Сказка Андерсона «Свинопас» ей в этом помогла. В эту же категорию попала сказка братьев Гримм «Король Дроздобород». Сюжет и герои были жёстко откорректированы, но идея о воспитании трудом осталась.
Довольная собою, Дуня собралась выйти в люди и тут её осенило, что до сих пор она занималась рутиной. Очень нужной, но сказки уже стали рутиной, а ведь она обещала Мотьке дать возможность заработать денег! Да и грустно было вспоминать, сколько добра во время похищения попало в её руки и уплыло.
Она подскочила и побежала искать Семёна. Тот нашёлся не скоро, да ещё в таком виде…
— Ты где был? — морща нос, подошла она к нему, подмечая грязные и размякшие от сырости сапоги, испачканные колени и грязь под ногтями. — Ты чё, землю рыл? — со смехом спросила она и догадавшись, что попала в точку, приоткрыла рот: — Ах ты… — оглянулась, приблизилась: — Сенька, хищная твоя порода, а делиться ты думал?
— Дунь, ты чего?
— Дурашка, — ласково взяла его за ворот, потянула к себе, — я, значит, рисковала, приманивала всякий сброд, находила добро, а ты всё себе захапал и думал, что я не догадаюсь?
— Тебя похитили, а я спас, — поправил он её и обижено заметил: — Могла бы поблагодарить!
— Ах ты… нехороший человек! Деловые люди так не поступают, а мы же с тобой деловые, а не какие-нибудь простофили, так?
Боярич усмехнулся и, выгнув бровь, пристыдил подругу:
— Дунь, я уйму серебра потратил, чтобы примчаться сюда. Между прочим, по первому твоему зову!
— Это ты молодец! — похвалила она его. — Но мою долю добычи отсыпь, пожалуйста. Не поверю, что ушёл пустым с того двора, где меня держали! Кстати, у меня там всё посчитано было, — и она начала перечислять, загибая пальцы: — шкурки, шведское железо, стоялый мёд.
— Со двора ушёл пустым, — не согласился Волк, — туда новгородских стражей вызвали, чтобы всё записать. Сама понимаешь, что шкурки, ткани, мед, железо, сундук с ценностями…
— Что? Там ещё сундук был? Где?!
— Кхм, — озорно подмигнул ей Семен, загадочно поигрывая бровями, и это могло означать только одно: стражам этот сундук не попался на глаза!
Боярышня ахнула, сделала губки бантиком и чопорно покачала головой, показывая, что не учила его этому. Боярич хохотнул. Дуня же вздохнула и пояснила про ту шкатулку, что всю дорогу во время побега тащила с собою
— Это на вспомоществование нуждающимся пойдет. То, что с людей насильно снято, надо тратить на добрые дела.
Семён внимательно посмотрел на боярышню и кивнул:
— Твоё право, но как по мне, то это блажь.
Евдокия подождала, не собирается ли Волк над ней смеяться, но тот был серьёзен. Она понимала его. Отец Семёна и братья жили с походов, а это как раз насильно снятые ценности. Но радовало то, что Семён хотя бы ощущает разницу между ограблением торговых людей в мирное время и захватом добычи во время войны. Сейчас все очень хорошо понимали фразу «горе побеждённым», а некоторым не раз самим доводилось оказаться по разные стороны и почувствовать как азарт победы, так и горечь поражения.
— Так чего же ты прятал? — она показала глазами на его обувь, колени и демонстративно поднесла к его носу свои чистенькие ноготки.
— Тц, — с досадой выдал Волк, сразу же посмотрев на свой внешний вид и ногти с чёрной каёмкой.
— Тебе надо научиться заметать следы, — с превосходством заявила боярышня, радуясь своей наблюдательности. — А что? Это поможет лучше понимать действия татей, — с улыбкой добавила она.
— И откуда ты всё знаешь? — насмешливо спросил её молодой мужчина, но не дожидаясь ответа, тихо шепнул: — Тимошку Сергеева растряс. Эта паскуда не только татей на Носиковых навела, но ещё он всех ограбил.
— Э-э-э, кого «всех»? — не поняла она.
— Добро Носиковых вывез, — загнул палец Семен, — схрон нанятых татей взял себе, — ещё один палец загнул, — и ещё имел долю с разбоя, чинимый по наводке Селифонтова, — боярич резко сжал кулак: — Дунь, они столько людей загубили… — лицо Семёна ожесточилось: — Никого не щадили, сторожась свидетелей.
