Маша вскинула глаза:
— Что правильно?
— Да так… О своем я, о девичьем…
— О чем, о чем?! — она округлила глаза.
— Бродяги в нашем лесу появились, — повысив голос, пояснил Михаил. — Кое-что покрали… так, по мелочи. И все же дом на замок запирать теперь надо. И сарай. И веранду.
— Бродяги… — подперев рукой подбородок, задумчиво протянула Маша. — Может, это нищие — странники божьи, калики перехожие? Может, лучше бы не гнать их, а подать?
Ратников усмехнулся:
— Ну, положим, пока их никто никуда и не гонит… Только, похоже, один он… бродяга-то. Все ведь про одного рассказывают. Ну, отроки эти… Тема…
— Один, так один… тоже ведь — человек божий. Одному-то в лесу несладко!
Вот тут Миша не выдержал, фыркнул: ну, пожалела! Нашла — кого.
— Чего еще Тема интересного рассказывал?
— Да ничего, — Марьюшка вдруг рассмеялась. — Больше меня слушал.
— Ну да? — Ратников аж руками всплеснул. — И про что же ты ему говорила?
— А про жизнь свою, — тихо призналась девушка. — До той поры, как тебя встретила… Помнишь?
Еще бы…
Маша совсем загрустила, вот-вот расплачется… что и говорить — нелегкая у нее была жизнь…
Ратников подсел ближе к супружнице, обнял, прижал к себе, поцеловал в щеку:
— Так, стало быть, ты Теме все и рассказала…
— Ну… почти… Знаешь, как он внимательно слушал! Даже переспрашивал… Ой! — Марьюшка встрепенулась. — Совсем ведь забыла — сейчас с деревень дальних приедут. За мылом, да порошком, да прочим — третьего дня договаривались. Поеду я, любый! А то ведь ждать будут…
— Давай, — Миша махнул рукой. — Хотя подожди-ка… Давай-ка лучше я съезжу! Кое-что расспросить надобно, кое с кем переговорить… Оставайся!
— Хорошо, — мужу Маша прекословила редко, почти что и никогда. Все местные мужики откуда-то про это знали (честно сказать, сам же Миша и хвастал!), а потому завидовали Ратникову самой лютой завистью.
— Я тут пока тесто замешу… Пирогов давно не пекли, рыба еще осталась — как раз на рыбник.
— Вот и славненько! — вставая, Михаил поцеловал жену. — Умница ты у меня. Славная!
Он вернулся в сумерках. Поставив машину во дворе, выключил фары. Свет в доме не горел — видать, супружница уже спала… умаялась за день.
Стараясь не очень шуметь, Михаил снял на веранде ботинки и отворил дверь… Маша сидела за столом, на скамейке — прямая, словно бы проглотила жердь. И молчала.
— Машенька, я…
— А ну-ка, повернись, господине! И — медленно так — на лавку присядь.
Что такое?
Ратников недоуменно обернулся… увидев в дальнем углу незнакомого, в какой-то мешковатой одежде, парня. В руках парень держал лук с наложенной на тетиву стрелою и, ничтоже сумняшеся, целился Мише в грудь!
Глава 2
Лето. Окрестности Чудского озера
ОЛЕКСА
Как только благородный становился покровителем другого благородного, уважение к нему повышалось.
Марк Блок. Феодальное общество
— Так, может, мы все ж таки свет включим? — послушно усевшись на лавку, негромко поинтересовался Ратников. — Чего в потемках-то разговоры вести?
— Свет? — незваный гость задумчиво помялся с ноги на ногу. — Ладно. Свет, пожалуй, можно. Заодно хоть увижу — есть у вас иконы аль нет.
— А то не видно, — протягивая руку к выключателю, ухмыльнулся Миша.
— Конечно, не видно. Лампадки-то не горят!
Лампадки ему…
Под потолком резко вспыхнул плафон — парень в углу дернулся, и спущенная с тетивы стрела, едва не поразив хозяина дома, хлестко впилась в стену, где и задрожала — противно так, словно оборвавшаяся на гитаре струна.
Ратников уж конечно не преминул воспользоваться сим обстоятельством: тут же метнулся в угол, ударил с ноги, а уж потом, не давая опомниться, схватил парня за подбородок да хватил головой об стену. Настолько зол был, что хотелось рвать, бить, убивать даже…
Выпущенный из враз ослабевших рук лук мягко упал на пол, а Михаил все не отпускал гостя, ударил об стену еще раз и еще… На, гадина, получай! На! На! На!!!
— Стой!!! — сбросив оцепенение, Маша подлетела к разъяренному мужу, повисла на руке…
— Нет… ну, я прошу… не надо! Ну, ты глянь только — он весь в крови уже!
Ага, в крови…
Едва только Ратников отпустил парня, как тот взвился, словно ракета, откуда и прыть взялась? Кабы Михаил не был столь опытен в подобных делах — ударил бы вот сейчас лбом в подбородок… Однако шалишь! Миша, чай, не в лесу найденный…
Уклонился, отпрянул, схватил со стола нож:
— А ну-ка потише!
