И тут же я услышал стук в дверь — Зоя вздрогнула, вонзила ногти мне в кожу. Девочка не отводила глаз от экрана, закусила губу, словно сдерживала очередной крик. Персонаж фильма вдруг позабыл, что он плавает с аквалангом: легко размахивал в толще воды большим ножом, отгоняя от себя здоровенную акулу. В такт его действиям Каховская дёргала ногой. Стук повторился — он прозвучал на фоне громкой тревожной музыки, что лилась из динамика телевизора. «Убедитесь, что она зафиксирована и доставьте её в аквариум», — перевёл я реплику героини фильма. Но уже не смотрел в телевизор — раздумывал, как сбежать из комнаты, чтобы переговорить с подполковником милиции. Толкнул Зою локтем, привлёк внимание девочки к стуку. Каховская насупилась. И всё же перевела взгляд на дверь, украшенную ярким постером из журнала «Ровесник».
— Ну что случилось⁈ — воскликнула Зоя. — Папа, что тебе нужно⁈
Скрипнули дверные петли. Бубнившие на кухне в радиоприёмнике голоса стали громче. В образовавшейся щели я увидел силуэт Каховского.
— Хочу поприветствовать свою дочь, — сказал Юрий Фёдорович. — А заодно и гостя.
Зоя театрально закатила глаза, покачала головой.
— Поприветствовал? — спросила она. — Всё? Или ещё что-то от нас хочешь? Ты нам мешаешь! Я из-за тебя не поняла, куда они привезли акулу!
Девочка толкнула меня в плечо.
— Миша, ты чего замолчал? Переводи!
— Может… сделаем перерыв? — спросил я.
Пропустил очередной диалог киношных персонажей.
— Какой перерыв⁈ — спросила девочка. — Зачем?
— Чтобы помыть мандарины, — подсказал Каховский. — Хорошенько сполосни их и протри полотенцем. И выложи в вазу — пока мы с твоим кавалером немного побеседуем.
Зоя приподняла голову (будто почуявший добычу хищник).
— Какие ещё мандарины? — спросила она.
Сощурила левый глаз.
Каховский пожал плечами.
— Кислые… наверное, — сказал он. — Выглядят они неспелыми. Потому я и купил их немного. Сегодня. На рынке. Не удержался. Очень уж по ним соскучился. Да и дочурку свою хотел порадовать.
— У нас есть мандарины⁈
Кровать подо мной пошатнулась.
Зоин локоть избрал мой живот в качестве отпоры. Я с шипением выпустил из лёгких воздух. С трудом сдержал готовые сорваться с языка ругательства.
Каховская соскочила с кровати, будто под ней сработал механизм катапультирования.
— Обожаю мандарины! — заявила она.
Девочка одёрнула края халата и (босая) рванула к отцу. Тот встретил её ухмылкой, обнял. Я проводил Каховскую хмурым взглядом.
Зоя запрокинула голову.
— Папа, где они? — спросила она. — Ты… правда, купил мандарины? Не врёшь?
Девочка легонько стукнула отца кулаком по груди.
— С какой стати я буду тебя обманывать? — сказал Юрий Фёдорович. — Забыла, что уже декабрь? Самое время есть мандарины. На рынке ими уже не первый день торгуют. Ведь скоро Новый год.
* * *
В прошлой жизни у меня вошло в привычку, что с первых чисел декабря Великозаводск уже блистал праздничными украшениями. В городе сверкали на деревьях гирлянды. На витринах магазинов появлялись фигурки Дедов Морозов (или Санта-Клаусов), Снегурочек, всевозможных северных оленей и эльфов. В магазинах торговали фёйерверками, гирляндами и мишурой. То и дело слышались взрывы петард. И даже страницы соцсетей пестрели снежинками и ёлочками. В нынешнем же Великозаводске праздничное настроение у меня пока не появилось. Мишуры в гастрономах я не видел (в «Универмаг» я уже месяц не заглядывал). Ёлку возле Дворца спорта ещё не установили. Из праздничной атрибутики мне на глаза попадались разве что поздравительные новогодние открытки: Надежда Сергеевна подписывала их ежедневно, рассылала родственникам и знакомым по всей стране.
