Параллельно же он создал школу, в которой давал базис минимальных знаний: чтение, письмо и счет. Сначала через нее прошли будущие управленцы его тогда еще вотчины. А потом и весь тульский полк. Что породило совершенно уникальную для Руси XVIвека ситуацию — весь поместный полк, причем весьма немалый, умел читать, писать и считать. Причем считать не на пальцах, а нормально, да еще и в рамках позиционной десятичной системы исчисления. Правда полк обучался не в изначальной Шатской школе, а в ее тульском «косплее». Но по тем же самым учебникам и методикам. Так или иначе, но это создало предпосылку для появления маленькой группы подмастерьев, которые, получив хоть какое-то образование, желали учиться дальше.
Что с ними делать? Отправлять куда-то в Европу в какой-нибудь ВУЗ? В ту же Сарбонну или там Кэмбридж? Деньги и возможности имелись. Но выглядело это не очень разумным. Во-первых, долго. А во-вторых, там давали преимущественно гуманитарные и богословские знания. Которые могла славно загадить мозг этим ребятам и отвратить от техногенного пути развития. А ведь ему требовались в первую очередь инженеры. Крепкие такие в прагматизме, приземленные и рациональные ребята — рабочие лошадки научно-технического прогресса, а не гениальный творцы, вечно витающие в облаках. Поэтому, немного подергавшись, Андрей организовал опытную мастерскую широкого профиля в пригороде Тулы. Куда этих пытливых ребят и собрал. И начал сам в свободное время преподавать, рассказывая об основах физики и химии. Не сильно углубляясь в дебри, но стараясь подавать сведения комплексно и связно. Например, здесь эти ребята познакомились с периодической таблицей химических элементов. В сжатом, резко «кастрированном» виде. Как ее Андрей, напополам с Марфой вспомнили, в таком и показали. Здесь же он показал им правила для записи химических реакций и первые физические формулы, пояснив за много чего из механики, теплотехники, оптики и так далее.
Учебников не было.
Времени и сил для их написания у Андрея, который готовился к серьезному военному предприятию попросту не имелось. Поэтому он ограничивался краткими конспектами перед занятиями. Обширно их подкрепляя опытами, которые эти ребята сами и ставили. Выполняя подспудно прикладные «домашние задания» — этакие проекты-поделки и эксперименты. А потом, после «новой темы», он еще сколько-то дней, а то и недель, отрабатывал «обратную связь». То есть, отвечал на многочисленные вопросы учеников. И только по общему исчерпанию их основного объема переходил дальше.
Понятное дело, что такое обучение вряд ли могло похвастаться системностью и крепкой теоретической базой. И это являлось большим таким фундаментальным минусом. Все-таки обучение строилось слишком спонтанно и хаотично. А плюсом было то, что обучение в опытной мастерской разительно отличалось от того, как учили в школе или в каком-нибудь училище на просторах Российской Империи, Советского Союза или их осколков. Здесь ученики не просто заучивали сведения, принимая слова преподавателя на веру, а сами, своими лапками щупали материальное воплощение описываемых явлений. Что порождало совсем иной уровень осознания и восприятия материала. Для учеников все эти формулы являлись теперь не какими-то далекими и малопонятными «закорючками на доске», а воплощением реального мира. Магическими формулами, что воплощались в реальность их усилиями ежедневно…
Когда же Андрей покидал Тулу по весне, то он поставил перед ними серию учебных задач. Которые они должны были решить за время его похода. И Марфа активно этим пользовалась, приводя сына сюда, дабы он посмотрел на диковинные механизмы, опыты и послушал умных людей. И, если получится, увлекся.
Понятное дело, что Василий должен вырасти будущим правителем. И он вряд ли станет возиться лично с такими вещами. Но знать и понимать это дело должен. И не только это. Ибо с ее «легкой руки» он регулярно заглядывал в разные мастерские и наблюдал за работой ремесленников. И не просто наблюдал, а потом еще и маме подробно рассказывал — кто что делает, как и зачем. На своем уровне понимания. И в поля к селянам выезжал. И к рыбакам. Через что она отвлекала парня от его страсти, связанной с войной, давая более комплексное восприятие мира.
