Я бы мог выплатить любые суммы, товаром. Он есть у Данилы, а ещё проще закупить в Нижнем Новгороде – там монеты много не нужно. Но Трапезников товаром не возьмёт. Не для того затевал интригу. Однако возникла мысль.
–А скажи, эти твои пайщики он ведь тоже кому–нибудь должны?
–А то как же. Здесь все друг другу должны. Хлеб–то всю зиму ели, а мало кто расплатился.
–Ну, вот и отлично, – я потёр руки и принялся разливать водку.
–Что отличного? – не понял хозяин.
–Мы, Ваня, их долги на твои обменяем, – пояснил я. – А они, вернув паи, вообще ни с чем останутся.
Сотня пудов хлеба здесь тянула уже под тысячу рубликов, а мои расходы на транспорт оставались прежними. Но хлеб – ерунда, его потребляли только русские, гораздо большие прибыли сулили табак, чай и всевозможный текстиль, продаваемый камчадалам.
–Хочешь заработать? – спросил я Чекмазова за утренней чашкой чая.
–А это смотря каким способом, – ответил тот, с шумом прихлёбывая из чашки. – У нас тут ничего задарма с неба не сыпется. Разве что пепел, когда сопки куриться зачинают, да снег ещё.
–Мне нужен покупатель гуртовой на товары. Хлеб, чай, табак, китайка. Всё что спрос имеет. Так вот я и подумал, чего чужому дядьке прибыль отдавать? Бери ты. Будешь торговать потихоньку. По рублику на пуд накидывать, по полтиннику на фунт. А для начала мне нужно долги Никифоровские выкупить. Через лавку больно удобно.
Чекмазов с ответом не спешил. Хлебал чай, раздумывал.
–Оно конечно заманчиво, – произнёс он, наконец. – Да только я, знаешь ли, больше покой ценю, чем богатство. Моими трудами семью держу, и слава богу, а большего желать – судьбу искушать только. Не обижайся, но не возьмусь.
–Почему так?
–Ты человек новый, – пояснил он, подливая в чашку. – Тебе всё запросто кажется. А оно хитрее на самом деле. У местных казаков да купцов все стойбища камчадальские поделены меж собой. Они цены держат, и меха лучшие собирают. И дикие у них считай что в холопстве. Не казаки, а чисто помещики. Куда мне через их головы соваться? Снесут голову–то. Или дом спалят для острастки. Нет уж, мне проще единственной рукой своей здоровой копеечку заработать, чем за рубль голову класть. Но главное даже не в этом. Ты с Трапезниковым поцапался, но ты уедешь спросу никакого, а я здесь останусь и потому в свару лезть не желаю. Чужой я для ихнего брата. Корабль подлатать, срубить что–нибудь – пожалуйста, за этим они и с поклоном подойдут, но если дорогу перейти попытаюсь – сотрут. Так что даже не уговаривай.
–Что ж, своего приказчика здесь на лавку сажать?
–Даже не думай. Не пустят его в торговлю. Меня не пускают, а кого–то со стороны тем паче. Даже угрожать не будут, зарежут по–тихому, да и всё. А то склады разорят, товар попортят или украдут. И защитить некому. Тут правды не найдёшь.
–Жаль. Кусок уж больно жирный.
–Да ты не жалобись, – хитро прищурился корабельщик. – За дело не возьмусь, а подсказать подскажу.
–Ну.
–Сходи к Белобородову, поговори.
–Кто он?
–Старый казак. От службы давно ушёл, торгует мехами. Выменивает у камчадалов, да и сам, бывает, промышляет. Но только на Камчатке, в море старика не заманишь. Не любит он воду. Даже на Камчатку, говорят, берегом добирался через Гжигу, а на том тракте гибнут чаще, чем в море. Так вот, на Трапезникова поэтому ему наплевать и на все свары с кораблём тоже. И не испугается он их, потому что одного поля года. Его не тронут. Он здесь свой, а своим многое позволяется.
***
Старый казак стариком не выглядел. Он сразу согласился взять на себя хлопоты по долгам Никифорова в обмен на товар, обещанный ему с большой скидкой. Белобородову и самому оказались должны многие, в том числе и друзья Трапезникова, а собрать долговые расписки нужных нам людей он, зная местную конъюнктуру, мог легко и быстро. Однако на счёт монеты казак развёл руками.
