Скажете, резко? Нет, в самый раз. Именно так и повел бы себя в данном случае покойный де Мот.
«Хамье и быдло» отреагировало правильно. Оставило меня в покое. Аристократия — она везде аристократия. А у меня и герб имеется, и оснастка подходящая. И повадки — соответствующие. Лапы прочь от благородного дона!
Не рискнул итальянский стражник посягнуть на «голубую кровь».
И вместо ареста-задержания получился более-менее вежливый прием. И почетный эскорт.
Англичане подхватили сундучок, и наше посольство неторопливо двинулось к городским воротам.
Там нас встретили персоны рангом повыше. Представитель местного графа, светского правителя города и прилежащей территории.
А территория, прямо скажем, богатая! Сады, виноградники и оливковые рощи. Сам город изнутри выглядел не так броско, как снаружи. Однако — процветал. Еще бы ему не процветать! Торговый и сельскохозяйственный центр.
— Слюни подбери, — прошипел я, пихнув в бок Рыжего Лиса, который слишком уж алчно пялился на местные «достопримечательности».
Принимал нас сам граф. Лично. Причем не один, а с самим епископом. Правда, все необходимые меры безопасности были приняты. Руководство обложилось хорошо вооруженной стражей, а на ключевых позициях маячили стрелки. Хар-рошая у нас репутация!
Первое слово взял мой ярл. Он же — «монах-подвижник». Весьма благочестиво Хрёрек сообщил, что сам Бог вывел нас к стенам сего прекрасного города в Святой Праздник. И в этом он видит Промысел Божий, поскольку в дальнем походе совсем счет времени потерял. Затем фальшивый монах произнес длинную речугу, в которой почти дословно цитировал отца Бернара. Причем на латыни. Вот что значит безукоризненная память.
Я смысл сей речи скорее угадывал, чем понимал. С латынью у меня — не слишком. У ярла — значительно лучше, но акцент, надо полагать, имел место быть, потому что по роже епископа видно — он напряженно пытается удержать нить повествования, но получается — не очень.
Так что минут через пять епископ не выдержал и поинтересовался, как столь благочестивый муж оказался в обществе язычников. В рабство взяли?
Отнюдь, отвечал мой ярл торжественно. Сам примкнул. Дабы обратить темных к Свету.
Большие страдания претерпел, скромно потупившись, сообщил псевдомонах, зато и преуспел немало. Да и не одни лишь язычники обретаются в норманском воинстве. Немало и христиан. Вот например… И кивок в мою сторону.
Пришла моя очередь вступить в разговор. Говорил я, естественно, на языке франков. И тут могла бы выйти неприятность… Вдруг при графском дворе окажется какой-нибудь урожденный француз?
Обошлось. Толмача, конечно, нашли, но — натурального «макаронника», владевшего языком еще не рожденных Вольтера и Дюма намного хуже меня.
Представившись рыцарем короля Карла Лысого, я подтвердил всё сказанное, засим поклялся на кресте, что примкнул к плохой компании потому, что поклялся в верности вот этому коленопреклоненному человеку.
Заметьте: чистую правду сказал. Разве я не клялся в верности Хрёреку-ярлу? А разве мой ярл — не человек?
И норманские разбойники — позволили? — усомнился граф.
Как видите, скромно отвечал я. Вообще слухи о зверствах северян сильно преувеличены. Нормальные они люди. Справедливые. А что золото любят, так кто его не любит? Ну да, язычники. Но ведь не басурмане. Крестить их — и будет всем счастье. Тем более, что гнев их ныне, усилиями неких благочестивых людей (тут уж я скромно потупился) направлен уже не на христиан, а на богопротивных последователей Мухаммеда.
И вот, рядом со мной, живое тому свидетельство.
И переключил внимание на англичан.
К моему удивлению, парням учинили настоящий допрос. Причем — по-арабски. Всё тот же полиглот. Дикон и Уилл прошли испытание с блеском. Им ведь даже врать не пришлось. Чистую правду рассказывали.
Когда историю бывших галерников перетолмачили на итальянский, народ сразу загомонил. И еще я заметил: стража малехо расслабилась. А чего напрягаться, если, считай, все свои.
Но тут напомнил о себе Хальфдан Рагнарссон.
Рявкнул по-датски, что желает донести до общественности волю своего славного конунга.
Хорошо так рявкнул. У итальянцев вмиг расслабон прошел от зычного норманского голоса. При других обстоятельствах кого-нибудь и пронести могло. Живой викинг — это вам не комнатная собачонка!
Граф тоже брови сдвинул грозно и потребовал немедленно объяснить, что именно сейчас пролаял дикий язычник.
И тут мой ярл показал себя во всем актерском блеске. Не зря говорят, что великий человек велик во всем.
