Напротив нашей цели, на противоположном берегу Мойки стоял с красным флажком наш наблюдатель, показывая направление и силу ветра. Ветер дул от реки, слабый, как и было необходимо. В противном случае, пришлось бы удлинять наш маршрут и выходить на цель со стороны дворов.
Когда телеги, грохоча по булыжной мостовой металлом колес, выехали из-за угла соседнего дома, на них мало кто обратил внимание. Особняк жил мирной жизнью. На высоком крыльце и тротуаре толпилось два десятка жизнерадостных граждан, разнообразно одетых, что весело проводили время под жизнерадостную музыку.
Из распахнутых, несмотря на март, высоких арочных окон второго этажа, торчал раструб граммофона. Рядом, залихватски рвал меха аккордеона мужчина в заломленной на затылок бескозырке и тельняшике, что красивым голосом пел:
'Оц-тоц первертоц, бабушка здорова,
Оц-тоц первертоц, кушает компот,
Оц-тоц первертоц, и мечтает снова
Оц-тоц первертоц, пережить налёт.'
Здесь же, у крыльца, фыркал, пуская вверх вонючий газолиновый дым, тарахтел грузовик, с которого деловито спускали на тротуар какие-то ящики брутального защитного цвета.
Меха аккордеона, взвизгнув в последний раз, замолкли. Вся публика с удивлением уставились на повозки, что став перед дворцом полукругом. Через несколько секунд на окна дворца внимательно уставились столы четырех пулеметов, призывая воздержаться от необдуманных поступков. Паники пока не было. По столице в это время бродило с десяток подобных вольных отрядов, все со своим вооружением и партийной платформой. Кто-то показывал свою лихость, кто-то искал, чем бы поживится.
Обитатели дворца, несколько разрозненных, но многочисленных банд, чувствовали себя уверенно, рассчитывая на свое численное преимущество. Когда из-за поворота, печатая шаг, выметнулась короткая колбаса пехотной колоны, все напряглись — численное преимущество бандитов под анархистскими лозунгами, таяло как масло в жаркую погоду.
Колонна выстроилась перед телегами и, под зычные команды вахмистра, четко повернулась, грохнув прикладами винтовок по булыжникам мостовой.
Четкий поворот направо, и перед дворцом стоит жидкая цепочка солдат, а за каждым стоит человек в гражданской одежде и черной матерчатой маске, скрывающей лицо.
— О, хлопці, агітбригада приїхала. У нас в Одесі такого немає. — радостно заорал моряк, высунувшись с любопытством из окна и чуть не выпав под весом аккордеона.
Вперед вышел вахмистр и начал отрывисто отдавать команды, я в местной строевой подготовке не силен и поэтому скромно стоял сбоку.
Двадцать пять солдат, повинуясь команде, приставили винтовку прикладом на мостовую, действуя, как хорошо отрегулированный механизм достали из, висящей на плече, брезентовой сумки, что-то непонятное, через два движения, превратившиеся в желтоватые каучуковые маски с большими круглыми стекляшками вместо глаз. Действуя все так же четко, солдаты натягивали маски и принимали стойку с винтовкой наперевес, превратившись в два с половиной десятка одинаковых, бездушных чудовищ.
Люди в черных одеждах, стоящие за спинами солдат, и мгновенно прекратившие напоминать артистов агитационной бригады, еще более пугая замерших бандитов-анархистов своими черными масками на лицах.
Загорелись многочисленные огоньки в руках чернолицых мужчин, что-то зашипело, разбрызгивая искры и мгновенно под стены дворца, в распахнутые окна и двери, полетели гранаты, что упав, покатились, рассыпая во все снопы искр, после чего вспучились клубами белого, пахнущего горчицей дыма, которые, под действием ветерка от реки, поплыли к дворцу великой княгини.
— Полундра! — заорал моряк, скрываясь в окне, из которого уже клубился дым, кто-то ловко забросил гранату в высокое окно. Через мгновение моряк показался в соседнем оконном проеме. Подхватив граммофон, он гаркнул напоследок: —
Біжіть хлопці, рятуйтеся, це гази. Німці оточили! — чтобы на этот раз уже исчезнуть окончательно.