Я уже подзабыл, что граждане СССР считали мандарины новогодним фруктом. Свежи были воспоминания о фруктовом изобилии на прилавках магазинов… в будущем. Хотя я помнил и то, как мандарины с зеленоватыми боками горделиво возвышались пирамидкой в хрустальной вазе на праздничном столе у тётушки. И не забыл, как наедался этими кисловатыми фруктами: до появления аллергической сыпи на щеках. В зрелом возрасте я охладел к цитрусовым. Но вот теперь (глядя на то, как Каховская уминала за обе щёки мандарины) всё же почувствовал к ним интерес. Неуверенно взял оранжевый фрукт из вазы, очистил его от толстой кожуры. Забросил в рот сразу три дольки, одобрительно тряхнул головой. Отметил: «Не такие уж и кислые». И вновь полюбовался на то, с каким заразительным удовольствием жевала мандариновые дольки Зоя Каховская.
Юрий Фёдорович вошёл на кухню пропахший табачным дымом и наряженный в домашнюю одежду. Тенниска Надиного производства уже не казалась белоснежной (но вышивка выглядела по-прежнему идеально). А на трико с тремя полосками лампас всё больше топорщились коленки. «Дядя Юра» в дежурном режиме отвесил шутку в мой адрес, подмигнул дочери (та улыбнулась). Погрохотал посудой, электрической зажигалкой зажёг на плите газ (тот вспыхнул с приглушенным хлопком — языки пламени лизнули эмалированные бока чайника). Поинтересовался, «кто и что будет пить». Я заказал кофе. Но Каховский проигнорировал мой заказ — поставил передо мной пока пустую чайную чашку. Юрий Фёдорович установил на столе заварочный чайник и сахарницу. Бросил на скатерть чайные ложки. На этом он счёл свою миссию по приготовлению чая исчерпанной. Примостился за стол около окна.
— Дядя Юра, Нина Терентьева сегодня не пришла в школу, — выдал я давно заготовленную фразу.
Каховский сунул руку в карман, бросил на подоконник мятую пачку сигарет и зажигалку. Придвинул к сигаретной пачке чистую хрустальную пепельницу-туфлю. Кивнул.
— Знаю, — ответил он. — То есть… догадывался, что так будет. Девчонка ещё в пятницу угодила в больницу — мне так сказали. Успокойся, зятёк: меня заверили, что жизни Нины Терентьевой ничто не угрожает. На больничной койке девчонке сейчас самое место. Там за ней присматривают сразу три соседки по палате и целый отряд санитарок и медицинских сестёр.
Он ухмыльнулся, откинулся на спинку дивана. Раскинул руки (правую уложил на диван, а левую — на подоконник). Выпятил вышитый на тенниске (похожий на трилистник) логотип.
— В пятницу? — переспросил я.
— Ну, да, — сказал Юрий Фёдорович. — Седьмого декабря. Там такая симпатичная девочка-фельдшер за ней приезжала, что мне самому приболеть захотелось. Если бы не поездка в Новосибирск… эээ… я бы, конечно, проведал Терентьеву в больнице. Скорая забрала девчонку днём. Ещё до того, как я поехал в аэропорт. Но сам я с Ниной пока не беседовал — её историю слышал от коллег.
— Скорая? — переспросила теперь уже Зоя.
— Ну, да, — повторил Каховский. — С девицей произошла жуткая история…
Он покачал головой, но не прекратил ухмыляться. Зоя отвлеклась от поедания мандаринов, смотрела на своего отца — ожидала продолжения его рассказа (как и я). Позади меня на плите всё громче шумел чайник.
— Представьте себе, — продолжил Юрий Фёдорович, — в пятницу днём на Нину Терентьеву напали. Средь бела дня. В подъезде её дома. Когда девица возвращалась из школы. Преступник набросился на Терентьеву со спины — школьница не разглядела напавшего. Злодей нанёс девчонке сильный удар по голове — в район затылка. Нина потеряла сознание. В больнице ей диагностировали сотрясение мозга.
— Её хотели убить⁈ — воскликнула Зоя.
Она держала в руке остатки мандарина, в упор смотрела на отца; едва дышала. На нижней губе девочки блестели два соковых мешка из дольки мандарина. Зоя слизнула их.
Каховский махнул рукой.
— Если бы хотели, то убили бы, — сказал он. — Преступнику некуда было спешить, у него была уйма времени на убийство. А так: один ювелирной точности удар — и проблема с присмотром за школьницей решена. В больничке Терентьева пролежит не меньше недели — это пессимистичный прогноз. А если нам повезёт… если поговорить с её лечащим врачом, то Нина пробудет под присмотром медиков до следующих выходных. Или ещё дольше.
