выходят неплохие бизнес-леди, управляющие собственными Торговыми Домами… Или предводительницы пиратских флотилий. Тут уж как повезет.
— Неси, — я придавил возмущение девчонки тяжелым взглядом, заставив глаза сверкнуть фиолетовым пламенем. И она поплыла, не в силах противостоять колдовству. Слишком глубок страх перед магией, даже у таких отчаянно храбрых девиц.
Она испарилась, зато вместо нее появился другой персонаж, осторожно подошедший со стороны самого большого дома в центре деревни. Дородный, но не толстый, с окладистой бородой, одет чуть лучше других селян. Дай угадаю — староста?
— Прощения просим, ваша милость, — прогудел мужик, останавливаясь на безопасном расстоянии. Видно боязно, но идти надо. Тоже своего рода проявление храбрости. Не только не за себя, за все поселение.
— Вежливые люди сначала представляются, — небрежно указал я, машинально отследив еще две или три фигуры, скрывающиеся в неуклонно наступающей темноте. Сыновья? Соседи? Эти подходить не стали, соблюдая дистанцию.
— Трентон я, ваше колдунство, староста здешний.
Я похвалил себя за верную догадку, и мысленно хмыкнул, дивясь эволюции обращения от милости до колдунства. Звучало забавно, но уважительно.
— Чего тебе, Трентон?
Мужик замялся, бросил неуверенный взгляд на Лютера, сказал:
— Что вы с ним сделаете? — и тут же будто пугаясь собственных слов, торопливо уточнил: — Я не в претензии, понимаю, имеете право, но нам еще здесь жить, а вы уедете дальше. Когда барон прознает…
Тяжкое окончание повисло в воздухе. Пришлось заканчивать мне:
— То накажет всю деревню, что не уберегли его солдат, — я усмехнулся.
Гоняться за приблудным колдуном барону не с руки, к тому же опасно — десяток солдат уже положил, — а вот высказать претензии крестьянам будет идеальным выходом из ситуации. Сохранит лицо, покажет себя строгим хозяином.
— Вот и я о том же, ваша милость, — пробубнил староста и замолк.
Я покосился на раненного сотника, и вновь уставился на мужика.
— Просишь, чтобы я его не убивал? Чтобы подтвердил, что солдаты не сами убились, что виноват колдун?
Трентон закивал, а по лицу Лютера скользнула довольная усмешка. Которую я быстро стер, жестко пнув по кровоточащей ноге.
— Чего лыбишься? Я еще не принял решения, — и желая напомнить всем присутствующим, что дело не кончено, я отвел руку в сторону — и над ладонью вновь заплясал шар лилового пламени.
Староста вздрогнул, сотник скрипнул зубами. На мгновение наступила вязкая тишина. В голове мелькнула быстрая мысль — может бросить все, прикончить придурка, да уехать в закат, пусть деревенское дурачье само разбирается.
Подумал и понял, что не сбегу. И дело не только в человеколюбии — деревенским будет нелегко объяснить произошедшую бойню, и уйти от гнева барона. И не в проявлении мук совести — как ни посмотри, кашу заварил я, перебив баронских солдат. Но и в банальной предосторожности — вдруг придурку феодалу вожжа под хвост попадет, почувствует себя оскорбленным и устроит погоню. Бегай потом, путая следы. Лучше нанести превентивный удар, решая ситуацию до того, как она станет проблемой.
Как говорится: чайники надо валить до того, как они станут паровозами. Кто этого барона Байхорлда знает, может упрется и чисто из принципа захочет наказать наглеца, отправив вслед дружину во главе с сыновьями.
— Нет, всех придурков надо накрыть разом, избавляясь от проблемы, — задумчиво пробормотал я.
Пришла давешняя девчонка Грета, швырнула на землю рядом с Лютером ворох тряпок. В отсветах фиолетового огня женское лицо исказилось от гнева. Но недавний топор куда-то исчез. На колдовской огонь девица почти не обратила внимание.
Сотник со стоном перевернулся, понял, что перевязывать его никто не будет и сам потянулся к тряпичным полоскам. Проследив за его действиями, и убедившись, что вояка знает, что делать, я повернулся к старосте.
— Вы же понимаете, что после случившегося у вас мало шансов убедить барона в собственной невиновности? Даже если удастся, он все равно вас накажет, просто демонстрируя власть. Это неизбежно, — я помедлил. — И неизвестно до чего дойдет. Может ограничиться еще одной поркой, что вряд ли, а может отправит на виселицу всех, кто был на площади. Или вообще всю деревню спалит.
В последнее верилось слабо, кто будет сжечь источник оброка, и староста на это указал, прогудев:
— Откуда тогда продукты в замок возить будут.
Я пожал плечами.
— Найдут другую деревеньку. Это не проблема. А вот если другие крестьяне поймут, что можно безнаказанно убивать баронских солдат, то ситуация для владетельного сеньора усложнится, — сказал я и понял, что говорю слишком сложно. Несмотря на статус старосты, Трентон оставался обычным крестьянином.
— А мы здесь при чем? — прогудел он, подтверждая последнюю мысль.
Надо доступнее.
— Барон убьет вас, чтобы другие не смели ослушаться. Покажет пример, что бывает за непослушание.
Мужик вскинулся.
— Но ведь это вы… — он не закончил.
— Я, — кивнул я. — Но кому до этого дело? Дружинники мертвы? Мертвы. А на заезжего колдуна можно свалить что угодно. Мало ли что будут болтать. Главное солдаты убиты. Этого барон не оставит, несмотря на разговоры о колдуне и прочем. Это понятно?
Главный крестьянин неуверенно кивнул. До него, медленно, но стало доходить, в какой куче дерьма он с деревенскими оказался. И понял, кто основной виновник. В глазах Трентона мелькнула ненависть. Мои губы тронула улыбка, ну наконец-то. Пусть злость и направлена на меня, зато есть четкое понимание, что с возникшей ситуацией надо что-то делать.
— Барон Байхорлд это проблема. Проблему надо решить. Значит барона Байхорлда надо убить, — четко проговаривая слова произнес я.
Глаза старосты в изумлении распахнулись. Покушение на жизнь сеньора выглядело святотатством. Как покушением на основы основ. Я ожидал подобной реакции поэтому быстро продолжил, стараясь говорить о понятных для простого селянина вещах.
— Даже если всех не убьют, деревню точно разорят. Дома разграбят, молодых и пригожих женщин заберут с собой, часть мужчин казнят. Те, кто выживет, останутся жить на пепелище. А на следующий год, оброк обязательно увеличится, чтобы знали, как бунтовать.
— Но мы не бунтовали, — робко возразил староста.
Я незаметно вздохнул. Как же все-таки с ними трудно. Торговец Элим на фоне Трентона настоящий мыслитель. Впрочем, чего ожидать от необразованных крестьян? Быстрой сообразительности? Тут привыкли думать не спеша, зато основательно.
— Это ты так думаешь, барон будет считать иначе. Солдаты бароны убиты? Убиты. Значит за это должен кто-то заплатить. И неважно, если этот кто-то, не имеет к этому отношение.