– Перстень твой, – неохотно признал Лорд-Хранитель.
– В Фонд Мира отдай, – отмахнулся капитан.
– Почему вы живы?! – настойчиво повторил эльф.
Капитан привычным жестом потрогал подбородок, присел на край соломенного тюфяка, служившего тут чем-то вроде госпитальной койки. У Кави-то тюфяк оказался ещё довольно чистым и даже почти не рваным.
– Итальянцы меня уважали, – пробормотал Немец.
Тут он поймал испытующий взгляд эльфа и решил, что всё-таки имеет смысл несколько и посерьёзнеть.
– Не знаю, – честно сказал капитан. – На третьей стреле я отрубился. Сколько всего стрел-то было, кстати? Ну вот, на третьей. Открываю глаза – стою среди халуп каких-то белокаменных.
– Дворцовый парк, – подсказал Содара.
– Так точно. Стою в фонтане по колено. Одежда в клочья, на самом – ни царапины. Смотри.
Он оттянул ворот и продемонстрировал поражённому эльфу щетинистое горло. Затем руку. Кави убедился в заявленном отсутствии царапин и непроизвольно покосился на собственную попорченную ладонь.
– Не журысь, хлопче, – сказал чуткий капитан, – до свадьбы отрастут.
Кави изобразил ушами почтительное сомнение, но спорить не стал. Правильно: чудесное спасение Немца явно произвело на эльфа куда большее впечатление.
В несколько фраз обсудили подробности.
– Нет, – покачал головой капитан, – Пагди не появился. Но в гробнице его тоже, кстати, нет.
Он тут же сообразил, что этим замечанием перечёркивает собственные слова о том, будто не чувствует никакого «сродства» с мечом; впрочем, Кави проговорки не заметил.
– Но как же в сём случае, – озабоченно проговорил эльф, – соотнести ту непреложную истину, что…
– Никак, – сказал капитан, решительно поднимаясь. – Сам подумай: откуда мне-то знать?
– Пора, – напомнил Содара.
– Знаю, что пора, – сказал Немец, отряхивая брюки. – Извини, Кави, у нас тут войнушка намечается.
Он надавил эльфу на плечо, не давая тому вскочить на ноги.
– Отставить. Ты, Лёха, хоть и в новом костюме, и вообще парень отличный… Поправляйся, ладно? Я тобой действительно горжусь, но на текущий момент – отвоевался ты. Поправляйся давай.
Не слушая слабых возражений Кави, товарищи покинули шатёр. Содара ещё задержался, настрого приказав айболитам героического эльфа с поводка не спускать.
Капитан сидел на изрубленном пеньке, оставшемся от привратного шеста, и задумчиво пинал каблуком втоптанный в грязь колокольчик. Содара молча остановился рядом.
– Так как? – спросил капитан.
Вместо ответа Лорд-Хранитель только пожал плечами.
– Тогда работаем по основному варианту, – резюмировал Немец. – Разворачиваемся здесь, стругаем духа – там видно будет.
* * *
Дух спёкся практически сразу – на втором пальце. Похоже, доканала его даже не боль, а безразличная готовность капитана продолжать эту размеренную шинковку до упора. Норматив полевого допроса – пятнадцать минут; ещё полчаса Немец потратил на изучение орочьей физиологии – суставы, основные артерии, болевые точки. Принципиальных отличий от человека обнаружить не удалось. Ну клыки, ну шкура… кстати, кожа у орка оказалась действительно на редкость прочная, вот только не зелёная, а серая. Харкотно-долларовый оттенок придавала ей щетина: густая растительность покрывала почти всё тело пленника и, очевидно, призвана была служить чем-то вроде естественного камуфляжа – местная степь, по слухам, отличалась высокой и свежей травой.
– Не журысь, хлорофиллушка, – добродушно сказал капитан, оттирая нож обрывками плахты, – до свадьбы… мда. Хотя как знать.
– Моё имя Урмика, – в очередной раз напомнил орк, изо всех сил сохраняя хотя бы видимость достоинства. – Я младший сын Ангъула, вождя руки Паани, Вождя Вождей, Попирателя…
– «Попирателя»? – перебил Немец. – И много попёр?
– Шестая часть Степи, – важно заявил Урмика.
Капитан аж присвистнул:
– Папочку-то твоего, кстати, не Чубайсом кличут?
– Его имя – Ангъул, – заново принялся вещать орк, – вождь руки Паани, Вождь Вождей, Попиратель…
Не очень умный орк, с усмешкой подумал Немец. А вслух сказал:
– В общем, знатно попёр, одобряю. А я вот тоже бывший император, веришь? Одной шестой мира владел.
– Бывший? – жадно спросил сын попирателя.
Но и не дурак, подумал Немец, далеко не. И ведь как быстро отошёл от боли, а?
– Моя империя была разрушена. Чёрным колдуном, с кровавым пятном на черепе и опарышами внутри. Теперь мои города зарастают сорной травой, а народ мой распался на множество враждующих меж собой племён – примерно как у вас в степи.
