в них трясется и понемногу выливается на землю.
У Анэ сводит зубы от сильного запаха несвежего мяса. В горле застрял тошнотворный ком, который хочется вытащить из тела голыми руками.
В пещере Анэ старается смотреть только вперед. Или на блестящие темные стены. Но из темноты восстают скрипящие колеса, почти полностью покрытые льдом. Они двигаются так медленно, что, если бы не скрип, Анэ бы ни за что не уловила это движение. Когда она доходит до первого колеса, ее всю обдувает холодом – и ей кажется, что в этих колесах заключена своя неведомая сила. Они двигаются. Дышат. Смотрят на нее несуществующими глазами, и нависают, и пытаются угнаться за ней, но вместо этого лишь двигаются по кругу.
Когда Анэ проходит мимо последнего колеса, она с глубоким облегчением выдыхает морозный воздух.
– Я ТЕБЯ УБИЛА! – раздается дикий, нечеловеческий крик, от которого у Анэ закладывает уши.
Не успев даже ничего осознать, она тут же прячется за ближайший котел, больно ударившись о ледяной пол.
Голос эхом отбивается от стен, звеня и крича у Анэ в ушах. В котле отчаянно булькает вода. Анэ растерянно смотрит на свои трясущиеся руки, затем на соседнюю ледяную стену, затем на мерцающие лунные блики – и, наконец, туда, где должна быть Седна. Осторожно, заставляя себя не думать об опасности, она выглядывает из-за котла, но видит лишь пустую темноту на многие шаги вперед.
– Я! ТЕБЯ! УБИЛА! – гремит голос, соединяясь с кипящей водой и далеким скрипом колес.
Анэ слышит стук собственного сердца лучше, чем голос Седны. Заставляет себя выдохнуть и, немного помедлив, вновь вдохнуть морозный воздух. И еще раз, и еще.
Шаги становятся все громче, эхом отбиваясь от стен.
Усиленно вспоминая, зачем она здесь, Анэ выпрямляется и медленно выходит из укрытия.
Каждый ее шаг слышен по всей пещере. Анэ освещает ледяной свет. Она представляет свое напуганное лицо в лунных бликах.
И чувствует, как смотрит на нее большая старая женщина, махая обрубками рук.
– Ты меня убила. Но я возродилась. Возродилась ангакоком, – говорит она, не напрягая голос и зная, что Седна прекрасно ее слышит.
Вокруг начинают кружить тени, они стонут ей что-то непереводимое. Анэ перестает видеть темноту и стены вдалеке – лишь тени, бесчисленное их множество, что заглушает все своим гулом.
Анэ позволяет себе громко выдохнуть ледяной воздух. Вдохнуть еще раз, поглубже. Легкие обжигает мороз, но Анэ стоит твердо и не позволяет себе вымолвить ни слова. Выдыхает и вдыхает еще раз. Прислушивается к своему телу – но все ее чувства, вся сила, что прежде клубились и разгорались внутри, теперь затихли.
Тени отступают, и из тьмы бесконечного коридора бесшумно выходит женщина.
Огромная, старая, с круглым испещренным морщинами лицом и длинными волосами, что вьются до самой земли. В черных прядях запутались рыбы – они копошатся, передвигаясь снизу вверх и обратно. Седна размахивает обрубленными руками – там, где ее собственный отец отрезал кисти, краснеют раны. Время их так и не залечило.
Седна начинает бежать.
Земля грохочет от каждого ее шага. Размахивая короткими руками и тяжелой копной волос, она рассекает воздух и очень быстро оказывается рядом с Анэ.
Все это время Анэ не двигается – не может заставить себя сделать ни шага. Она столько раз уже представляла себе богиню, но ничто не могло подготовить ее к тому огромному, старому, уродливому образу, что она увидела. От ее тела пахло морем, рыбой и кровью.
Мгновение – и волосы опутывают Анэ, стягивают ее горло. Она не видит ничего, кроме темных волос и рыб.
Весь мир исчезает. Анэ закрывает глаза, не в силах ни закричать, ни сопротивляться. Все замедляется, и она отчаянно хватает ртом воздух в попытках дышать. Ничто больше не пробивается сквозь сплошной ряд волос. По коже ползет что-то липкое и пахнущее так, что Анэ хочется тут же умереть.
– Буковник… – хрипит Анэ еле слышно, – перемещение… во времени.
И тут же делает судорожный вдох. Волосы отступают, освобождая ей обзор. Перед глазами открывается все та же темная пещера, почти всю ширину которой занимает огромное тело Седны и ее волосы, покачивающиеся на застывшем сыром воздухе. Анэ подавляет в себе желание спрятаться, закрыться руками от длинных грязных волос – только дрожь в пальцах выдает ее истинные чувства.
По земле проходит несколько огромных крабов. С клацаньем они подползают к Анэ и окружают ее ноги, нетерпеливо покачиваясь.
– Повтори, – раздается тяжелый голос.
Анэ смотрит на ее волосы. Сверкающие от жира, липнущие к морщинистой коже, с плывущими по ним маленькими рыбками. Они развеваются от каждого слова, каждого маленького движения богини. Анэ заставляет себя смотреть только на них, но краем глаза то и дело ловит сверкающие белые глаза, смотрящие прямо на нее. Неотрывно, не моргая.
– Буковник. Мой отец использовал его… для ритуала, – выдавливает из себя Анэ.
– Ты была с ним заодно? – гремит голос, и Анэ едва заставляет себя дышать.
В животе крутится, взрывается боль. Анэ сжимает в кулаки совершенно мокрые ладони, пытаясь собрать остатки своей силы, обратиться к пещере, к отцу, чей дух должен быть где-то в Адливуне.
– Нет. Я ничего не знала, – медленно говорит она.
Седна издает глубокий вздох, от которого трясется вся пещера. Крабы подбираются ближе, хватая за ноги, – Анэ их не чувствует, но видит, как они стоят на ее ступнях и клацают, клацают, клацают.
Где-то сзади бурлит вода. Трясутся котелки. От пара Анэ становится так жарко, что перед глазами все начинает расплываться – она заставляет себя моргать, чтобы прийти в чувство.
И случайно поднимает взгляд на богиню.
– Ты сегодня умрешь, Анорерсуак, – говорит Седна, и ее огромное морщинистое лицо, покрытое влагой, двигается и дрожит при каждом слове. – Но сначала я все узнаю.
Белое свечение глаз манит к себе Анэ, не давая даже вздохнуть. Она следит за каждым движением, каждым вздохом богини. Крабы взбираются по ногам, доходят до туловища, садятся на плечи – Анэ это чувствует, но не может пошевелить ни руками, ни ногами. Все ее тело сковал душный сырой воздух. В котелках все дрожит и булькает вода, и от запаха старого тюленьего жира на глазах выступают слезы.
Крабы клацают прямо над ухом.
– Начинай говорить.
И Анэ начинает. Она не замечает, как открывает рот, как первые слова вырываются из горла – словно Седна сама вытягивает из нее все, что нужно. Она говорит о том, как умерла и проснулась через двести лет в другом теле. Как узнала про буковник, который отец собирал не один