— А работорговля? Мы с Гаврилой в подклети сидели не первыми… и ведь явно пленников из крепких семей забирали!
— Воровали родичей тех, кто начинал задавать неудобные вопросы. По словам Тимошки, при обещании молчать они оставляли заложников в живых и сообщали семье, в каком направлении искать проданных, чтобы родня могла их выкупить.
— Неужели никто не стал мстить?
Семён пожал плечами и произнёс:
— Может, кто и мстил, да сгинул. Дунь, всё это длилось не один год, да и… Знаешь, я, как только стал главой нашей разбойной избы, то…
Семён запустил под шапку ладонь и схватил себя за волосы, смутился, опустил руку и неожиданно признался:
—…иногда выхожу, чтобы посмотреть на людей, а то кажется, пусто вокруг, потому что всех тати порезали. Повсюду столько народу пропадает — не счесть!
— Гости торговые?
— И они тоже, — вздохнул Семён. — Дунь, люди целыми деревнями пропадают и концов не найти. В Москве последние пару лет спокойней стало, потому что князь сам взялся приглядывать за этим, но в других городах боярские дружины не справляются. А в Новгороде такие деньжищи крутятся, и никто конкретно не отвечает за безопасность города.
Дуня попыталась ободряюще улыбнуться Семёну, но улыбка вышла грустной: князь со всех сторон был молодец, но когда дело доходило до вкладывания денег в развитие приказов, то жадничал.
Вот взять разбойный приказ. Иван Васильевич повелел расширить его полномочия по всему княжеству, скрипя зубами одобрил жалование московскому штату — и всё. А в других городах назначил платить служащим местных разбойных изб из городской казны. Так кому они в рот смотреть будут?
Сотрудникам же вооружиться надо, много ездить, кое-где приплатить, чтобы ситуацию отслеживать… Эх!
Но все же в московском княжестве, да и в тверском и рязанском, меньше разбоя стало, потому что князь эти княжества уже считает своими и наседает на местных бояр, чтобы они следили за порядком. А в Новгороде получается как в пословице про семерых нянек и дитя, за которым никто не следит. Няньками тут выступает совет господ, а дитём, соответственно, общая безопасность.
— Сеня, мне хочется верить, что ты со всем, что здесь происходит, разберёшься и никогда не позволишь подобному случиться в Московском княжестве.
Семён подобрался, ноздри его хищно раздулись, и он произнес:
— Будь уверена: жизнь положу, но изничтожу разбойную погань!
— Пусть они своей жизнью расплатятся, а ты живи и бди.
Волк коротко кивнул.
— Но с тебя доля! — напомнила ему Евдокия. — мне добро требуется для дела, а не ради того, чтобы просто сундуки заполнять, ты меня знаешь.
— Помогать будешь?
— Ценности пойдут на помощь разного рода, в том числе на организацию новых рабочих мест, а коли дашь ткани, шкурки, мёд, то их продам. Мне нужны деньги. Я тут большое строительство задумала, и оно не только для меня. В общем, сложно объяснять.
— Да поделюсь я, — буркнул Семён, а потом неожиданно спросил: — Дунь, объясни мне, зачем тебе это нужно?
— Чего? Про Новгород я тебе объясняла.
— Нет, сейчас мне интересно почему ты хочешь всё потратить, причём не на себя?
— На себя я тоже трачу, — обиделась боярышня.
— Не цепляйся.
Дуня тоскливо посмотрела на друга и долго не отвечала.
— Семён, я не знаю ответа, — призналась она. — Мне нравится, когда вокруг кипит жизнь… не просто жизнь, а работа, которая людям по душе. Они тогда словно расцветают и делятся своей радостью… Я ничем не жертвую, не путай меня с теми, кто всё отдал и пошел босиком по белу свету. Для меня работа и по мере сил поиск работы для других в радость.
— Хм, я заметил, что ты не терпишь безделья, — усмехнулся Семён, — но не догадывался, что чувствуешь себя счастливой, нагружая работой других.
— Ах ты, — она толкнула его в грудь, но друг лишь ухмыльнулся:
— Да ладно тебе буянить, — примирительно произнёс он, — я всё понял. Мне ведь моя служба нравится, и я помню, как ты была довольна, услышав, что меня Репешок нахваливает. И знаешь что, пожалуй, я кое-что из добытого пущу на развитие разбойного приказа. Только ты моему отцу не говори, а то его кондрашка хватит!