Парень нехорошо осклабился:
— Вижу, хваток ты в делах ратных… Ниче! — он утер выступившую на губах кровь. — Ниче, посмотрим, как оно еще выйдет.
— Маша, звони участковому… Впрочем, я сам…
Не спуская с незваного гостя глаз, Михаил пытался придумать, как бы ему добраться до мобильника? Хотя что тут думать-то? Совсем уже с ума сбрендил — можно ведь просто послать за ним Машу!
— Принеси-ка мне телефон, милая. Он там, в комнате, в старой куртке.
А парень-то — настоящий бомж, бродяга! Босой, одежка явно с чужого плеча — теперь понятно, кто ограбил Афоню! — лицо… Господи, да он же совсем еще молодой, юный даже! Максимум лет шестнадцать-семнадцать, безусый еще, молоко на губах не обсохло, а туда же — грабить. Волосы грязные, спутанные, этакой соломенною копною… шея тонкая, да и вообще — весь в кости тонок. Однако жилистый, верткий. Глаза серые, злые — ишь, как зыркает… Вот снова поднял руку — утереть кровь. Что-то на запястье блеснуло… Браслет? Неужели серебряный? Тоже спер где-нибудь, паразит!
— Ты глазищами-то меня не сверли, — ехидно ухмыльнулся Миша. — Не просверлишь! Маша… ну, что ты? Он что, сделал с тобой что-нибудь?
— Нет… — супружница моргнула. — Мы просто говорили… Эй, отроче, откуда у тебя на руке такое?
— Мое!
— Я поближе посмотрю?
— Э, нет! — Ратников тут же выступил против такого явно не умеренного в данной конкретной ситуации любопытства. — Лучше не подходи к этому типу, милая…
Маша кивнула и снова посмотрела на парня:
— А ты брось!
— Да на… лови, жалко что ли? — Снятый с руки браслет полетел прямо в подставленные ладони. — Ох и светильники у вас… Аж глазам больно.
— Ничего, потерпишь…
Михаил тоже скосил глаза, рассматривая неожиданно изящную серебряную или из какого-то тускло блестящего металла вещицу. Браслетик оказался не простой — с рисунками в виде каких-то динозавров… нет, лучше сказать — драконов, ящеров…
— А браслетик-то наш, — тихо промолвила Марьюшка. — Точно — наш, новгородский. Вон и надпись — «Путята с Ильина». Верно, он и ковал.
— Это где ж такая улица? — Ратников задумчиво почесал затылок. — Случайно, не у Ильинской церкви.
— Не… — тут же отозвался парень. — Но рядом, на Славне.
— Славенский конец, значит, — Миша не преминул показать свое знакомство с историей средневекового Новгорода… знакомство более чем тесное…
— Да, Славенский! — в светлых глазах подростка вдруг вспыхнула какая-то непонятная надежда.
— А ты из кончанских, что ли? — уже кое о чем догадываясь, продолжал Ратников.
— Из уличанских… — парень улыбнулся.
Говорил он чисто по-древнему, по-новгородски, цокал — не «уличанских», а «улицанских»…
— А с Федоровского ручья знаешь кого-нибудь?
— С Федоровского?! Да у меня ж там Аграфена, тетка! У Козьмы-гребенника в приживалках!
— А вымол, пристань, от того гребенника Козьмы далече?
— Да рядом же!
Ратников пристально посмотрел прямо в серые глаза незнакомца:
— Значит, ты, отроче, Онуфрия Весло с вымола знать должен, и еще — Онисима Ворона.
— Знаю обоих!!! — обрадованно завопил парень. — С Онуфрием как-то за рыбой к Юрьевой обители плавали, а с Онисимом вообще дружки были…
— Ты сказал — были?
— Так я это… давно уже в городе-то не жил.
Улыбка у незнакомца оказалась очень даже обаятельной, веселой, и сразу стало видно, что вряд ли ему есть даже семнадцать… скорее — пятнадцать, четырнадцать.
— Боярин! Кажись, я тут наконец-то своих встретил! Не так? — отрок перекрестился — углядел-таки Николу Угодника.
Супруги переглянулись.
— Ну, похоже, что так, — осторожно промолвил Миша. — Не сильно я тебе приласкал-то?
— Да нет, боярин, — гость улыбнулся. — И посильнее бывало. Да и что сказать — я ведь первый начал. В хоромы твои вломился, боярышню, вон, напугал, обидел… Поделом!
— Да не обиделась я вовсе! — всплеснув руками, воскликнула Маша. — А испугаться — так и вообще не успела. Тебя как хоть звать-то?
— Олекса. Олекса Рыбин. Батюшка мой, Егорий Рыба, рыбак — на Федоровском вымоле знаменит был… пока не помер. Оттого-то и я там всех почти знаю.