— Госпожа, — покладисто произнес один из учеников, заприметив ее появление на территории. — Молодой господин, — важно поклонился он несколько хмурому мальчику, стоящему рядом с ней. Его опять забрали от Марсова поля, где вновь гоняли городское ополчение.
— Чем-нибудь сегодня удивите?
— Да. Конечно. Прошу за мной.
И они направились в механических барак. Обычно они сюда не ходили. Чаще всего маленького Василия развлекали в оптическом или химическом, ставя всякие красивые опыты. Поэтому Марфа даже несколько удивилась и заинтересовалась сама.
Внутри находились почти все. Их предупредили, поэтому никто ничего не делал — они ждали появления высокой четы. А как те зашли — сразу проводили к…
— Это ведь ткацкий станок, — произнесла Марфа.
— Так и есть, госпожа. Но посмотрите. — произнес этот человек. И по мановению его руки три других ученика забрались на стоящий рядом «велосипед» и начали крутить педали.
Их усилия синхронизировала велосипедная цепь, сделанная из бронзы[1]. И только лишь для того, чтобы передать крутящий момент на ткацкий станок. Который работал сам. Без ткача. Челнок летала туда-сюда, таща за собой нить. Рамки опускались-поднимались. А готовая ткань накручивалась на бобину.
Раз-раз-раз-раз… летал челнок.
Маленький Василий, обычно не сильно любопытный до таких дел, подошел ближе. И стал наблюдать, проявляя явный интерес. А этот ученик, выдержав небольшую паузу, начал ему рассказывать. Тот пальчиком тыкал. А ему говорили — что за деталь и для чего нужна. И так с добрые полчаса.
Несколько раз останавливали станок. И вновь запускали.
Марфа же ходила вокруг него словно лиса, увидевшая бесхозный курятник, забитый вкусным пернатым мясом. Ткацкая мануфактура, которая уже действовала в Туле, захлебывалась от объемов работ. Ведь пряжа скупалась по всей Руси и степи. Всюду, куда дотягивались руки. И овечья, и верблюжья, и козья, и льняная, и конопляная, и крапивная, и прочие… Из-за чего ткачи просто падали с ног, а запасы пряжи на складах росли. Отказываться от закупок же было политически опасно и недальновидно. Слишком многие серьезные люди оказались в них вовлечены, начав получать с этих сделок и трансфера свою долю. Но новых ткачей взять еще было быстро попросту неоткуда. Да и производственных площадей не имелось подходящих. А тут такой подарок…
— А сможете сделать также, только не для простого полотна, а для саржевого? — наконец спросила Марфа.
— Потребуется время, госпожа, но, думаю, что сможем.
— Прекрасно! Просто прекрасно! Тогда дерзайте. Как будет готово — сразу дайте мне знать. Этот вопрос не терпит отлагательств! Отложите все и займитесь. А потом будьте готовы изготовить таких десяток или даже больше.
— Как прикажите.
— Сынок, тебе понравилось?
— Да, мама. — произнес Василий и пустился в пересказ своих наблюдений. Как обычно от него Марфа и требовала. Получился очень грубый и примитивный пересказ. Но вполне подходящий. Во всяком случае для столь маленького ребенка.
Напоследок же, когда Марфа с сыном уже собирались покинуть барак, один из учеников спросил ее осторожно:
— А когда господин вернется?
— Сразу, как закончит свои дела в Святой земле.
— А когда это произойдет?
— Откуда я знаю?! — неожиданно для них рявкнула женщина, взгляд которой внезапно стал очень яростным.
Небольшая пауза тишины.
Наконец, взяв себя в руки, он ответила более спокойным голосом:
— Я сама хотела бы знать ответ на ваш вопрос.
— Мы слышали, что вам прислали дурное письмо…
— Вот как? — холодно поинтересовалась она, зло сверкнув глазами. — И кто еще слышал?
— Да вся Тула о нем знает. И мы… это… мы не верим, что Господин такое делает. Это навет. Не он это.
