Евстафьевск из захолустной приграничной крепости за время моего отсутствия превратился в ценнейший логистический узел «от нас в Индокитай». В основном — сухопутный, а порт в скором времени подвергнется очередному расширению и модернизации. Но есть нюанс — его Евстафий жалобно озвучил почти сразу после начала нашего движения по имеющимся, заставленным добротными каменными домами о двух-четырех этажах, улицам и их будущим товаркам, ныне пребывающими в состоянии стройки и демонтажа китайских еще, деревянных домов. Не всех — согласно указу «О сбережении культурного разнообразия и исторически-архитектурных ценностей» моего авторства, несколько особенно колоритных домиков трогать запрещено: на них специальные таблички висят.
— Ваше Императорское Величество, бухту бы нам укрепить — Владивосток перегружен, Хабаровск тож, а к нам тут причалить не все могут. Как Ваше Императорское Величество однажды метко высказались — возникло у Евпатьевска «бутылочное горлышко».
Однажды полное собрание моих «сочинений» кто-нибудь выпустит, а пока «канонические» тексты и «новояз» учить приходится через интервью, прямые обращения и собрники того и другого: ежегодно новое, расширенное и дополненное издание с «тезаурусом» публикуется, и неизменно становится бестселлером.
Бухту углублять в эти времена очень непросто, а потому каждый человеко-час на этом направлении до скрежета зубовного отвлекать от подготовки к Большой Войне не хочется. Но прав старообрядец мой верный — реально «бутылочное горлышко» образовалось, и о том же мне Гродеков с Омельяновичем-Павленко говорили. Мысленно зажмурившись — тяжелое решение, потому что в Войну оно может обернуться лишними потерями — я улыбнулся:
— Решим и разберемся, Евстафий Никанорович.
* * *
Японцы — существа очень регламентированные, поэтому обмен подарками между мной и Арисугавой носил «дружеский» характер: я вручил ему щенка-меделяна — отцом является мой Арнольд — книжку Миши «Машина времени», книжки с Олиными иллюстрациями: «Гуси-лебеди», сплагеаченную сказку про Нильса и гуся, переизданный сборник «Казачьи сказки» (где спёртые «Рики-Тики-Тави» и «Маугли») и мою гордость: «Сборник простых кулинарных рецептов для повседневного и праздничного приготовления под редакцией Вдовствующей Императрицы Марии Фёдоровны». Мама довольна — теперь все многочисленные домохозяйки Империи ее будут помнить и любить. И так бы помнили и любили, но Дагмара последнее время стала склонной к хандре и некторой слезливости.
Вполне оправданной и даже трогательной — стареет матушка, и плавит русское коллективное бессознательное построившую такую головокружительную карьеру датчанку, неотвратимо проявляя в ее характере черты совершенно русской бабушки. От этого даже новая мода в Свет просочилась — всю минувшую зиму дамы ходили во вмеру сил, средств и положения украшенных валенках. На зиму следующую мы заготовили унты — работа с жителями Крайнего Севера ведется штатным порядком, и от этого многие собиратели фолклора получают гранты и научные звания, а сами «народы» — социальные лифты, торговые караваны (настоятельно рекомендовано минимализировать количество «огненной воды», плохо от нее северянам) и нафиг им самим ненужный почет.
Арисугава в ответ подарил мне парочку древних гончарных изделий, несколько сборников классических японских стихотворений и шикарное издание классических японских романов в десяти иллюстрированных тонах, снабженное переводом на русский — это не издано, а предназначено для издания нами на внутренний рынок. Мода на азиатщину остро нуждается в любых способах монетизации!
Обмен состоялся на второй день моего пребывания в Евстафьевстке. Первый целиком заняли официальные приемы «со своими» с обсуждением рабочих вопросов — все знают, что времени на пустопорожнюю болтовню терять я не люблю — время от времени снабжаемые произносимым всеми местными старообрядцами и почему-то заставляющим сердце немного ускоряться и навевающим мысли о бесконечной цепи стоящих за нашими плечами предков словом «Беловодье». Именно его старообрядцы видят здесь, в Николаевской губернии, и я считаю это прекрасным — не больше и не меньше.
