— Так в чем же дело?
— С той самой ночи мы не виделись, а тогда ему было не до меня — в голосе девушки послышалась грусть — Он так переживал, что не смог выполнить поручение, и подвел Иноичи–доно…
— Подвел? С чего бы это? Он же спас Ино–химэ, и Учиху, этого, черненького, как его…
— Саске?
— Да неважно. И этого вот — ладошка девицы похлопала по тонкому одеялу, которым было накрыто мое многострадальное и вечно голодное — Кстати, чего с ним так носятся… Но я не понимаю, чего еще–то от Сабуро требуют?
— И я не понимаю. Но, думаю, Сабуро расскажет.
— Если это как–то связано с делами Яманака — ничего он тебе не расскажет.
— Ну да, ну да… Но все равно, он герой. Он бился один, против троих, и победил! И спас детей…
— Там еще кто–то, вроде, был. Из Учих, кстати.
— Неважно. Мой Сабуро…
— Уже твой? — хмыкнула вторая девушка — А знаешь… Ой, Юрико–тян, глянь–ка — она наклонилась надо мной — Мальчишка, вроде бы, очнулся? Моргает!
— И правда! Надо сказать Хатеми–сама, она приказала звать ее, как только этот придет в себя — послышался звук отодвигаемого стула и торопливые шаги. Хлопнула дверь.
Обделили славой, ну надо же! Сабуро, значит, герой — а Олли Штай… Наруто Узумаки, то есть, — ребенок, не–в–том–месте, не–в–то–время?
Это хорошо. Славу пусть всю себе забирает — она мне ни к чему, ибо к ней всегда был равнодушен. Я бы сейчас ее с удовольствием променял на стакан воды — в глотке, по ощущениям, настоящая пустыня, в которой, судя по мерзостному привкусу во рту, полно шакалов, и у них у всех расстройство желудка.
Надо бы, кстати, водички–то поискать. Оно не рекомендуется, конечно, при ранениях в живот, но мне немного совсем. Пол глотка — только рот смочить — не убьют, раз уж до сих пор кони не двинул.
Попытка принять сидячее положение, ожидаемо, принесла много новых ощущений, не сказать, чтобы приятных — брюхо резануло болью, однако, не такой уж и сильной. Терпимой, я бы сказал, бывало и хуже.
Каменный пол приятно холодил ступни — обуви я не нашел, и как был, в одних пижамных штанах и в шикарной повязке, отправился на поиски вожделенной жидкости. Шатаясь, словно бывалый пропойца, держась за стену, исследовал палату — и ничего в ней не нашел, а, едва выйдя в коридор, почувствовал у себя на загривке узкую женскую ладошку. Нежную, но сильную.
— И куда же ты собрался, позволь узнать? — бархатный голосок над ухом показался мне подозрительно знакомым — Я, значит, как узнала, что он пришел в себя, бегу сюда со всех ног, и что я вижу? Что я вижу, а, Узумаки?
— Что вы видите, Хатеми–сан?
— Что ты встал с кровати без моего разрешения, и куда–то побрел. Ты куда собрался, дырявое брюхо?
(По бабам, конечно! Куда я еще могу в таком состоянии отправиться?)
— Пить хочу.
— А жить хочешь? Вот что я тебе скажу, Наруто — женщина, придерживая меня за плечи, довела обратно до кровати, аккуратно туда уложила и укутала в одеяло — Если еще раз увижу, как ты встал без моего разрешения, я тебя к постели привяжу.
— А если по нужде соберусь, как привязанному быть?
— Трубку вставлю. Веришь ли ты мне?
Глядя на ее лицо, на котором ясно проступила решимость применить репрессивные меры, я поверил. Кремень–баба, обещала — сделает. Не хочу трубку.
Ненавижу лечиться.
А ближе к вечеру начали появляться посетители, причем уже прямо во время перевязки.
Первыми явились два деда. Один из них, с седенькой козлиной бородкой, доброй улыбкой, и в скоморошьей шляпе был мне знаком — в академии я видел портреты, на которых были и это лицо, и этот квадратный колпак. Сам Сандайме Хокаге, в общем, изволил почтить меня своим визитом. А вот второго, с замотанным бинтами, морщинистым, покрытым шрамами лицом, и с растрепанными волосами, давно не видевшими мыла, я ранее не видел. Он подслеповато щурился левым глазом (правая сторона лица и глаз были прикрыты повязкой), хромал, опирался на тросточку при ходьбе, и выглядел совершенной развалиной, хотя меня не оставляло чувство, что при необходимости, эта развалина может дать молодым приличную фору, и все равно уделать с большим запасом. Да и Хокаге явно непрост, и, хотя был уже здорово немолод, но силы ему, по ощущениям, было все еще не занимать. И маска старого добряка меня не обманывала. Он мог сколько угодно маскироваться под доброго дедушку, но весь мой жизненный опыт говорил мне: добрые дедушки, обычно, на высоких постах не засиживаются, или, если засиживаются, то в виде марионетки или красивой декорации. А все что я успел узнать о Конохе, говорило, что этот человек именно правил.
