Я и Мендель пристально на него посмотрели. Совсем не похоже на нашего Марика. Не уж-то и, правда, влюбился в жгучую брюнетку-переводчицу?
— Барсов, чего улыбаешься? Я что-то смешное рассказываю? — сделал ему замечание Гнётов.
— Нет. Просто настроение хорошее, — всё так же зачарованно ответил Марк.
— Сейчас испорчу. В патруль заступишь с субботы на воскресенье, — сказал Гнётов, но вряд ли это уж слишком расстроило Барсова.
Заступить в патруль с субботы на воскресенье означало подарить себе свободные выходные. Ведь на маршруте можно находиться не все 24 часа.
— Есть, товарищ майор, — громко ответил Марк.
— Родин, ко мне в кабинет. Остальные готовятся к полётам, — дал команду Гнётов и мы вышли с ним в коридор.
Первое, о чём я хотел сказать Григорию Максимовичу, это о своём желании съездить в отпуск. Есть у меня ещё немного дней в остатке. Хотя в его нынешнем настроении мне оставшиеся 10 суток не светят.
Я рассказал ему о своей поездке и то, как для меня прошли вступительные испытания. В своём кабинете Григорий Максимович даже предложил мне зелёный чай с номером 125. Вкус у этого напитка оказался весьма терпкий.
Конечно, в разговоре я почувствовал, что Гнётов не в восторге узнать, что лишается одного из своих лётчиков. Поэтому и момент с вопросом про отпуск пока откладывался.
— Эх, Родин! На кого ж ты нас бросаешь? — хватался за голову врио командира эскадрильи.
— Григорий Максимович, это ж нормальный процесс. Нужно двигаться дальше…
— Ты меня тут с кем оставляешь? — нервничал Гнётов. — Пока тебя не было, в эскадрилье инцидент на инциденте. Это ещё хорошо, что никто не убился.
Как будто у меня за это время не случилось инцидентов!
— Ладно, — хлопнул в ладоши Гнётов. — Командировка намечается. Отправить сказали самых подготовленных.
— А когда говорили отправлять неподготовленных? — улыбнулся я.
— Просто я понимаю, что ты уже мыслями себя видишь в Циолковске, но задачи бы надо здесь в Осмоне выполнить.
— Григорий Максимович, пока не будет приказа, я на службе. Если Родина прикажет, то я хоть в Африку поеду.
— Ой, не шути так, а то и, правда, отправят. Мы через месяц вернуться должны, — покачал головой врио командира эскадрильи. — Может, и быстрее получится. Чай допил?
— Нет ещё.
— Давай побыстрее, а то мне ещё с аварией разбираться, — ворчливо сказал Гнётов и пошёл с кружкой к телевизору.
— Григорий Максимович, вопрос к вам есть. А точнее, просьба, — сказал я и врио комэска кивнул. — Разрешите в отпуск?
Гнётов чуть чашку из рук не выронил, когда услышал мою просьбу.
— Оборзел⁈ Ты уже сколько раз в этом году ходил?
— Но у меня ведь остались десять суток, — улыбнулся я.
— Остались, и что с того? Работать, кто будет? — возмутился Гнётов.
Так меня в отпуск и не отпустил Григорий Максимович. Зато летал я много. Успели даже закончить обучение одной из групп Кубинцев.
Через несколько дней я провожал своих сослуживцев на перроне Осмонского аэродрома. Следовавший в Мелитополь Ил-76 уже был перекрашен в цвета Аэрофлота и имел соответствующую надпись на фюзеляже.
В командировку отправляли троих — Григория Максимовича, Гусько и Барсова. Как сказал мне Гнётов, направляли только тех, кто имеет боевой опыт и опыт обучения кубинцев.
— Через 10 минут запускаемся мужики. Торопитесь, — сказал штурман корабля, заметив, что наша группа идёт в развалку.
— Хорошо, — ответил Гнётов, который тащил с собой два тяжёлых чемодана и рюкзак на плечах.
Я со всеми попрощался, а с Мариком даже обнялся. Когда все трое начали подниматься по стремянке, то тяжелее всех пришлось Гнётову. Каждая ступенька давалась ему непросто.
— Максимыч, с такими сумками можно и шандарахнуться, — улыбнулся Гусько, стоя внизу и докуривая сигарету.
— Не каркай, — кряхтел Гнётов.
— Что он там несёт? — спросил я, но мой вопрос был услышан Максимовичем.
