Боярышня смотрела на людей и больше не радовалась своему успеху. Когда она начинала, то думала, что в совете господ найдутся лидеры, могущие достойно и без потрясений разрулить ситуацию, ввести республику в состав московского княжества, но таких не нашлось.
Никто не мог сравниться с Борецкой и противопоставить свою личность ей. Она жила своей целью, горела ею, шла к ней, не считаясь ни с чем, а другие всё время оглядывались, подсчитывали выгоды или убытки.
Евдокия себя не принижала. Она перехватила инициативу в информационной войне, а получив поддержку со стороны владыки, даже начала выигрывать, но что делать дальше?
Отдать всё в руки Феофилу?
Уж он-то наверняка получше неё всё продумал! С новгородским владыкой ей не равняться…
Дуня стояла в кругу Овиных, прислушивалась к чужим разговорам, а потом посмотрела на призадумавшуюся Кошкину. Их взгляды встретились, но поговорить они смогли только вечером. После представления, когда все вернулись домой, во двор постучался гость из Португалии.
Переговоры прошли легко, окрыленный удачей негоциант сразу же расплатился за все оставшиеся часы, чайкой накинулся на образцы перьевых ручек и сильно сожалел, что не успел побывать в первые дни на московском торге.
Кошкина заключила с ним договор, по которому ему на следующий год доставят в Новгород партию часов, тысячу писчих перьев, противопожарную пропитку и пару возов бумаги. Остальные товары он выберет сам на будущем торгу. Единственное, португалец настоял на тайне их договора, поскольку расплачиваться он будет золотом, но это было в интересах обеих сторон.
И только перед сном Дуня улучила минутку поговорить с Евпраксией Елизаровне о Ладе, о суде и о том, что им дальше здесь делать.
— Ладу завтра запишем твоею холопкой. Долг за ней в десять рублей.
— Ого! — удивилась Евдокия, но тут же согласилась: — Хорошо, я заплачу за неё.
— Владыка пишет, что у него не хватит людей, чтобы воевать с Марфой.
Дуня вскинула глаза на боярыню, и та пояснила:
— У Марфы есть своя дружина и деньги, чтобы нанять шильников. Она в любой момент может захватить Новгород.
— Захватить? Это ничего не даст, — помотала головой Дуня.
— И Марфа это понимает, — хмыкнула Кошкина. — Становиться захватчицей не входит в её планы, но взять в осаду владычий двор она может.
— Люди ей этого не простят.
— До сих пор ей многое сходило с рук, так что для неё это оправданный риск.
— Значит, владыка даже по закону не рискнёт с нею разобраться?
— Нет.
— Как-то всё это… — Дуня скривилась, крутя кистью руки, помогая себе высказаться, — слабо. Позиция сдерживания уже запоздала, — решительно произнесла она. — Всё зашло слишком далеко.
— Согласна, но мы и подавно ничего не можем сделать, так что ждём.
Боярышня впервые была категорически не согласна с Кошкиной, считая, что надо делать что угодно, но не ждать, однако ничего поделать не могла.
Она даже о собственной защите не могла позаботиться, так как в чужой дом лишнюю сотню охранников не приведёшь. Вот спросят её хозяева, готова ли она поручится за тех, кого наняла, если всё вокруг вспыхнет, а ей нечего будет сказать. Дуня растеряно подождала и посмотрела на Кошкину, но та ушла в себя.
Следующий день был похож на предыдущий, как и новый день. Зарядили дожди, но с каждым днём становилось теплее и представления не прекращались. Дуня рассказывала скоморохам сказки о дружбе и взаимопомощи, но ватажки вносили в них свои дополнения, а священник открывал в них какой-то свой глубинный смысл и последующие обсуждения сказок становились острее, превращая площади Новгорода в политические арены. Дневные перерывы в работе становились длиннее, и это начало мешать, что повышало градус всеобщего раздражения.
Евдокия с беспокойством прислушивалась к домашним разговорам посадника Овина с другими господами, но все они радовались тому, что доминирование Борецкой было поставлено под вопрос. Ей хотелось крикнуть им в лицо, что они пустозвоны, болтуны, но вовремя одергивала себя, понимая, что не сильно далеко ушла от них.