Деды внимательно наблюдали, как снимались бинты, после чего второй, незнакомый мне чуть нос в рану не засунул, так интересовался. И что он там хотел высмотреть? Вроде как все чистенько, швы наложены хорошо, уже практически затянулось все…
Затянулось?
Это за день–другой, что я провел, лежа в отключке? Интересно… И мелкие порезы исчезли совсем.
В прошлой жизни, на службе в рядах славного имперского воинства, шкуру мне портили не раз, и ранее за собой я таких способностей к восстановлению не замечал. Нет, месяцами по госпиталям и лекарням не валялся, как рядовые пехотных рот, все ж таки, егерей на ноги ставить старались как можно быстрее, но уж за день–два лишние дырки в организме у меня не заживали. Хотя, сдается мне, что я знаю, отчего это так.
Чакра волосатого, не иначе, в ней причина, больше не в чем. И без того несокрушимое здоровье, доставшееся мне по линии Узумаки, дополнилось новым источником энергии, которая и используется телом на регенерацию. Интересно, если мне руку или ногу отпилят — то конечность заново вырастет? Не хотелось бы это проверять, но новая способность не может не радовать, при моей то беспокойной жизни, чувствую, не раз пригодится. Единственный минус во всем этом — «новый источник энергии» не хочет быть источником энергии, а хочет быть просто биджу, злым и свободным. Хочет на волю, что, в общем, достойное стремление, но тут у нас с ним возникает неразрешимый конфликт интересов.
Меня увезли в палату, а деды, меж тем, разделились: перевязанный остался выяснять что–то у Хатеми, а Хокаге проследовал за мной, и, подождав, пока меня устроят поудобнее, принялся одолевать беседами. Немного повосхищался мужеством и смелостью в деле защиты селения, в общем, и некоторых представителей достойного семейства Яманака, в частности, — я, с дебильной улыбкой, заявил, что шиноби Конохагакурэ (пусть даже и будущий) не мог поступить иначе. Воля Огня, враги не пройдут, и все такое… Глаза деда довольно блеснули — судя по всему, верноподданнический прогиб был засчитан и одобрен. Хокаге поинтересовался, кто учил меня владеть оружием, в частности, ножом и торинавой, и кто учил дзюцу. Уж не Хьюга ли?
— Все сам, Хокаге–доно, я всему научился сам!
— Называй меня Хирузен–сан, юноша. Эх, когда–то и я был молод, когда–то и у меня кипела кровь, и я был готов на самые отчаянные проделки и проказы… Глядя на тебя, я снова чувствую себя молодым — дед располагающе улыбнулся.
— Хорошо, Хирузен–сан. Я все выучил сам. Мне пришлось — Майто–сенсей отказался заниматься со мной дополнительно, но я хочу быть сильнейшим! А как этого добиться, без тренировок?
— Это похвально, похвально… Но торинава — не самое распространенное оружие в Конохе!
— А что это такое? — невежливо отвечать вопросом на вопрос, но я и, правда, не в курсе.
— То, чем ты ударил нукенина.
— А! Да! Ээээ… Нуууу…
— Мне просто интересно, Наруто, не беспокойся. Я уже давно не участвовал в сражениях, и мне интересно послушать рассказы молодых, повесели старика, расскажи, ты сам ее сделал и научился использовать?
— Понимаете, Хокаге–до… Ээээ… Хирузен–сан, мне иногда снятся сны…
— О девушках? Понимаю! Знаешь — доверительно проговорил старикашка — Мне тоже!
— Нет, о битвах…
И басни про зло, что снится и учит плохому, снова увидели свет! Да, да, те самые, которыми я когда–то накормил Хатеми. Вот, дескать, оттуда и почерпнул. А потом, после того, как на меня напали братья Инудзуки, понял, что недостаточно силен, решил, что придется тренироваться еще больше, и начать осваивать приемы работы с оружием — старик слушал молча, по его мимике было не понять, верит он мне, или нет.
— Инудзуки? — нахмурился Хокаге, дослушав рассказ до конца — Чего ты с ними не поделил?
— ЕруН-да, мы уже помирились, Хирузен–сан! — ухмыляюсь ему в ответ — И стали почти друзьями (я всегда рад немного постучать другу Кибе по ребрам на тренировках по тайдзюцу. Киба прочный, Киба терпеливый, а мне весело), они мне даже свиток с техникой подарили!
— Это оттуда ты узнал прием дзюцу, которым обжег нукенина?
— Ага! Я крут, Хирузен–сан — ах, как славно идиотом–то прикинуться, прямо душой отдыхаю — И я стану сильнейшим шиноби!