Большинство из граждан, минуту назад веселящихся перед дворцом, зачем-то бросилось в узкие двери здания, образовав кучу –малу на входе, самые сообразительные бросились прочь, вдоль набережной, оглашая вечерние сумерки тылового города криками о газах, немцах и окружении.
Водитель грузовика, резко бросив машину вперед, так, что из кузова посыпались люди и ящики, с испуга заглушил машину, после чего пару раз попытался крутануть кривой стартер, но после неудачной попытки, бросил машину и нырнул через узкую калитку во двор княжеской застройки. Я из любопытства потрусил следом.
За моей спиной бил в барабан человек в гимназической форменной шинели и матерчатой маске, а цепь солдат в противогазах, выставив вперед штыки, медленно приближалась к дворцу.
Из окон дворца выскакивали и исчезали во темноте улицы Офицерской разнообразно одетые и неодетые люди, мелькнуло полностью обнаженное женское тело. Полюбовавшись колыханием ягодиц полненькой дамочки, что молча обогнав несколько мужчин, забежала за угол коммерческого училища, я подошел к плотно закрытым дверям соседнего корпуса, в котором несколько лет, патронажем, ныне арестованной в Крыму, сестры бывшего императора Ксении Александровны, функционировал госпиталь.
На стук в плотно закрытую дверь раздался голос одного из моих гимназистов:
— Кто там?
— Открывай медведь, сова пришла. — ответил я, бессмысленным для местных, но дорогим для меня, паролем.
Дверь осторожно приоткрылась, и я шагнул в медицинское учреждение.
Из — за спины гимназиста, испуганно выглядывала женщина в бело-серой форме сестры милосердия.
— Господин, тут только раненные! — испуганно пискнула она, увидев пистолет в моей руке.
— Прошу прощения. — я быстро засунул «маузер» в деревянную колодку кобуры: — Прошу простить, что напугал. Позвольте представиться — капитан Котов Петр Степанович, начальник народной милиции по Адмиралтейской части. Прибыл узнать, все ли у вас в порядке. Бандиты уже разбежались, сейчас там дымок выветрится, и мы займем соседнее здание. Надеюсь, будем с вами добрыми соседями.
— Анна Витальевна Березина — женщина по-мужски протянула мне руку, прямо взглянув большими серыми глазами из-под, низко опущенного белого платка.
— Из тех самых, что Рюриковичи? — улыбнулся я, чуть склонив голову.
— Ену что вы. Наш род худороден, пожалован в дворянство только при Александре Освободителе. — кожа рук молодой женщины ее была сухой и чуть шершавой.
— Очень рад.
— Как у вас все прошло? — обратился я к нетерпеливо перебирающем ногами гимназисту, который явно желал доложить об успехе.
Первоначально гимназисты пришли в госпиталь с корзинами, полными пирожков и пачек махорки для раненых. По моему плану, они должны были проследить, чтобы до начала нашей атаки, двери и окна госпиталя были заперты, а возможная паника, в которую могли впасть раненные и медицинский персонал небольшого госпиталя, были пресечены в зародыше. На случай неблагоприятного направления ветра, гимназисты были проинструктированы, как затыкать щели под дверями и делать мокрые марлевые маски.
— У нас все в порядке, шеф. Никого из палат не выпустили, панику погасили. Один раненый полез драться, Никиту ударил костылем, ну Никита его одним ударом успокоил, а потом дал лишнюю пачку махорки, так что раненый весьма доволен, и они уже помирились.
— Хорошо, ребята. Передай всем мою благодарность. Через полчаса подходите во дворец, поможете с обустройством на новом месте.
— Анна Витальевна, мы, конечно, бандитов прогнали, часовых выставим и будем за вашим корпусом приглядывать, но вы все-таки на ночь все заприте, посторонних не пускайте, если будет кто-то в госпиталь ломится, шумите, мы придем на помощь.
— А как шуметь? — не поняла женщина.
— Как хотите, главное, чтобы громко.
