верно! Никто не слышал о богатстве Дорониных.
— У меня есть писанное руководство, как варить твёрдое мыло. Это несложно, если четко
следовать записям.
— Уверена?
— В чём? Что руководство настоящее? Я опробовала и у меня получилось. А родным думала
рассказать позже, когда вырасту.
— Уверена, что хочешь отдать этот секрет мне? — чуть подумав, спросил, но сомнения по
поводу ценности подарка у него явно оставались.
— Это не такой уж секрет, — вздохнула она. — Мыло варят многие сотни лет, потом
забывают и заново учатся. Сейчас его изготавливают в некоторых европейских городах, но
ничтожно мало. Мастера боятся нанимать помощников, желая сохранить тайну в кругу семьи.
А ты не бойся! Найми людей и разверни дело.
— Я не ремесленник! — вскинулся Бокеев.
— Я тоже не ремесленница, — рассердилась Дуня на него, — но сумею соткать полотно, сшить одежду, выделать кожу и многое другое. Я не крестьянка, но знаю поболе их.
Её глаза горели гневом и раздражением. Все бояре крутятся, стараясь обеспечить себя и
своих людей достатком, а этот прынц из тех, кто кроме меча и ложки в руки ничего не берет!
Вот же пошла мода! И Дуняша разошлась:
— Не купчиха, но разбираюсь в этом деле. Не занимаю должности при князе, но слушаю все
разговоры и учусь разбираться в княжеских делах. Боярин должен знать и уметь то, чем
занимаются его люди и князь. Только так можно успешно управлять землями.
— Слова дьяка Доронина, — хмыкнул Бокеев.
— Да, так говорит мой дед! Так что же? Примешь мой дар?
Мужчина поколебался, а потом видно решил, что от него не убудет взять у ребёнка свиток, который он считает ценным. А может он был сбит с толку бойкостью маленькой Дорониной и
её отповедью.
— Приму.
— Тогда возвращайся в трапезную и спокойно ешь, — ровно произнесла Дуня и видя, как
боярин внутренне успокаивается, по-хозяйски спросила:
— Ты же думал со своими людьми просить здесь ночлег?
— Думал, — без задержки ответил он.
— Вот и хорошо, — она одобрила его намерение. — Я найду способ, как передать тебе
руководство.
Василий Семеныч быстро кивнул, а Дуня подумала о нем, что с виду матерый и грозный, а
как только выбили его из привычной среды, то потерялся. Жаль, что Мария Борисовна просто
держала Бокеева рядом, а не использовала для укрепления своих позиций. Верный и преданный
воин мог собрать для неё дружину и под её руководством решать какие-либо вопросы. Это
придало бы ей вес.
Дуня заметила, что Бокеев ждет её дальнейших слов… наставлений?
— Плохого от меня не жди, — мягко заметила она. — Но могут быть и другие, кто знает тебя
в лицо. Ты этого не бойся. Задержать тебя здесь некому и в любом случае уедешь спокойно.
Своих воев держи при себе, пусть отдохнут и выспятся.
Лицо Бокеева смягчилось, он приложил руку к груди, развернулся и ушёл к своим людям, а
Дуня направилась в келью. Ей надо было всё обдумать, а ещё написать руководство по
мыловарению.
Она думала сохранить для себя это знание, но Василию Семёновичу нужнее. Ему нужна цель
и план действий. Он никому не нужный беглец, а ведь многих спас, избавив княжество от
дурной женщины.
До вечера Дуня просидела, выводя гусиным пером подробнейшее наставление по
мыловарению и организации труда. Замучилась граммы подменять щепотью, а нужную
температуру объяснять множеством слов. Ещё и с названием ингредиентов туго пришлось, но
справилась. Здесь тоже варили мыло, но оно оставалось жидким и предназначалось только для
стирки.
Передача свитка произошла буднично, во время утренней молитвы следующего дня. Дождь
же перестал лить только к полудню,задерживая отъезд Бокеева. Всё это время его люди не
спускали глаз с Дуняши. Как будто она не могла ещё затемно сообщить о них настоятельнице.
Сам же Василий Семеныч читал переданный свиток, бросая удивленные взгляды на неё.
Дуня знала, что поразила его тем, что не слепляла слова в единую вязь, как принято было здесь
делать и надеялась, что написала понятные наставления. Лицо его всё больше прояснялось, а в
глазах появилась спокойная уверенность. Теперь Бокеев снова походил на того человека, каким
запомнила его Дуня, когда встретила в первый раз.
И всё же она вздохнула с облегчением, когда боярин уехал. От него и его людей все
держались подальше, чувствуя угрозу.
Дуня не смогла в этот день работать. Она совершила поступок и теперь переживала за
сделанное.
Надо ли было лезть со своей благодарностью? Если кто-то узнает, что она помогла, то
донесут и пострадает семья. Бокеева ведь могут поймать, да начнут пытать…
И наконец, за что она благодарна? За убийство? Эта мысль шокировала Дуню. Вместо того, чтобы творить добро, она испытала облегчение, услышав, что княгини больше нет и сострадала
убийце.
Дуня даже зажмурилась, жалея, что начала мусолить содеянное. Стоило призадуматься и всё
получалось совсем не так однозначно, как показалось в начале.
Толстушка Аграфена, видя состояние девочки, попыталась вызнать у неё, что случилось, но
та внутренне закрылась от неё, что ещё больше обеспокоило монахиню. Дуню вызвала к себе
игуменья и долго расспрашивала о том, как продвигается работа, как к ней относятся
обитательницы монастыря. Измученная вопросами и тем, что приходится скрывать свои
тревоги, Дуня еле отбилась, не помня себя добралась до кельи и прилегла. Последней мыслью
перед сном было осознание того, что она всё-таки бесповоротно изменила историю!
Мария Борисовна должна была умереть, а старая княгиня продолжать жить и одобрить брак
сына с Зоей (Софьей) Палеолог. Но теперь уж точно на княжьем родословном древе не
появится новая ветвь и неизвестно, как это отразится на истории всего народа. Вот ведь!
Во сне Дуня увидела кусочек своей прошлой жизни. Её никуда не утягивало, но лавка, в
которой она работала выглядела иначе, чем она привыкла. На полках помимо веретен, чесалок
и прялок стояла «Московская игрушка». Множество деревянных, медных, бронзовых, латунных
механических игрушек. Их разнообразие поражало, а полки гнулись под тяжестью.
— Дичь, какая-то! — фыркнула Дуня, и обратила внимание на застекленный прилавок.
Там рядами лежали медные, серебряные и металлические перья для письма. Как раз такие, какие она давно думала сделать, намучавшись с гусиным пером. На ценнике было написано, что первые перья на Руси появились во второй половине пятнадцатого века. Это как раз её
время. Дуня хотела сказать, что если бы тогда существовали эти перья, то она бы не мучилась…
и тут её озарило.
Дуня вспомнила, что вчера, утомившись писать рецептуру мыловарения решила подарить
миру такие же перья. Она сделала несколько подробных зарисовок в размер и укрупненном
виде, да ещё подписала из какого металла их можно мастерить. Этот свиток остался лежать на
сундуке, чтобы просохли чернила, а потом… Во сне Дуня не смогла вспомнить куда делся
проект заработка на перьях. Вроде бы утром он уже не мозолил глаза и значит она его убрала в
сундук… или не убрала? И вообще, та ли это лавка, в которой она работала? Вон и продавщиц
тут несколько. Да можно ли верить сну?
Конец первой книги.