Половинку дня второго я посидел в рабочем кабинете, а теперь, когда солнышко потихоньку стало сползать к сопкам, прибыл сюда — в шикарный личный особняк Арисугавы, выстроенном в классическом японском стиле: дерево, бумага, сад с камнями, бонсаями и ручейком и личной — вот же понторез! — узкоколейной железнодорожной веткой, связывающей особняк с настоящим замком, который он отгрохал себе в своем специфическом с точки зрения международного права княжестве.
Имеется и бассейн — тоже ведь мода, и теперь по бассейну себе отгрохали почти все состоятельные господа Империи и чуть меньше — зарубежья.
Поговорив о делах семейных — у Арисугавы уже трое детей, одна девочка и два мальчика, поэтому двум молодым отцам было прикольно пообсуждать курьезы и превратности воспитания потомства — когда небо над сидящими на крылечке с видом на сад и попивающими чай нами окрасилось в закатные цвета, перешли к более полезным темам:
— Тучи сгущаются, — с предельно безмятежным, как и положено во время любования красотой рукотворной природы видом, поведал Арисугава. — Проклятые американцы чувствуют, что Аляска не так проста, и роют носом землю, пытаясь выяснить, что именно мы там делаем. Даже наши крестьяне умеют держать язык за зубами и преданы Императору, но все-таки остаются скотом в глубдине душе. По нашим данным, американцы больше года знают о сказочных богатствах этого белоснежного края — просто у них нет доказательств. Мы щедро платим некоторым конгрессменам, которые вставляют палки в колеса направленным на пересмотр договора долгосрочной аренды инициативам, но, боюсь, в скором времени жадность этих гайдзинов… — Арисугава осекся.
— Я не обижаюсь, мой косоглазый друг, — безмятежно улыбнулся я ему.
Одобрительно хмыкнув, он продолжил:
— Жадность этих гайдзинов заставит их пересмотреть свое отношение к собственной святыне — праву частной собственности. Боюсь, не далее следующего лета состоится большая правительственная проверка. Их судебная система полна дыр, которыми мы неплохо научились пользоваться — дело будет долгим, и мы не без оснований рассчитываем продолжать добычу золота до 1897-го года. Его Императорское Величество распорядились интенсифицировать работы. Тем не менее, Аляска стала для нас попросту бесценным подарком, и вся Япония благодарна тебе за него, мой друг.
Покивав с улыбкой — японцы за «подарки» привыкли отдариваться, поэтому напоминать нашу поговорку «долг платежом красен» нет смысла — я допил содержимое пиалки, и Арисугава лично наполнил ее новой порцией.
— Как поживают ваши флот и армия? — спросил я, параллельно любуясь угодившим в ручеек закатным лучом.
Умеют, блин — вроде бы ничего такого, но до чего же эстетично! О состоянии японского флота и армии я знаю практически все, просто перевел тему куда мне надо.
— Мы проделали долгий путь. Не столь впечатляющий, как твоя Империя, но мы умеем и любим учиться и работать, — Арисугава тоже был в курсе, что перечислять корабли и итоги модернизации армии нет смысла.
— Доля людей, сосланных англичанами в свою каторжную колонию, поистине ужасает, — я перевел взгляд на кромки растущих за забором сосен и сделал маленький глоток. Вкусно. — А доля аборигенного населения Австралии — носителей древней и самобытной культуры — ужасает еще больше.
Арисугава начал очень знакомо блестеть глазами и тщетно пытаться подавить хищный оскал.
— Отдельную, глубочайшую печаль у меня вызывает то, как алчные англичане уничтожают бесценную, уникальнейшую природу тех краев. Кенгуру, коалы, собаки динго, утконосы, ехидны — все эти великолепнейшие существа жили там многие миллионы лет, и наш долг, как сторонников прогресса — сохранить флору и фауну тех краев для наших потомков.
Не выдержав, Арисугава заржал.
— Нет, ну ты видел вообще утконоса? — гоготнув, спросил я. — Это же уморительно!