— Всё, что нужно. Вот увидишь, Савелич… очень нужное, — произнёс Гнётов, делая очередной шаг по стремянке.
— Мне вот много не надо. А самогонный аппаратик там смастерю, — улыбнулся Гусько.
— Я тебе смастерю-ю-ю! — крикнул Гнётов и сорвался с самого верха стремянки.
Удар об бетонку был очень болезненным, судя по крику Максимовича. Я кинулся к Гнётову, чтобы помочь. С виду не определишь точно, но врио командира нашей эскадрильи похоже сломал себе ногу.
— Эх, кажись, погода сегодня нелётная, — сказал Гусько, докурив сигарету.
Естественно, вылет отложить было нельзя. Задача серьёзная. Тем более что и груз Ил-76 везёт в Мелитополь важный. Он же потом и полетит с ним в Африку.
В госпитале, в который я приехал вместе с Гнётовым, мне сразу сказали, что перелом серьёзный и не один.
— Как он так умудрился? — спросила у меня медсестра, когда я катил с ней Гнётова по этажу.
Григорий Максимович стонал и не мог нормально лежать. Однако он всё кричал, уточняя, где его чемоданы.
— Головой за них отвечаешь, Родин, — грозил он мне.
— Конечно. Они в целости и сохранности, — сказал я, не решив, стоит ли рассказать один нюанс по этому поводу.
— Мне уже не нравится, что ты так ответил, — покряхтел Гнётов.
И он был прав. Вещи Григория Максимовича, в отличие от него, на борт Ил-76 попали, и теперь они летят в Мелитополь.
После рентгена, один из врачей, которого вызвали из другого отделения, сразу объявил, что случай серьёзный.
— Кусок бедра сломан, трещина в коленной чашечке. Однозначно и сухожилия растянул…
В общем, долго Гнётову лежать в госпитале, в кабину и вовсе сказали, что сядет нескоро.
Пока Максимович сокрушался над той самой стремянкой, пришёл хирург, который и будет оперировать.
— Что тут у нас? — посмотрел он на рентген. — Ну, всё понятно.
— Ему бы летать, доктор, — сказал я.
— Это уж как получится, — ответил мне врач и посмотрел на своего коллегу, который просматривал снимок первым.
— Ты принёс, что я просил? — спросил травматолог.
— Конечно. Сейчас она нам понадобится, — сказал второй врач и достал из рюкзака дрель.
Надо было видеть лицо Гнётова, который увидел в руках хирурга, который будет его оперировать этот инструмент. Мне показалось, что Максимович сейчас встанет и своим ходом пойдёт.
— Шутка, товарищ майор, — произнёс врач и убрал инструмент.
Операцию вскоре провели, а мне надлежало прибыть с докладом к полковнику Иванову.
Я уже шёл по коридору штаба, как меня остановил Трефилович.
— Сергей, заходи, — радостно объявил он.
Войдя в кабинет, я поздоровался с кадровиком. За своим рабочим столом сидела Карина, которая также мне приветливо улыбнулась.
— Что-то срочное, Трефилыч? — спросил я.
— Конечно! Читай, — протянул он мне телеграмму.
Это был запрос из управления лётной службы Министерства авиационной промышленности СССР на оформление моих документов. Тут же был и запрос на справку о моей форме допуска.
— Начало занятий — 1 ноября текущего года, — прочитал я в телеграмме и улыбнулся. — Получается, что…
— Всё верно, Сергей, — сказал Трефилович и пожал мне руку. — Поздравляю! Ты поступил в школу лётчиков-испытателей.
Так и хочется сказать себе: «- Серёжа, молодец!». Но, за этой эйфорией, я сразу вспомнил и прошлую жизнь, и трудности в этой. Тернист путь оказался к своей мечте. Теперь оформляюсь и в назначенное время убываю в Циолковск.
— Мне к командиру надо. Я завтра зайду, и мы начнём тогда с вами работу в этом направлении.
Получив согласие от Трефиловича и похвалу от Карины, я направился в кабинет к Иванову. В нём уже был и командир полка, и начальник политотдела из 137го Центра.
— Восстановление долгое предстоит, — объяснил я по прибытии к командиру полка, где в своей любимой позе у окна стоял Иванов.
— Понятно. Как у Григория Максимовича настроение? — спросил начальник политотдела Центра, который тоже был в кабинете и слушал мой доклад.
