Девушка выпалила домашнюю заготовку, покраснела и замолчала, потому что молчал я. Чёрт, я забыл, что девушки, тоже учатся музыке А с девушками я работать не намеревался.
— Чёрт! — выругался я мысленно, не уж-то и другие девушки — тоже музыканши? Тогда они точно пришли по мою душу.
— Подустал я что-то, — улыбнувшись, сказал я. — Трудная неделя выдалась. Как приехал в Москву, так и закрутилось.
— А вы правда — француз?
— Правда. Не похож?
Девушка покрутила головой.
— Вы по-русски говорите, лучше меня.
— А вы, что, не русская? — удивился я.
— Я грузинка.
— О, как! — вырвалось у меня. — Скрипачка?
Девушка кивнула.
— Понятно. Что-то совсем не хочется о работе говорить, — поморщился я. — Давайте завтра?
— Всё трезво обсудим? — спросила девушка, напомнив мне мое вчерашнее выражение, прозвучавшее со сцены. — А сегодня не трезво что будем обсуждать?
— Всё трезво обсудим? — спросила девушка, напомнив мне мое вчерашнее выражение, прозвучавшее со сцены и добавила чуть прищурившись. — А сегодня не трезво что будем обсуждать?
Я посмотрел на «грузинку» с усталой улыбкой, но ответить не успел.
— А меня зовут Рита, — сказала другая девушка шагнувшая к нам. — Я тоже не русская. Из Прибалтики. Латышка. Я из Лиепае. И тоже пою. Не поступила после школы целый год работала в варьете. Сначала танцовщицей, а потом певицей. Пела песни Эллы Фицжеральд.
— Фицджеральд? Так у неё же в некоторых песнях три октавы. Или ты такие не пела?
— Пела! — горделиво выпятив грудь третьего размера. — У меня тоже три октавы. Я ещё в школе училась в консерватории. Хочешь спою?
Я едва сдержался чтобы не поморщится, а потом решил похулиганить, тем более, что на поляну мы уже пришли.
— «Чик ту чик» знаешь? — спросил я.
— Знаю.
— Славик, а ну ка дай гитару, — попросил я гитариста из второго состава.
— Только я начну, а ты поддержишь, ок?
Рита кивнула и как-то сразу подобралась. Я заиграл на гитаре главную тему и запел низким басом:
— На небесах, я на небесах. И мое сердце бьется так, что я едва могу говорить. И у меня так бьется сердце, что я едва могу говорить. И, кажется, я нахожу счастье, которое ищу. Кажется, я обретаю счастье, которое столько ищу, когда мы вместе танцуем щека к щеке. Когда мы танцуем вместе, щека к щеке.[1]
Потом вступила Рита:
— Да, рай, я на небесах. Да, на небесах, я на небесах, и заботы, что окружали меня всю неделю, меня волнует, что окружают меня всю неделю. Кажется, они исчезают, как полоса везения игрока. Словно исчезают, как удачная полоса у игрока, когда мы вместе танцуем щека к щеке, когда мы танцуем вместе, щека к щеке.
— Хорошо получилось! — сказал я по завершении.
Собравшиеся пооплодировали вяло. Все были заняты приготовлением «хлеба насущного» и были не в кондиции, чтобы петь, а в кондиции, чтобы пить. Уже разливалась по разной таре разная жидкость и я разложил свой шезлонг, отдав, гитару Рите. Вернее она её сама у меня взяла, когда я не знал, куда её деть, желая заняться шезлонгом.
А Рита, оказывается, ещё и на гитаре могла, что и продемонстрировала, продолжив музицировать и репертуар знаменитейшей джазовой певицы. Джаз в её исполнении не мешал. Тянучие мелодии она пела тихо, ритмично. Однако после «Самэтайм» Славик гитару у Риты забрал и заиграл «Улочки московские». Многие начали подпевать и закусывать, так как всё-таки по первой рюмашке мы уже выпили.
Мы сразу договорились, что я в действо не вмешиваюсь и я не вмешивался, расположившись под любимой мной берёзой, тоже старой, но на сорок лет «моложе», чем я её в последний раз видел. Запивая холодную водку крепким горячим несладким чаем из термоса, я получал несказанное удовольствие от весёлого молодёжного гомона, шуток, смеха. Для ребят, я, конечно, был инородным телом, руководителем ии начальником, от которого зависело очень многое, тем более, что они узнали о моих «нетворческих» проектах по компьютеризированию университета.
То есть, для них я был ещё более непонятным субъектом, чем простой иностранец, ведь я тратил громаднейшие деньжищи на чужеродных мне людей. Например, на них, которых обучаю рок-искусству и ещё плачу за это деньги. Ведь они знали, что за танцевальный вечер университет мне деньги не платил. Пока не платил. Ха-ха… Лично я не собирался постоянно спонсировать музыкантов. Скоро они станут приносить мне доход, собирая на свои концерты стадионы.
