Внезапно от работы, а дело было уже заполночь, меня отвлёк осторожный стук. Судя по всему, это была Валентина Алексеевна, больше некому, так что я решил похулиганить. Быстро вставил в машинку чистый лист и лихорадочно забарабанил по клавишам.
— Войдите, — крикнул я.
Так и есть, она.
— Мне стало интересно, как вы работаете, доктор, — с порога заявила она. Судя по всему, интерес у неё совсем другого плана. Иначе с чего бы на ней боевая раскраска с униформой женщины-вамп: блузка с вырезом, юбка и туфли. Плюс ещё и косметика с духами. Тут налицо явные признаки того, что она решила взять быка за рога. Ну или меня за совсем другое место.
— Спасибо за вёдра, Валентина Алексеевна. Эксперимент прошёл блестяще. Вот как раз по горячим следам его описываю, — ответил я. Допечатал фразу и подал лист незваной гостье. — Как вам?
Она взяла лист и начала читать вслух:
— «Таким образом, экспериментально установлено, что под воздействием моноэтилхлориванного эфира и синильной кислоты полученной из трупов только что забитых пиявок резекция головы проходит удовлетворительно. Следующим этапом станет пересадка головы от донора к реципиенту с сохранением всех жизненных показателей и повторной операцией через девяносто шесть часов.».
— Доктор, а что такое резекция головы? — спросила она дрожащим голосом, когда закончила чтение.
— О, дорогая Валентина Алексеевна, отличный вопрос. Давайте я вам наглядно покажу. У вас такая подходящая шея. Не волнуйтесь, это мысленный эксперимент. Эмпирический, скажем так.
Я подошёл к ничего не подозревающей женщине и дотронулся до её шеи.
— Вот здесь наиболее удачное место. Берётся хирургическая пила номер пять и после того, как пациент внутримышечно, то есть в ягодичную мышцу, получает вышеуказанный препарат из пиявок, хирург проводит удаление головы. Благодаря препарату пациент остаётся в сознании, но абсолютно ничего не чувствует.
Вот чёрт, переборщил. Мадам хозяйка не выдержала рассказа про чудеса науки и хлопнулась в обморок.
Хорошо хоть успел её подхватить и уложить на кровать. Размеры моего номера люкс настолько впечатляющие, что делать лишних шагов мне для этого не пришлось.
Привёл я её в чувство совершенно не гигиеничными методами. Вспомнил товарища Новосельцева и товарища Калугину.
Когда Валентина Алексеевна пришла в себя, я тут же извинился:
— Прошу прощения, не ожидал, что вы такая чувствительная. И это очень жаль. Я же хотел просить вас выступить добровольцем, чтобы вы смогли вписать своё имя в мировую историю медицины.
Вот я идиот! Язык мой враг мой! Не удержался и снова пошутил, так что бедная женщина снова хлопнулась в обморок, теперь, правда, в более комфортной для себя позе. Пришлось снова приводить её в чувства и снова извиняться.
В итоге она, в крайне бледном состоянии и с потёкшей косметикой спешно ретировалась. Что ж, шалость удалась и надеюсь что больше она не будет строить планы разной степени развратности в отношении меня.
Довольный собой, я выкурил ещё одну сигарету, невидимой тенью пробрался к уличному душу и помывшись отправился спать в отличном расположении духа и с предвкушением завтрашнего дня.
* * *
Когда я, насвистывая «ты морячка я моряк», появился на пристани, то увидел заплаканных девочек и их ласточку в совершенно плачевном состоянии.
Ещё вчера это была красавица-яхта, а сейчас она представляла собой жалкое зрелище.
Все до последнего канаты, которых очень много, изрезаны самым варварским способом, а на небесно-голубых бортах и палубе виднеются грубо написанные буквы:
'Катька-шалава. Если ещё раз будешь чужим мужикам глазки строить, то порежут уже не канаты на твоей посудине, а налысо обреют и морду краской зальют.
— Что у вас случилось? Кто это так вашу яхту? — спросил я всех троих.
— Да не знаем мы, — ответила за всех Саша, — Катя с Никой вечером пошли на танцы. А утром, когда мы сюда пришли, то увидели вот это. А ну-ка признавайся, кому ты там глазки строила? — накинулась Саша на свою подругу.