Хрёрек картинно вознес руки и провозгласил, что ныне свершилось великое чудо: главный норманский разбойник, тот самый, что разграбил Париж, Орлеан, Нант и многие другие города франков, склонился наконец к Истинной Вере.
Первым подал голос граф. Выразил сомнение. Сразу видно — матерый вояка. Такому проще поверить в чертей, чем в ангелов. А уж искреннее раскаяние языческого короля — это тот сорт чуда, который здорово попахивает подставой.
А вот епископ был — другого мнения. Мягко укорил графа в недоверии к Божьему всемогуществу. Затем, отодвинув стражу, бесстрашно сошел к нам и ласково похлопал моего ярла по плечу. Давай-ка, к делу.
Думаю, с подобной фамильярностью Хрёрек-ярл не сталкивался уже лет пятнадцать. Но — стерпел. Из роли не вышел. Обратил старательно измазюканное лицо вниз, к низенькому пузатому епископу и поведал, что, с Божьей помощью, сумел обратить к свету истины воистину злодейскую душу. Так вот, с колен, и поведал: мол, бессчетно жизней отнял норманский король, и священников погубил — немеряно. Но — приболел. Причем — смертельно. И это радует, потому что иначе еще больше правильного народа нашло бы смерть от норманского железа. И даже крепкие стены не спасли бы. Ведь Париж да Нант, да прочие французские города тоже не штакетником обнесены были. А вот пали. И сей город несомненно пал бы…
Но Господь спас. Сильно болен норманский король-конунг. Не до грабежей ему ныне. Зато вспомнил он о душе. И будучи много наслышан о христианской вере, желает он немедленно креститься. Прямо здесь, в этом великолепном городе, к стенам которого вынес его шторм. Ибо видит кровавый норманский вождь в этом событии проявление высших сил, бороться с коими человеку не следует.
А если всё будет так, как хочет норманский король, то и воины его откажутся от всяких враждебных намерений по отношению к этому городу. И обещают сохранить мир с его жителями, а за право на производство судоремонтных работ, а также за провиант, воду и прочий сервис, норманы готовы заплатить и заплатить весьма щедро, поскольку золота и иных ценностей у них столько, что натурально девать некуда.
А уж за то, что король-конунг будет крещен, всем участникам будут вручены замечательные подарки. И этот факт готов подтвердить сынок короля-конунга, могучий северный граф Хальфдан.
Хальфдан, которому перевели последние слова Хрёрека, с важностью кивнул и рыкнул по-датски: да, так и есть. А также, чтоб новый бог не подумал, что принимает под свою руку какого-нибудь нищего трэля, конунг желает, чтобы жрецы Христа великодушно приняли кое-какие дары. Авансом.
Опаньки! Слово взял сундучок.
Ему стоило всего лишь открыть ротик, и сразу стало понятно, чей аргумент тут главный. Золотишко, изъятое у французских святош, так и сияло. Священная посуда для богослужений, драгоценные оклады, усеянный драгоценностями крест, головной убор епископа нантского Гвигарда…
Готов поставить свой Вдоводел против ржавого тесака: у здешнего епископа и мысли не возникло: вернуть имущество коллегам по ремеслу.
А сиятельный граф аж слюни пустил… И тут же заявил, что готов лично стать восприемником при крещении раскаявшегося конунга.
И я, и я! — воскликнул епископ.
Если минутой раньше меня и терзали некоторые сомнения: не беру ли я грех на душу, участвуя в подобном лицедействе, то теперь все сомнения исчезли. Такие рожи были и у графа, и у епископа… да и у большинства придворных, что сразу становилось ясно: вот он, их настоящий бог. Из сундучка выглядывает.
Порешили так. Болящий конунг будет крещен завтра. Ему и небольшой (дружба дружбой, а варежку не разевай!) свите (без оружия!) будет разрешено войти в город, где в главном соборе состоится обряд крещения.
Доблестным северянам сход на берег тоже дозволяется, но — в пределах гавани. В городские ворота — ни-ни. Да и зачем? Всё необходимое: еда, питье, одежда, запчасти для ремонта — будет доставлено прямо к причалам. По разумным ценам. Как говорится: любой каприз за ваши деньги.
Глава тридцать третья,
в которой великий конунг воскресает из мертвых, а итальянцы узнают на практике, что такое — норманская клятва
На церемонии Крещения я не присутствовал («Жофруа де Мота» не пригласили), но говорят — было круто. А Ивар Рагнарссон в роли умирающего конунга оказался просто бесподобен. Я и не сомневался. Я видел, каков из Ивара лицедей. Любого изобразит: хоть бабку, хоть дедку, хоть огненного великана. А тут всего-то: собственного занедужившего папашу.