— Вы тут так сидите, — вдруг услышал я голос «грузинки», — словно это ваш родной дом. Как на даче в беседке. И кресло у вас такое… Удобное для отдыха, но не для застолья. На брёвнах мы там все вместе, а вы как-то отдельно.
— Тебя как зовут? — спросил я.
— Света.
— Ты соврала, что ты грузинка, да? — спросил я, улыбаясь и щурясь на солнце, как кот.
Девушка покраснела и опустила взгляд.
— Как вы догадались?
Я пожал плечами.
— Не знаю. Интуиция.
— Но я грузинский язык хорошо знаю и песни их знаю. Мы с родителями в Тбилиси долго жили. Папа и мама в Тбилисском университете преподавали. Они распределились туда после МГУ. И я там родилась. Но я русская, конечно. Мы сюда вернулись, когда мне уже пятнадцать лет было.
— Да, ладно, тебе. Не объясняй. Раз родилась в Грузии, значит наполовину грузинка. Нормально всё.
Я поднял налитую мне Мишаней рюмку с водкой и приблизил к картонному стаканчику для мороженного. Увидев, одноразовую советскую посуду, я улыбнулся. Светлана восприняла улыбку на свой счёт и тоже улыбнулась.
— Хорошее вино. Французское? А я в Грузии так и не попробовала вина, — с сожалением скривилась она.
— Попробуешь ещё. Какие твои годы⁈
Я выпил водку, закусил бутербродом с селёдкой и солёным огурцом.
— Вы бы пошли всё-таки к общему столу, Пьер. Там и место для вас ребята держат поближе к костру. Прохладно тут.
Девушка зябко повела плечами и поправила шерстяной шарф. Начался ноябрь. Температура падала и приближалась к зимней. На университетском термометре с утра я видел ноль градусов. Сейчас на солнышке, наверное, было градусов пять-семь «тепла», а может и десять.
— Я посижу тут, Света, немного. Очень сильно устал. И не переживай за меня. Куртка и штаны у меня зимние. Сама иди грейся.
Я был настойчив и девушка, поджав губы, отошла. Ну почему они любят «заботиться» о мужчинах, а на самом деле, навязывать им свою волю? Ну спроси ты, прежде чем руководить, тепло ли я одет? Хочу ли я суеты? Ведь нашёл же себе место у берёзки, чуть в стороне ото всех, значит не хочу.
В правой ручке кресла-шезлонга в специальном «гнезде» удобно размещался картонный стаканчик с водкой, наполненный на половину, а на левой был прикреплён небольшой «столик», на котором лежали бутерброды. Термос с чаем стоял в таком же «гнезде» слева. Я прищурил глаза и, засыпая, стал проваливаться в плотную вату, заглушающую все звуки.
Мы с ребятами договорились ещё вчера, а сегодня я напомнил что хотел бы отдохнуть на природе и для меня шашлыки и водка — не главное. Поэтому они, видя, что я задремал, не стали будить меня тогда, когда пожарилась первая партия мяса на шампурах.
Поспав часок, я взбодрился, и, совершив небольшой променад в направлении обозначенном для мужчин, а потом сполоснув руки под пластиковой емкостью из под кока-колы, теперь наполненной водой, уселся в гущу ребят, с энтузиазмом поглощавших мясо. Место для меня в виде раскладной брезентово-аллюминиевой табуретки так и «держали».
Укрывши грудь и живот большим полотенцем, я тоже взял шампур и впился зубами в сочную, хорошо прожаренную мякоть.
* * *
[1] The Very Best Of Ella Fitzgerald — https://rutube.ru/video/4cb4b5a0329c77ffc3d4123c27aba318/?r=plwd
Глава 29
Две другие «одинокие» девушки, увидев, как я нежно и аккуратно «отбрил» первых двух, так ко мне в этот день и не приблизились. Они скромно жевали мясо, пили французское вино и лишь изредка поглядывали в мою сторону, вероятно прикидывая в уме варианты вербовочного подхода. Ха-ха… А я, выспавшись, и слопав огромный шампур с мясом, ударился «во все тяжкие». Взяв в руки гитару, я беззастенчиво исполнял песни Сергея Кузнецова: «Белые розы»[1], «Розовый вечер»[2], «Маскарад»[3], «Седая ночь»[4], «Старый лес»[5], «Лето»[6], «Тающий снег»[7], «Медленно уходит осень»[8], «Глупые снежинки»[9], «Вечер холодной зимы»[10], «Что ж ты лето»[11], «Забудь»[12].