– В Степи, – машинально поправил впечатлённый былинной интонацией орк, и капитан задумался: с чего бы это ему самому удаётся понимать такие тонкости, как регистр букв – в устной-то речи.
– В Степи, – переглядываясь с Содарой, повторил он на пробу – и отметил согласный кивок пленного.
– А как же Чёрный колдун одолел твои громовые стрелы? Ведь ты один поразил три полных ладони воинов, прежде чем…
Орк замялся. Вряд ли он боялся разозлить капитана упоминанием о гибели. Скорее, просто не знал, как эту гибель – и последующее воскрешение – обозвать.
– А что стрелы, – сказал Немец, придирчиво осматривая лезвие, – стрелы… стрелы-стрелы-стрелы… Вот граната – это да. Если бы тогда Кави успел усики разогнуть…
Он с великим почтением снял с пояса «лимонку». Игнорируя обеспокоенные взгляды Содары, продемонстрировал орку усики, которые надлежало разогнуть. Так же благоговейно вернул гранату на пояс. Урмика, затаив дыхание, впитывал вражескую мудрость. Про искромсанную ладонь парень явно и думать забыл.
– А ты думаешь – почему Кави так сражался? – пафосно вопросил Немец. – Граната – оружие величайших воинов. Надо только успеть усики разогнуть.
– Эльф… – сказал Урмика, очевидно, что-то там себе прозревая.
– Эльф, эльф, – ответил капитан голосом мультяшного волка. – И у нас таких бойцов – каждый первый. Кто с гранатами, кто так. Спрашивается: чего вы на Варту-то полезли?
– Испокон, – объяснил орк. – Таково наше умонастроение.
Нет, всё-таки дурак, подумал Немец. А вслух сказал:
– Правильно. Менталитет.
– Что?
– Менталитет, – повторил капитан, отбрасывая остатки плахты. – Это когда всякие маленькие, но гордые работать не хотят. Ты, кстати, в курсе, что у тебя блохи?
– Это конские, – с неохотой пояснил Урмика, – суры благословили ими всадников Степи, дабы знаменовать…
– Смотри-ка, Высочество, – восхитился Немец. – Оказывается, суры благословили! Вот это он и есть – менталитет. А ты, Высочество, моешься каждый день, всё полезное с себя смываешь. Как степь завоюем – не вздумай этим благословлённым бани строить: оккупантами станут звать.
– Мы моемся, – угрюмо сообщил орк.
– Горжусь вами. Ты, гляжу, оклемался? Ваше Высочество – приступайте. Там ещё восемь пальцев осталось.
* * *
– И всё же, капитан: откуда ты настолько чисто владеешь оргну? Я изучал наречие орков с четырёхлетнего возраста и занимался с лучшими…
– Я по-русски говорил, – ответил Немец, промокая залысины рукавом. Даже временная пыточная требовала создания особенной атмосферы: духота, сумрак, доброжелательное внимание палачей… – Я всё время говорю только по-русски.
– Но как же…
– Если чего-то нельзя высказать по-русски, то и высказывать незачем.
Немец рассчитывал хотя бы некоторое время понаслаждаться замешательством Содары, но тот довольно быстро пришёл в себя.
– Пагди! – сообразил принц.
– Он самый, – согласился капитан. – Теперь задумайся вот о чём: впервые с орками я встретился уже тогда, когда Пагди был утрачен. Более того – утрачен в другом мире.
На этот раз принца проняло куда глубже, но пробуксовывать слишком долго капитан ему не позволил.
– А кстати, – сказал он, аккуратно обходя наскоро отрытую противокавалерийскую яму. Армия спешно укреплялась на позиции. – Ты ведь наверняка стихи пишешь?
Содара слегка порозовел. От его стандартной гневной багровости оттенок отличался в заметно более приятную сторону.
– Я… я давно вышел из возраста бессмысленного щелкопёрства, – поведал он капитану, высокомерно вздёргивая подбородок.
– Правильно, – сказал Немец, – а ты из раннего что-нибудь почитай. Чтоб прекрасный принц – да не рифмачил?.. Спой, Высочество, не стыдись.
– Ну, – сказал прекрасный принц, – разве что из раннего.
Он подождал, пока спутники минуют очередной гвардейский пост, – обменялись салютами, – откашлялся и глуховатым, особым «поэтическим» голосом принялся декламировать:
Прелестных ветрениц пленительная свежесть
Не разбудит меня от скуки безмятежной.
Отраден мне мечтательный покой
В объятьях маричиасаны золотой.
Власов листва и тонкий стан девичий…
Капитан слушал. Большим знатоком поэзии он себя не считал, но темп, рифмы, прочая атрибутика – в общем, всё в переводе звучало практически идеально; встречавшиеся шероховатости относились, по всей видимости, к заслугам исключительно оригинала.