— Да не знаю я, — плача ответила та, — Ника, скажи ей, что ничего подобного там не было и близко.
— Катя права, — ответила не менее заплаканная Ника, — мы немного потанцевали с ребятами яхтсменами из нашего клуба но всё было очень прилично. Да и танцевала Катя только с холостыми. Мы же там всех знаем.
— Однако это точно проявление ревности, — ответил я, указывая на бедняжку-яхту. Видать, там была ещё и какая-то поклонница тех с кем ты, Катя танцевала. А ты девочка красивая, вот завистница и побоялась, что уведёшь предмет её воздыханий.
— Узнаю какая тварь это сделал и сама её налысо побрею и мордой в краску макну, раз пять для гарантии, — злобно прошипела Саша, — мы же из-за неё теперь в регате участвовать не будем. Хотя это мог кто-то из мужиков быть. Вы, козлы на любую подлость готовы только чтобы не дать женщинам себя обставить, — мгновенно Саша ещё и меня сделала крайним. Вот такая вот коллективная ответственность по гендерному признаку.
— Это уже точно? — спросил я, имея в виду пропуск регаты.
— А как мы всё успеем в порядок привести? Мы тут одни и нет ничего. Всё, можно договариваться о транспортировке яхты обратно в Ленинград и ехать домой.
Глава 24
— Так, девочки, не надо пороть горячку, — сказал я, когда выслушал Сашу — сейчас я кое-куда съезжу. Есть у меня в Крыму очень хороший знакомый. Может быть, он сможет нам помочь. Ждите меня здесь и выше голову. Глядишь, ещё и выйдете завтра на старт. Договорились?
Ответом мне стали взгляды трёх пар заплаканных, но при этом очень красивых глаз, в которых читалась надежда. Ради таких взглядов можно и нужно попробовать сделать чудо.
Поэтому я бегом вернулся на улицу, поймал такси, сейчас не время экономить, и поехал в совхоз имени Ковпака. Если кто и поможет сейчас, то только Бубун.
Федор Михалыч, какими судьбами? — спросил меня тот, когда таксист высадил меня возле администрации совхоза и я вошёл в кабинет директора.
— Да вот, мне снова нужна помощь, — не стал я тянуть кота за все подробности и с ходу перешел к делу.
— Очередных шулеров и продажных ментов на место поставить? Боюсь, что вынужден отказать. Завтра в Севастополе регата, на которой сам Горшков будет. Сам понимаешь, что главком ВМФ это такая величина, что нужно показать самое лучшее.
— Подожди-ка Сергей Геннадьевич. Про регату я знаю, я из-за неё к тебе и приехал. Но какое отношение Горшков к твоему совхозу имеет?
— К совхозу? Никакого. Как и мой совхоз к флоту тоже. А это хотелось бы исправить. У меня одни из лучших в Союзе вин и коньяков. А министерство обороны меж тем, закупает для своих нужд всякую отраву! Вот я и хочу это дело исправить.
— Так ваши вина, — до меня начинает доходить, — будут подавать важным гостям на регате?
— Да. И не только вина. Коньяк тоже. Но главный упор, конечно, на вино. На Рислинг, его ты уже пробовал. На Каберне, на Совиньон, на Портвейн и самое главное. На Херес. Это такое испанское вино, ну ты наверняка знаешь. На мой взгляд, за Хересом будущее в Союзе. Он намного вкуснее, чем Портвейн,
— Сергей Геннадич, ты хочешь три топора заменить Хересом? Не думал, что ты идеалист. Три семёрки копейки стоят, а твой Херес наверняка будет на порядок дороже.
— Фёдор Михалыч, — укоризненно смотрит на меня Бубун, — что ты! Моё вино — это не конкурент евпаторийской бормотухе. Это совершенно разные вещи. Я говорю про настоящий Херес и Портвейн а не про то что эти бракоделы гонят у себя на заводе. У нас в стране совершенно не хватает качественных креплёных вин. Вот я и хочу на завтрашней регате подать мой Херес. И не просто подать, но ещё и десяток ящиков подарить ответственным товарищам разной степени важности.
— Да ты прям специалист по рекламе, — совершенно искренне удивился я, — практически акула винодельческого бизнеса.
