— К гадалке не ходи. Вот увидишь, Паша, — скривил в ответ столь же кислую морду лица Геркан. — Нас непременно будут с верхних этажей и крыш домов закидывать этой горючей гадостью. Как говорится, дешево и сердито. Да и ничего иного франкисты противопоставить нам не смогут. Потому прикажи всем запастись как можно большим количеством воды. Ну и там мешками с утрамбованным песком обложите машины что ли. Или вымоченной в воде кожей, коли найдете что-то подобное. Хоть какая-то защита будет, да и сбрасывать их с танка, начни они полыхать, видится мне куда более простым делом, нежели тушить пролившийся внутрь МТО горящий бензин.
— Двигатели еще больше будут перегреваться, — тут же озвучил Семянищев вполне ожидаемую проблему, впрочем, не выражая скепсис по поводу применения подсказанных способов защиты машин от огня.
— Будут, — не стал отрицать очевидного Александр. — Но иного выхода не вижу. Либо так, либо вовсе никак. Потому остается лишь надеяться, что техника выдержит подобные издевательства. Кстати о технике! Что-то мы несколько отвлеклись. Смотри дальше, — указал он рукой на следующие боевые машины. — На четырех требуется заменить катки со сгоревшими бандажами, которые, как ты сам можешь видеть, уже готовятся снимать с «приговоренных» мною танков, — кивнул он подбородком на суетящихся, словно муравьи, мехводов и приданных им в помощники прочих танкистов, как раз стягивающих гусеницы. — Еще один смогу оживить часа через три. Больно уж сильно у него обгорело всё навесное оборудование двигателя. Так что придется много чего канибализировать с той же троицы вовсе обездвиженных Т-24. В общем, всё могло быть много хуже, но могло быть и лучше, имейся у нас в прикрытии нормальная пехота, а не это недоразумение, — махнул он рукой в сторону испанцев, таскавших куда подальше от танков трупы погибших марокканцев и их коней. — Так что через три с половиной часа на четырнадцать полностью боеготовых танков можешь смело рассчитывать.
За отведенное Александром на ремонт время они всё же не управились. Вышло чуть более четырех часов. Еще примерно с час ушло на подготовку танков к уличным сражениям, отчего те стали похожи на какие-то футуристические фургоны переселенцев с Дикого запада — все обвешанные и обложенные многими десятками пузатых мешков и какими-то драными пологами. Да и после пришлось дать людям часовой перерыв на помыться, отдохнуть и перекусить. Но ближе к полудню они всё же смогли покинуть не ставший для них гостеприимным Баргас, направившись по шоссе к Толедо. Естественно, предварительно выслав вперед и на фланги разведку. Понятно, что при свете дня такого же кавалерийского наскока уже можно было не опасаться — всадников постреляли бы еще на подходе. Но береженого, как было издревле известно, и Бог бережет. Да и устав обязывал поступать подобным образом. Посему едва не сорвавший голос Геркан постарался максимально доступным языком — то есть командно-матерным, объяснить местным «воинам», что воевать следует правильно, а не так, как они привыкли — то есть то и дело проигрывать, а после драпать.
Он вообще не мог понять, как с такими паршивыми кадрами республиканцы умудрились отстоять Мадрид в известном ему варианте хода истории. Однако же смогли. Это было фактом. Потому где-то глубоко в его душе теплилась надежда, что и противник в реальном бою окажется не так уж хорош, как о том кричали данные «бравые парни», впервые явившись перед его взором в Ильескасе. Всё же учиненный днем ранее танкистами разгром вражеской колонны из засады никак не мог являться мерилом для выявления истинных боевых навыков вражеской пехоты. Продемонстрировать наяву это мог лишь грядущий бой, что уже вот-вот должен был начаться, судя по вырастающему прямо по курсу движения городу.
