Григорий на всякий случай повторил за ней весь ритуал, и Дуня одобрительно кивнула, пояснив:
— Чего-то я не того… чужие мысли прицепились.
Этого было достаточно. Евдокия задумчиво посмотрела в потолок, вспоминая свой разговор с Ладой. Поговорить о ней с Авдотьей Захарьевной она не успела, а теперь вот Гришка ею заинтересовался. Словно сама судьба подталкивает эту банщицу к ней.
— Я передам о нашем интересе Евпраксии Елизаровне, — ответила Грише, — а она уж узнает у брата о выкупе.
— Век тебе буду благодарен, — Григорий вновь постарался подняться, но Дуня рукой надавила на него и, велев показать ей спину, начала осмотр. Новики стояли у входа, чтобы дворовые бабы не подглядывали да не распускали дурные слухи.
— Так, вроде бы неплохо всё, но отвары продолжай пить. Даже если желудок расслабится, ты их пей. Они не дадут воспалиться ране внутри. Это для нас самое важное. Ходить можно и нужно, но осторожненько, чтобы рану не тревожить. Матрёна Савишна продолжит обрабатывать её…
— Матрёна Савишна научила Ладушку за раной следить, — быстро вставил Гришаня.
— Ну, значит, Ладе поручим, — усмехнулась Дуня. —Тело держи в чистоте, но рану мочить не нужно и париться ещё долго нельзя будет.
— А отвар долго ещё пить?
— Не меньше седмицы, а лучше две. Потом другие отвары будешь пить, но они уже не гадкие.
Дуня сочувствующе посмотрела на него, зная, что отвар из мха, обладающий свойствами антибиотика, специфический, особенно в концентрированном виде.
— Хорошо бы, а то от этого воротит, — пожаловался воин, но боярышня в ответ погрозила ему пальцем.
Закончив с осмотром, Дуня облегчённо выдохнула. В плену она боялась думать о том, жив ли Гришаня. А если жив, то получает ли правильный уход.
Сейчас же чувство благодарности к Кошкиной и Моте распирало. Молодцы они! Не допустили иноземных лекарей или непроверенных бабок-знахарок! Взяли на себя ответственность и не дали помереть Гришке.
Дуня к знахаркам относилась настороженно — очень уж разные они были. Рецепты хранили (иногда фантастически ценные) от предков, и развиваться не хотели. Оно и понятно, осторожничали, берегли свои знания и не лезли за чужими. Непростая жизнь приучила их быть в тени.
От Григория Дуня вернулась к Кошкиной, чтобы переговорить с ней о Ладе, и застала её за зарядкой. Боярыня смутилась.
— Вот, тянусь понемножку, — пояснила она, пряча за спину черенок от лопаты.
— Это же замечательно!
Евпраксия Елизаровна кивнула, соглашаясь, что это замечательно, а потом пожаловалась:
— Некоторые думают, что меня не травили, а плохо мне было из-за принятого эликсира молодости.
— Ого!
— Записочки присылают с просьбой указать чародея.
— Э-э-э, — Дуня не нашлась, что сказать, и боярыня, правильно её поняв, развела руками, показывая, что сама в шоке. Потом поставила черенок в угол и приготовилась слушать подопечную.
— Евпраксия Елизаровна, много пользы на Москве будет от банщицы. Помоги её выкупить, — не заставила себя ждать Дуня.
— Хм, я приметила, что она понравилась тебе. Я бы тоже не отказалась от такой рукастой девицы.
— Как и многие, — быстро согласилась Дуня. — Но! — вздела она указательный палец, — не столько для себя хочу её взять, сколько для всех.
— Это как? — не поняла боярыня и нахмурилась.
Дуня быстро замахала руками, демонстрируя, что не имела в виду ничего непотребного.
— Какое-то время Лада побудет при моей семье, освоится, а потом я её к Катерине приставлю.
— А, лекарку хочешь из неё сделать? — поняла Кошкина.
— Не совсем лекарку, но знающего человека, — поправила её Дуня. — Надо, чтобы Лада побольше узнала о теле человека и как лучше его разминать. Там есть особенности, и Катерина знает, кого надо мять сильно, на грани боли, а кого осторожно поглаживать, да потряхивать. А через годик я Ладу в посадские запишу.
