— Отлично! Выливайте все это в большой котел!
Во взбитые яйца я лила постепенно теплые шоколадные сливки, а поварята усердно перемешивали все это до однородного состояния.
Когда сливки были влиты, и самый младший поваренок получил миску — облизать остатки, — я взяла сито и через него принялась в яйца сыпать муку.
Мука дышала, сыпалась тонким нежным слоем. Бисквит должен был получиться воздушный и легкий.
А поварята все так же без устали перемешивали постепенно загустевающее тесто.
Один поваренок подкладывал в печь тонко наколотые дрова, поддерживая температуру. Не сильно высокую. Но постоянную.
Когда тесто было замешано, я застелила противень пергаментной бумагой и расставил на ней несколько форм. В эти формы я влила тесто, разделив поровну, и отправила в разогретую печь.
— Олаф, беги, покричи на улицах, что первый королевский торт скоро будет готов! — велела я поваренку, до ушей перепачканному в сливках и шоколаде.
Дважды просить его было не нужно.
Он даже колпак забыл снять.
Так и выскочил в нем из таверны, вытаращив глаза, с криками: «Как же вкусно!»
Впрочем, и без его воплей посетителей привлекли арматы, разливающиеся из нашей печи.
Пока выпекались бисквиты, поварята драили грязную посуду, я принялась за изготовление шоколадной глазури.
Те же самые нежные, самые свежие и жирные сливки я налила в чистый котелок, туда же добавила сахара и просеянный какао-порошок. Нагревающиеся сливки я помешивала деревянной ложкой на длинной ручке, а поварята резали масло на небольшие кусочки, чтоб потом добавить его в глазурь.
Сливки загустели. Из комковатой и неоднородной глазурь сделалась гладкой, ровной, густой. Шоколадный запах наполнил кухню и лился из раскрытых окон на улицу, и отведать королевских чудо-пирогов было хоть отбавляй.
Горячую глазурь я сняла с огня и перенесла на стол.
Там меня уже поджидало масло, которое я и добавила в глазурь, яростно ее намешивая.
— О, какой необычный крем! — верещали поварята.
Они в жизни своей не видывали шоколада и потому пробовали с любопытством и с удовольствием.
Когда поспели бисквиты, любопытной публики было хоть отбавляй. Я осторожно снимала с бисквитов формы и смотрела, хорошо ли они поднялись и равномерно ли пропеклись.
Но, кажется, все было в порядке.
Запах шоколадной выпечки был такой густой и сильный, что заглянувший ко мне Торонтон ворчал, что будет брать деньги с любопытных, вынюхавших все ароматы.
Оставив пышные, высокие бисквиты остывать, я занялась финальным штрихом: коньячной пропиткой.
Она готовится очень просто, на небольшом огне из сахара и воды.
Когда сироп закипает, в него добавляют совсем немного коньяка, для запаха.
К тому времени в каждом нашем окне торчали головы любопытных, и Торонтон умаялся их отгонять.
— Предложите им королевского вина, Торонтон, — сказала я, протягивая ему початую бутылку коньяка. — Только осторожно, оно очень крепкое! Наливайте совсем по чуть-чуть.
— Крепкое? — удивленно произнес эльф, принюхиваясь к коньяку. — А пахнет, словно настойка из цветов и ягод…
— Оно сшибет с ног любого из ваших посетителей, — уверила его я. — Ну, вперед!
Торонтон послушался.
Я аккуратно разрезала бисквиты, придав им правильную форму, срезав корку, выгнувшуюся горбом. Пропитала каждый из коржей пропиткой с коньяком, полила шоколадной глазурью.
Вишенкой на торте в буквальном смысле этого слова были свежие, не по сезону, ягоды, голубика и малина, и листочки свежей мяты, которыми я украсила торт.
Обрезки бисквитов с удовольствием съели усталые поварята, макая их в остатки шоколадной глазури и перемазавшись до ушей.
К моменту, когда настало время резать торт и продавать его по кусочкам, во двор таверны влетела целая кавалькада, и впереди всех — Катарина, злая и растрепанная.
Видно было, что она толком не успела собраться. Не покрыла волосы, и они растрепались, рассыпавшись растрепанными прядями по плечам. Платье ее, богатое, темно-зеленое, бархатное, покрылось пылью, потому что сюда она мчалась так быстро, что собрала всю пыль с улиц эльфийского города.