Следовало отметить, что примерно три четверти площади города приходилась на старую застройку, если можно было так выразиться. Такую, где на улицах и двум всадникам разойтись друг с другом было не всегда возможно — столь узкими были сделаны проходы. И, естественно, танкам там ловить было нечего от слова «совсем». Учитывая же любовь местных именно к каменным строениям с весьма толстыми стенами, говорить о возможности разрушения подобных домов стрельбой 76-мм танковых пушек тоже не приходилось. Да и местное население уж точно никто не собирался эвакуировать куда бы то ни было перед началом боя, отчего каждый пущенный в то или иное окно снаряд грозил забрать жизнь не только солдат противника, но и гражданских. Этот фактор тоже приходилось учитывать советским танкистам, когда от шедшей в авангарде пехотной роты прибежал посыльный с запросом снести все крайние дома, откуда по ним велся ружейный огонь. В противном случае командир роты анархистов угрожал вовсе отвести своих людей обратно к Баргасу, чей гарнизон они изначально и составляли. Вот так тут большей частью и воевали — до первого вражеского выстрела.
Не имея четких карт города, а лишь набросанные от руки кроки, Геркан с Семянищевым приняли решение разделить свои силы, чтобы не создавать затор на тех немногих шоссе и дорогах, где могли проползти их Т-24. О! О том, как создавались эти самые кроки, можно было вовсе снимать полнометражный художественный фильм. Правда, было непонятно в каком жанре: комедия, трагедия или может быть драма. А может вовсе драматическая трагикомедия? В общем, продолжавшийся свыше часа мозговой штурм пары десятков хорошо знавших город горячих испанских парней, со стороны более всего походил не на совместную работу соратников, а на выяснение отношений всех со всеми — столь громко и эмоционально проходило это действо. А уж сколько в процессе установления истины было потрясаний кулаками и оружием — не поддавалось подсчету вовсе. В общем, географию Толедо знали они все, но к общему итогу смогли прийти лишь спустя час времени, при этом напрочь разругавшись друг с другом. И вот так тоже тут воевали — не зная в должной мере даже географии собственной земли.
— Disparahacia arriba[4]! — надрывал связки Геркан, стараясь перекричать звуки разразившейся перестрелки и привлечь внимание скрывающейся за корпусом его танка пехоты к нависающему чуть ли не над самой дорогой балкону, откуда время от времени огрызался огнем противник. Он бы не стал подвергать свою жизнь еще большей угрозе и высовываться из танка, рискуя в любой момент словить пулю, если бы именно с этого балкона на шедшую впереди боевую машину не сбросили три бутылки с какой-то горючей гадостью. Головному танку их куцей колонны это пока никак не повредило — он лишь начинал разгораться. Но все двигавшиеся вслед за ним испанцы тут же порскнули в разные стороны, словно пойманные на «горячем» тараканы, мигом рассосавшись по каким-то узеньким закоулкам, будто их тут никогда и не было. — Да чтоб вас всех! — не добившись от боящихся высунуться из-за укрытия испанцев какого-либо действия, он сам принялся поливать вражескую позицию из своего ППД.
Правда, все 25 патронов из коробчатого магазина улетели всего за полторы секунды непрерывной стрельбы, отчего эффект оказался недолговечным и околонулевым — балкон был укреплен мешками с песком или чем-то вроде того. Да и само находящееся в его руках оружие никак не могло долго выносить такой интенсивной стрельбы. Согласно прочитанной когда-то инструкции к ППД образца 1934 года, в автоматическом режиме допускалось отстрелять подряд не более четырех магазинов или же всего 100 патронов, после чего начинался перегрев ствола, и оружие принималось «плеваться» пулями.
— Второй, второй, приём. Коля, слышишь меня? Это первый! Это Геркан! — Наконец, поняв всю бесперспективность своих действий, он вновь нырнул внутрь башни, не забыв задраить люк над своей головой, и вызвал на связь атакованную машину. Выслушав же в ответ с трудом различимое через помехи заверения, что его слышат, Александр продолжил, — Ты горишь! Горишь! Сдай назад! Уйди за меня и туши танк! — Вот что значило иметь в каждом танке по радиостанции! Связь не только на удалении в пару километров, но и вот так, всего на пару десятков метров, но во время боя, когда решения требуется принимать молниеносно — в соответствии со складывающейся ситуацией, была бесценна. А ведь не свяжись он с пораженным танком, тот вполне себе мог быть потерян — больно уж пожароопасными являлись применяемые в них авиационные двигатели. Только во время его службы еще в Союзе он был свидетелем трех самовозгораний моторов Т-24 из-за утечки топлива из магистрали или некорректной работы карбюраторов. Здесь же, при дополнительном внешнем негативном воздействии, риск подобного неприятного исхода лишь многократно увеличивался.
