находиться в лечебном учреждении. Это все, что я могу сказать.
— Что с подвалом? Что с бандой?
— Так, погоди… Так ты в курсе, что он там делал? — удивился Федор, посмотрев на меня несколько иначе. — Андрей об этом ничего не говорил. Всю преступную группу взяли, завели дело. Уже оформили по соответствующим статьям. Ты извини, мне пора.
Он вдруг заторопился, вновь открыл дверь машины и влез в салон.
— Как дела с убийствами? — напоследок спросил я.
— Хорошо. Практически разобрались.
Через минуту он развернулся и уехал, а я в задумчивости вернулся обратно на КПП. Фетисов кивнул и закрыл за мной дверь. Не дожидаясь, пока новая смена наряда примет дежурство, я направился обратно в учебный центр.
Пока шел, решил не терять зря времени и вскрыть переданный мне конверт. Внутри оказалась наскоро собранная кипа документов и фотографий, на Донченко Сергея Александровича. Выходит, Андрей, даже будучи в госпитале, переадресовал мою просьбу своему коллеге.
Оказалось, что этот товарищ был родом из Тернополя. Сорок шестого года рождения, рожденного в семье заводского рабочего. Окончил шесть классов, служил в армии на должности связиста. Рано потерял родителей в аварии. В тысяча девятьсот семьдесят втором году неожиданно уехал в Польшу, где и прожил почти десять лет. Затем, он вернулся обратно в Союз. Какое-то время прожил в Киеве, работал инженером по настройке и обслуживанию автоматики. Судим не был, проблем с законом не имел. Состояние здоровья было относительно хорошим, за исключением плохого зрения на левый глаз. Не женат, детей нет. Домашнего адреса я тоже почему-то не нашел.
В конверте имелась какая-то старая медицинская справка, копия диплома об образовании. Десяток самых разных фотографий, из которых только одна была цветной. Вот, в общем-то, и все.
Ничего особенного, самый обычный советский человек. Вот только упоминание о том, что он жил в Польше, аж в течении целых десяти лет, выглядело очень подозрительным. Что если его там завербовали?
К сожалению, проверить это было никак нельзя. Плюс был только в том, что теперь я знал, как он выглядит. Как только я вернусь на станцию, нужно будет разведать, где именно работает этот товарищ, узнать его график работы. Да и вообще. Попробовать наладить контакт. Посмотрим на реакцию, вдруг он меня знает?
Я мысленно поблагодарил Андрея. Хоть, по сути, ничего особо важного я и не узнал, все же кое-какая зацепка у меня появилась.
К счастью, моего отсутствия никто не заметил, вернулся я точно к возвращению взвода с занятий. Далее мы построились на плацу и отправились на ужин.
Я вновь и вновь прокручивал в голове информацию, которую ранее получил от Степана, когда еще сам лежал в госпитале. Тот был уверен, что его сместили с должности не просто так. Это произошло как-то слишком быстро, как будто это рабочее место уже заранее было для кого-то подготовлено. Жаль, что я так и не узнал у отца, где и кем именно работает Донченко на электростанции. Вдруг такой товарищ там уже даже не числится?
Из-за того, что по состоянию здоровья мне запретили заступать в наряды по электростанции, я находился в крайне невыгодном положении. По сути, у меня были связаны руки — время неумолимо шло, а я ничего не мог сделать. Не мог ни позвонить, ни проверить свои догадки…
Первым делом, по возвращении на АЭС мне хотелось найти отца, чтобы тот показал, где приблизительно находятся шкафы «КИП». Чуйка подсказывала, что моя теория верная. Диверсант, которым мог быть Донченко, определенно способен как-то нарушить внутреннюю периферию, отчего в ночь аварии операторы на блочном щите управления будут получать искаженную информацию. Конечно, это лишь моя собственная догадка, в официальных отчетах по расследованию причин аварии, об этом не было ни слова. Сомневаюсь, что пульты управления и шкафы с автоматикой вообще кто-то проверял после аварии, а если и так, что там разберешь, когда большая часть оборудования просто скончалась от замыканий, а то, что выжило, добила радиация.
На данный момент, мое видение будущей аварии было таким: Донченко, если он действительно принадлежал к числу диверсантов, действуя по указанию Клыка, примерно за неделю до двадцать пятого апреля, начал выводить автоматику из строя. Делалось это грамотно, постепенно, чтобы не вызывать подозрений у других сотрудников. Одновременно, сам Клык каким-то образом повлиял на ту самую специальную программу испытаний по выбегу ротора турбины. Известен факт, что когда Леонид Топтунов и Александр Акимов собирались приступить к началу испытаний, оба обратили внимание на то, что многие моменты в программе эксперимента были изменены. Причем, в грубой форме.
Клык через каких-то вышестоящих лиц, очень умело повлиял на МинЭнерго, чтобы программа проводилась ночью. От диспетчера Киевской электросети внезапно поступила команда отложить «торможение» реактора. Все лихорадочно пытались выполнить и перевыполнить планы и получить премии до первомайских праздников. Страна нуждалась в каждом лишнем киловатте электричества, который могла дать Чернобыльская АЭС. Вот и не стали отключать энергоблок, пока не спадет пиковая нагрузка. Физику из отдела ядерной безопасности, который должен был помогать оператору во время проверки, сказали, что эксперимент уже закончился. Ну и тот просто не пришел.
Заступающая ночная смена была совершенно не готова к таким работам и вообще не знала, что им предстоит сделать. Отсюда возникла серьезная несогласованность действий, даже несмотря на то, что начальник предыдущей смены Юрий Трегуб остался после дежурства, чтобы помочь Александру Акимову вывести реактор в нужный режим. А на сладкое… Заранее, возможно даже за несколько месяцев, кто-то из людей Клыка, получил доступ к архивам, где хранились материалы расследований аварии на ЛАЭС в 1975 году. Тогда товарищ Волков провел разбирательство и досконально изложил причину, которая в дальнейшем могла стать серьезной проблемой. Концевой эффект, конструктивный недостаток стержней СУЗ… Я был уверен, что диверсанты знали о больном месте и без того капризного реактора РБМК, умело подталкивали всю смену реакторного блока № 4 к тому, чтобы загнать его в нужное им состояние, которое наблюдалось при аварии на Ленинградской АЭС.
Если я прав хотя бы наполовину, невозможно не восхититься тем, насколько серьезная и одновременно тонкая работа была проведена этими людьми. Точнее, будет. И, разумеется, восхищение, тут совсем не уместно… Но все-таки!
Тут не просто цепочка событий, которая привела к аварии. Тут целая паутина грамотно продуманных действий, к которым готовились целых полгода, а может и больше. Однако, на моей стороне знания… Ведь я знаю дату и время!
Из столовой я вышел в глубокой задумчивости.
Вдруг ко мне подбежал дневальный из четвертого взвода.
— Савельев! Тебя к командиру