— Боярышня, — позвала Дуню челядинка Овиных, — спустись, тебя боярич Волк кличет, говорит, у него важные вести.
Сбежав вниз, она увидела Семёна. Все прошедшие дни он постоянно где-то пропадал и выглядел устало.
— Дунь, — обратился он к ней, криво улыбнувшись, — у меня есть новости… не знаю, с какой начать.
Она вопросительно посмотрела на него, улыбнулась в ответ и предложила:
— Начинай с самой лучшей, чтобы ничто не мешало ей порадоваться.
— Я узнал, зачем Борецкой надо, чтобы республика стала частью Литовско-польского княжества.
— Зачем?
— Если коротко, то это многоходовка, ведущая к возвышению рода Борецких.
— Так они и так на верхушке? — удивилась она.
— Конечная цель — сделать Дмитрия или его будущего сына единовластным хозяином всех новгородских земель, а точнее, королём.
— Всех земель? — растеряно повторила боярышня, мысленно представляя карту республики. Объединенная Литва с Польшей могли конкурировать с объёмом новгородских земель, но по отдельности уступали.
— Единовластным, — акцентировал Семён Волк.
— Но как?
Не дожидаясь ответа, она представила, что сейчас республика уходит в дар Казимиру, он благодарит и в течение десяти лет отодвигает новгородцев от ключевых должностей, потихоньку перекрывает им источники дохода, усложняет жизнь… они ропщут и тут — та-дам! — очерчивается фигура возмужавшего Дмитрия, возглавляющего мятеж и провозглашающего себя новым королём. Дуня отрицательно мотнула головой: его мать могла бы все это проделать, но через десяток лет у неё не хватит физических сил, а сын…
Боярышня припомнила его лик, поведение… и решительно мотнула головой. Нет, у сына не хватает лидерских качеств. Он хорош и богат, но хлипковат для создания нового государства. Вот если бы ему подали на блюдечке уже готовое королевство, то он бы поддержал в нём порядок, а так… нет, сомнут его. Она уже хотела сказать Семёну, что чего-то он не додумал, но боярич произнёс:
— Дмитрий женился на представительнице рода Батори. Они поддержат его и первыми признают за ним права, встав за его спиной, когда он объявит себя правителем новгородских земель.
— Ох ты ж! Вот где собака зарыта! А что же Казимир? Получается, он пускает в свой огород козла?
— По предварительному сговору Казимир должен был назначить Дмитрия наместником Новгородских земель, но князь опытный хозяин и сумеет вовремя избавиться от дерзкого… козлика, — с усмешкой закончил боярич.
Дуня не сдержалась, хмыкнула, но сразу же встрепенулась:
— Доказательства есть?
— Копия брачной записи Дмитрия с Анной Батори и свидетель.
— Ого-о-о, — протянула она.
Евдокия зажмурилась, пытаясь представить, как все это с умом использовать, но сдулась. В этом случае требовался государственный ум с предвидением на десятки лет вперёд, а не суматошный «дом советов».
— А другая новость? — вспомнила она.
— Свидетеля сразу же после таинства пытались убить. Он схитрил, притворившись мёртвым, и бежал.
— Как ты его нашел?
— Бан* (обращение «бан») Тимиш пытался добраться до Казимира, чтобы рассказать ему о коварстве Борецких, но не смог, тогда он двинулся в сторону нашего князя. Неудачно. Его перехватили и пока выясняли, кому он успел рассказать о том, что знает, я заинтересовался суетой вокруг него, а узнав — освободил.
Дуня с уважением посмотрела на Семёна:
— Ну, раз свидетель выжил, и ты его нашёл, то у нас ворох отличных новостей! Чем ты недоволен?
— Борецкая обо всём знает и дом Овиных сейчас окружают. Уверен, что ночью нас всех придут убивать.
— Всех?
— Думаю, да.
— Сеня, ты серьёзно?
Боярич не отвечал.
— А бан Тимиш где?
— Здесь, с моими холопами.
Дуня стояла, смотрела на него, потом нервно оглядываясь, вышла во двор и приоткрыв калитку высунула голову на улицу. Всё было спокойно, горожане шли по своим делам.