–Я ж почти всем по запискам товар раздаю, а когда они ещё возвращать начнут? Иной раз по году ждёшь. Да и вернут теми же шкурами, мехами. Хочешь, вон, белкой расплачусь?
–Зачем мне белка? Я на промысел иду.
–А монета зачем на промыслах? – улыбнулся Белобородов.
Тоже мне умник.
–А монета сколько надо пролежит не испортится.
Монета мне была нужна на тот случай, если свои паи пожелает выкупить и сам Трапезников. Он–то в долгах не ходил. Но раскрывать казаку всю подноготную интриги я остерегался.
–Лодку одолжишь?
–Бери. Не потопи только.
Дело завертелось. Я завозил товар Белобородову, а тот ловко променивал его на долговые расписки пайщиков компании Никифорова. В Нижнем остроге настоящих денег вертелось ещё меньше чем в Охотске и долговые расписки ходили у русского населения наравне с монетой. Ну а ительмены с коряками платили за товар мехами.
Чиж, до этого не вмешивающийся в дела, при виде тюков, вдруг заулыбался.
–Дай мне товара, – попросил он.
–Зачем?
–К здешним корякам схожу. Торговать буду.
Я решил, что это он от скуки в торговлю полез и попытался отговорить.
–Тут торговля вся разделена между казаками. Прирежут тебя чего доброго.
Он в ответ только осклабился.
–Меха мне сейчас ни к чему, – зашёл я с другой стороны. – А монета у твоих соплеменников вряд ли найдётся.
–Собак покупать буду, – сказал он.
О собаках я прежде не думал. Но Чиж был прав. Транспорт какой–никакой нам понадобится, а лошадь на корабль не затащишь. Я позволил коряку взять всё, что пожелает и он, отобрав около пуда всякой всячины, ушёл в сопки.
Мы ещё крутили операцию с векселями, как Чиж уже вернулся из своей одиночной экспедиции и привёл дюжину превосходных ездовых собак. Ну, то есть, не обладая познаниями в этой отрасли, я только предполагал, что они превосходные и ездовые. Двор Чекмазова наполнился лаем и рычанием. Псы выглядели сущими волками, но нового хозяина слушались и быстро уяснив, кто есть кто, на обитателей дома не бросались.
Что меня поражало, так это терпение Чекмазова. Мало того, что мы восстали против мафии, так теперь ещё собак привели. А они, кроме доставляемого беспокойства, могли привести к осложнениям с казаками, которые, конечно же, осерчали, что кто–то в обход них торгует с туземцами. Сдирать шкуры с аборигенов казаки считали собственной привилегией.
Но корабельщик соблюдал какие–то принципы и воспринимал все наши действия стоически. Ни ворчания, ни намёков "а не пора ли вам дорогие гости", ни напоминаний о жене и детях. И когда казаки, узнав о сделке Чижа, прислали к дому Чекмазова внушительную делегацию, тот в панику не ударился.
–Там у ворот тебя спрашивают, – просто сказал он и посоветовал. – Ружьишко прихвати, больно сердитые они.
Ружьишко я брать не стал, но товарищи вооружились и засели под окнами, прикрывая мне спину.
Доказать вероломство казаки не могли. Камчадалы, опасаясь побоев, похоже, не стали признаваться, а из Чижа невозможно вытянуть хотя бы слово. Но делегаты решили взять меня на испуг.
–Какого чёрта твой нехристь нам цены сбивает? – навалились они. – Если нужно купить что у диких, к нам следует обращаться, а не людей посылать в стойбища.
–Это их дела, нехристей, в смысле, – сказал я. – Они, нехристи, сами промеж собой торгуют и нас, добрых христиан, не спрашивают. И потом откуда мне знать, где он собак раздобыл, может, в лесу поймал или украл?
–Твой холоп, тебе за него и ответ держать.
–Я людей в холопстве не держу, – возразил я.
–Тогда мы сами голову ему открутим.
–Вот ей богу, Никифор их подбивает, – заверил Оладьин, как только, высказав все угрозы, казаки отправились восвояси. – Дались им эти собаки, какой тут убыток? А повод хороший. Теперь он за собак этих уцепится, станет народ натравливать на Чижа, а через него и на тебя.
–Может, на корабль уйдёшь? – спросил я коряка. – Ещё отравят твоих собак.