— Да ей вовек не расплатиться с тобой будет за учёбу! Катерина-то немалую деньгу потребует…
Дуня не думала возражать, потому что на этом её план не заканчивался:
— Лада расплатится тем, что будет учить склонных к её ремеслу женок и мужей. Вот и появятся на Москве мастера, умеющие укрепить тело слабеньких младенчиков или помочь не терять силу старым или немощным.
— Хм, вроде правильно всё говоришь… Но всё же не пойму я, зачем ей других учить, коли после обучения она сама может лекаркой стать и расплатиться?
— Ну-у, на лекарку ей за год не выучится, — заметила Дуня, — да и муж не позволит ей по чужим домам ходить.
Кошкина удивленно выгнула бровь:
— Неужто на неё кто глаз положил? Она ж грех на себя взяла, в бабское переоделась, оставаясь девицей.
— Григорию по сердцу пришлась, — выдала тайну Дуня.
— Вот чего он довольный лежит! — хохотнула боярыня.
— А ему не век в боевых ходить, — с улыбкой добавила Евдокия. — Однажды я дам ему землицы и впишу в сословие детей боярских, так что Лада нужна нам вольной и уважаемой.
Боярыня выгнула бровь и чуть качнула головой:
— Ох, мудришь ты, Евдокия! Ты бы спросила сначала, захочет ли Гришка уходить от тебя. Да и Лада не научена жить своим домом.
— То так, — вздохнула Дуня, — но у них есть время, чтобы всему научиться, а я помогу. Поговоришь с Авдотьей Захарьевной?
— Поговорю. Узнаю, сколько она за девку свою хочет и коли по рукам ударим, то сразу выкуп на тебя запишем.
— Есть у меня ещё один разговор к тебе, Евпраксия Елизаровна.
— Ну, давай, говори, — улыбнулась она, довольная активностью Дуни.
— Скажи мне, все ли часы Петра Яковлевича проданы?
— Нет, Дунечка, — вздохнула боярыня. — Одни часы в дар владыке были отданы, а за остальные такие малые деньги предлагают, что стыдно продавать. Мой человек говорит, что сговор имеет место быть.
— Сговор? — Дуня была неприятно удивлена.
— Ты иноземцев привечаешь, а они теперь говорят, что все наши новинки у них давно производят, — нажаловалась Кошкина. — А про часы наши бают, что это товар их пропавшего негоцианта. Вот так.
— Да уж, — растерялась Дуня, никак не ожидавшая таких заявлений.
Она ожидала от иноземцев чего-то провокационного, но по словам Евпраксии Елизаровны, они обобрали московских мастеров на идеи, вдогонку обвинили их в копировании и грабеже — и всё это при спесиво раздутых щеках. Молодцы! Изумили до потери дара речи! Хорошо, что в Новгороде их не слушают.
— Мне вот интересно, — наконец-то отошла от новостей боярышня, — у нас с европейцами понятие совести совпадает или происходят такие же непонятки как с душой?
— Нет у них совести, — буркнула боярыня, не желая обсуждать более эту тему.
— Евпраксия Елизаровна, ну чего ты?
— Ай, — раздраженно махнула она рукой, — думала сына порадую, такие планы строили — и всё впустую!
— Да что ты! — воскликнула Дуня, торопясь расправиться с огорчением боярыни. — Всё чудесно складывается! Во-первых, никто ничего толком не сможет повторить, тем более часы! Во всем нужен навык, а он нарабатывается опытом.
Дуня посмотрела на боярыню, но та никак не отреагировала и пришлось ей подсказать:
— У нас же многие поделки были сделаны из дерева, а с ним надо много работать, чтобы был навык.
Боярыня вяло кивнула, и Дуня медленно проговорила:
— Дуб, кедр, особая береза… всё это дорого.
— С чего бы? — скептически усмехнулась Кошкина и, раскрыв глаза, закрыла себе рот рукой.
Дуня торжествующе улыбнулась:
— Во-о-от! Так что сущие копейки наши новинки у них стоить не будут. Даже огромный стол для игры в шаробой дешевле от нас к ним везти, чем там свой изготавливать. И кстати, со сладостями то же самое. Взять всем известные райские яблочки, которые сушат в монастыре. Время доказало, что их нельзя повторить.
— Ой, не напоминай! Все сушат, да вкус не тот.
— А все почему? Потому что там сладкий сорт, а кто вообще знает про сорта? У всех одна кислятина, которую только на сидр или на уксус пустить можно! А у бабушки Анастасии теперь за яблонями такой уход, что мелких яблок вообще нет.