— Как ты посмела! — проорала она, пыльным клубком свалившись с седла.
— Посмела что?
Я встретила ее на пороге таверны. Одетая в простое платье, в фартуке и чепце, скрывающем волосы.
Но собранная, не растрепанная, чистая.
— Ты… ты…
Палец Катарины, нацеленный мне в лицо, дрожал.
— Что за королевские пироги ты продаешь?! Кто дал тебе право?!
— Так это право дали мне вы, — ответила я высокомерно. — Разве нет?
Катарина подлетела ко мне.
— Что это такое, а! — шипела она злобно. — Чернь кричит на каждом углу о том, что это они выбирают для нашей свадьбы торты!
— Но вы же хотите самый лучший и самый вкусный, не так ли?
— Я не хочу, чтобы кто попало распоряжался, что попадет на мой праздничный торт, ясно?!
Катарину трясло от ярости.
— Принц Феланор не высказал никакого недовольства, — хладнокровно ответила я.
А тут и сам Феланор подоспел.
Я чуть руками не всплеснула, увидев его.
Одежды на нем были светлые, но глаза темны. И плащ, изящно перекинутый через руку, тоже черен, хоть и ушит золотом. Феланор все сильнее темнел, о, ужас.
— Что за крик? — спросил он.
И голос его был неприятен, зловещ.
— Она, она!.. — твердила Катарина, тыча в мою сторону пальцем.
— Я готовлю выпечку к вашей свадьбе, принц Феланор, — недрогнувшим голосом произнесла я, хотя душу словно демоны рвали стальными когтями. — Не желаете ли отведать?
Принц не спешил спешиться.
Он смотрел на нас свысока, и видно, что ему невеста была так же безразлична, как и я, незнакомая девушка.
— Пахнет неплохо, — ответил он. — Пожалуй, да.
— Нет! — взвилась Катарина. — А вдруг она отравит тебя, мой принц?! Я не могу этого допустить! Сначала я попробую!
«Ага, — подумала я с сожалением. — Подлить Воду ему не удастся. Ну, еще бы! Она сама его отравила. Теперь же будет следить, чтоб никакое противоядие не попало к нему в питье и еду!»
Но виду не подала.
— Как скажете, — ответила я равнодушно.
Я отрезала ему большой кусок торта, с россыпью ягод на шоколадной глазури, и с мятным листком, и налила коньяка из новой бутылки в хрустальный бокал.
Вынесла ему на серебряном подносике.
Катарина тотчас накинулась на угощение. Трезубой вилкой отломила кусок торта, жадно хлебнула из хрустального бокала.
Коньяк и для нее оказался неожиданностью. Она зафыркала, подавившись алкоголем.
Феланор с удивлением покосился на нее, плюющую и харкающую, словно ей в горло попала мошка.
— Крепкое, — предупредила я его.
Он взял бокал уверенно. И так же уверенно его испил, не задохнувшись, не покривившись.
— Какой знакомый вкус, — удивился он, аккуратно отламывая вилкой кусочек торта.
Я смотрела в его глаза.
На краткое время они стали светлыми, как пруд в лунную ночь.
Он смотрел на меня, ел мою выпечку и улыбался, мягко и нежно, словно припомнил, и кто я, и что я значу в его жизни.
— Отрава! Отрава! — кричала Катарина.
— А мне нравится, — тихо произнес Феланор, вглядываясь в мои глаза.
На миг мне показалось, что он вспомнил.
Ну, точно, вспомнил!
— Как вкусно, — тихо-тихо произнес он. — Ты снова удивила меня. Ты правда потрясающе готовишь. У тебя талант, Адель.
Но тут налетела Катарина и ударом вышибла бокал у него из руки.
— Не пей это! — вскричала она. — Феланор, она отравит тебя!
Он удивленно моргнул, и глаза его снова сделались темными, пустыми, неживыми.
— Да о чем ты говоришь, — отмахнулся он от нее. — Просто вкусное питье.
— Не бери из ее рук! — продолжала Катарина, уводя его прочь от моей таверны. Прочь от меня. — Ты знаешь ее? Кто это? Из чего она готовит?! Почему ты так беспечен?
Феланор ей подчинился.
Шагнул прочь.
Но все равно глянул на меня.
