность распоряжаться собственностью в рамках дозволенного.
— И сколько же она стоит? — растерялся я.
— Для вас особые условия, — произнес Викентий Иванович, — вы теряете право на распоряжение капиталом, что лежит на вашем счете. Часть суммы ежегодных выплат пойдет на погашение акций, векселей, долгов и прочих финансовых обязательств.
— А как же русско-американская компания? Насколько мне известно, она является монополистом и имеет не только привилегии, но и серьезные дотации.
— Имеет. Но и с ними дела у них все равно неважные. Компания Гудзонова залива обходит наших по всем статьям. На островах голодают. Сейчас прибыли упали. С индейцами стычки, причем, с участием англичан и американцев.
