сделал, то стало бы значительно хуже.
А возможности сделать лучше пока что на горизонте не виднелось. Но хотя бы после того, как я поломал часть корней, напор ослаб.
Так как магия растений позволяла Лариату выращивать корни только из самого кончика, перелом древесного ствола в середине означал, что этот конкретный корень становился бесполезен и ему было нужно создавать новый.
Помучиться с уничтожением основной массы корней какое-то время пришлось. Но в итоге мне удалось достичь определённого равновесия между тем, с какой скоростью я размахивал стальным прутом, и тем, с какой скоростью Лариат призывал новые корни.
При этом о какой-то патовой ситуации речи не шло. Потому как, хотя я и не мог сломать все корни, а старик теперь не мог создать достаточно корней, чтобы меня окружить, я не стоял на месте. Наоборот, продолжал двигаться, уже не так изящно и быстро, но всё-таки лавируя между клетками. И с каждой секундой всё приближался к Лариату, замершему неподалёку от входа в зверинец.
Ближе к эпицентру магии скорость создания корней увеличивалась, как и их плотность, а я не становился сильнее, скорее наоборот. Но и на старика подобная нагрузка не могла не оказывать эффект.
К тому же магии у него было ограниченное количество. Даже если он мог вытягивать её из других одарённых и даже поглотителей, вечно в подобном суперрежиме держаться он не мог. И это, на самом деле, было довольно легко отследить.
Когда плотность атакующих меня корней становилась настолько большой, что я уже не мог приблизиться к старику даже на метр, мне приходилось начинать войну на истощение.
Будто какой-то спартанец я удерживал завоёванную территорию, отбиваясь от десятков атакующих меня корней. Я обливался по́том, чувствовал как дрожат руки, сжимавшие уже изрядно погнутый прут, покрывался всё новыми и новыми ранами.
И длилось это до тех пор, пока напор корней не начинал спадать, что позволяло мне продвинуться ещё на несколько метров вперёд, чтобы всё повторилось в точности.
Фактически, мы с Лариатом состязались в выносливости. Его магия против моего тела. И вскоре стало понятно, что я всё-таки выигрывал. Несмотря на то, что от усталости я уже с трудом мог передвигать ноги, а взмахи прутом стали раза в два-три медленнее, я продолжал продвигаться вперёд.
До тех пор, пока не остановился прямо у плотного деревянного кокона, которым Лариат окружил себя. Это, похоже, была стандартная тактика Ресфали.
Взревев так, будто намеревался продавить защиту корней одним своим голосом, я поднял прут и, наплевав на рванувшиеся ко мне корни, обрушил на кокон один из мощнейших за сегодня своих ударов.
Древесина продержалась меньше мгновения. Потом под весом стали подалась вниз и я услышал, как конец прута врезался в пол под ногами Лариата.
В ту же секунду корни, часть из которых уже добралась до меня и начала ввинчиваться в тело, замерли на месте. А вибрация, отдавшаяся во всём теле, дала знать, что стальная балка, сослужившая мне такую замечательную службу, в итоге всё-таки сломалась, идеально выполнив свою роль.
Вывернувшись из едва не пришивших меня корней, я схватился за края наполовину разломанного кокона руками и после нескольких секунд напряжения мышц деревянная защита не выдержала и развалилась на две половинки.
Внутри, окровавленный, с развороченной правой стороной груди, почти напрочь оторванной рукой и частично вывалившимися из живота кишками, лежал Лариат. Однако нанесённые мной раны были не единственным, почему старик выглядел откровенно дерьмово.
Кожу Лариата покрывали отвратительного вида крупные волдыри. Из тех, что уже лопнули, вытекала густая и едко пахнущая жижа. Его глаза налились кровью, и также кровь, совершенно чёрная, как дёготь, вытекала из его носа, ушей и с уголков губ. А самым странным было то, что я очень слабо, но всё-таки чувствовал от старика ауру поглотителя.
— Побочный эффект от высасывания сил тех тварей? — поинтересовался я, почти уверенный, что угадал.
На меня уставился заплывший кровью глаз. Несмотря на ужасные повреждения и то, что с ним сделало поглощение поглотителей, Лариат был в сознании. И, более того, тысячи тончайших древесных росточков уже начали оплетать его тело, видимо намереваясь закрыть все раны и не допустить смерти.
Так что он определённо меня понимал.
— Да… — просвистел он. — Но всё равно… проиграл…
— Такова жизнь, — пожал я плечами. — Но ты был очень близок.
— Надо было… догадаться… что это был… ты!.. Тогда у тебя… не было бы… и шанса…
— Надо было. Но тогда я сделал бы что-нибудь ещё. Я не собираюсь умирать, пока не исполню задуманного. А вот тебя ждёт смерть.
— Будь ты… проклят!.. — выплюнул Лариат. — Монстр!
И это были его последние слова. Протянув руку, я схватил его за горло, проведя когтем на большом пальце по сонной артерии. Потом поднял над полом, отрывая от крошечной рощи малюсеньких деревцев и, подняв тело старика над головой, подставляя рот под поток крови.
Это, конечно, было совсем не то же, что мана Тизена. Но кровь одарённого четвёртой ступени всё равно показалась на порядок вкуснее любой человеческой крови, что я пробовал.
Наполовину из-за того, что мои вкусовые рецепторы тоже изменились и теперь даже просто мысли о сырых мясе и крови заставляли течь слюньки. И на вторую половину из-за того, что я убил этого человека собственными руками.
Затем я вернулся и добил Эдарию Экандуга, действительно выжившую даже после перелома трахеи. Потом закинул в рот ещё несколько “сердец” третьих эволюций, уже начавших терять эффективность, но ещё вполне годных для заживления ран. А затем, вернувшись в лифтовую шахту, быстро вскарабкался наверх, вбивая в стальные листы стены когти.
Шиито и Исма всё ещё послушно на том же дереве. Однако, когда я появился, едва не бросились наутёк. И было с чего, ведь то, что я был с ног до головы покрыт кровью, своей и чужой, было только началом.
Мой рост превысил метр девяносто; одежда почти полностью превратилась в труху, несмотря на кольчужные вставки; кожа потемнела; волосы сильно отрасли и спустились до самых лопаток, начав напоминать гриву; черты лица заострились и огрубели; четыре клыка во рту стали шестью парами, и куда более длинными и острыми, чем у обычных людей; на пальцах рук и ног окончательно сформировались когти, не слишком длинные, но всё равно довольно угрожающе выглядевшие.
Пожалуй, нельзя было сказать, что я стал походить на зверя. Но и человеческого во мне уже было не так много. На публику в таком
