Светофора не было. Как не было ни тротуаров, ни магазинов, ни дороги по три полосы в каждом направлении… Да что там - целый микрорайон бесследно исчез, как сквозь землю провалился! Его не было! Хотя тополиная аллея оставалась на месте… в том виде, в котором я ее помнил с детства - естественный туннель из вековых деревьев, растущих по краям дороги, и смыкающими свои густые лапы в десятках метров над головой. Забавно… три-четыре года назад их срубили под корень - это я точно помнил. Сам таун-хауы строил вот... вот прямо на этом самом месте!
- Твою ж мать! - произнес я, выходя из Волги. - Чё за ботва?
- Эй! - выскочил следом таксер. - Ты что - кинуть меня задумал?
- Отставить ссать, - отрезал я, оборачиваясь.
И тут в глаза бросилась одна совсем малюсенькая деталь, на которую до сего момента я не обращал внимания - талон техосмотра на лобовом стекле Волги, с датой следующего. Восемьдесят девять.
- Слышь, брательник, - обратился я к водиле. - А какой сейчас день?
- Вторник, а что?
Хм… вторник… уже хоть что-то. Мозг лихорадочно работал, выбирая слова, как бы узнать дату поточнее… да какой, к черту, точнее? Точнее года мне, по большому счету, сейчас и не нужно. Вопрос в том, как узнать год, чтобы шоферюга не сдал меня в сумасшедший дом?
- А дата? - уточнил я.
- Девятнадцатое… июля, - настороженно ответил тот. - А что?
- Да к черту число! - закричал я в панике. - Год сейчас какой?
- Ты что, с Луны свалился?
- Ну! - я перемахнул через капот, схватил таксера за грудки и пару раз встяхнул.
- Одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмой… - пропищал он. - От рождества Христова.
- Здрасти, приехали, - выдавил из себя я, хватаясь за голову и садясь на крыло.
Тысячелетие крещения Руси… И вот теперь стало понятно. Понятно, почему вместо скульптуры «Россия» в университете стоит бюст Ленина. И почему вахтерша грозилась обкомом, и почему Волгарь в таком обалденном состоянии, и почему транспорта на дороге нету… наконец, стало ясно, куда делся целый микрорайон с улицей Макеева, где находится мой дом - его начали строить только в две тысячи четвертом. Да, кстати… и жарковато для апреля… Непонятно было другое - что делать? Складывалось ощущение, что я теперь в гораздо большей жопе, чем тогда, час назад, который был двадцать лет вперед. Крутовато Акелла промахнулся…
Водила стоял чуть поодаль, беспокойно озираясь. И подходить ко мне боялся, и, в то же время, бросить автомобиль с ключами в замке зажигания, не мог. Видимо, как раз выбирал между накинуться на меня самому, или добежать до поста на плотине и сдать ненормального гражданина соответствующим органам.
Опачки! А ведь может быть значительно хуже! Если он сдаст меня с паспортом двухтысячного года, причем паспортом, где нет ни слова про светлое советское будущее, с правами, замененными в две тысячи шестом, да еще с полным бумажником баксов и рублей, модификации две тысячи четвертого - с триколором. Это еще если забыть про коммуникатор и заткнутую за пояс Беретту. Поймают - из кгбшных подвалов не выйду никогда… лучше в дурку, хоть там за своего примут.
Стоп! А почему вахтерша назвала Семенова? Саньке же сейчас лет десять… он попросту из физиологических соображений не мог с телками в институте сегодня зависать.
- Тьфу! - шлепнул я себя по лбу.
Не Санька, а Евгений Борисович - его отец! Вот кто нарушал беспорядки в… как там ЮУрГУ двадцать лет назад назывался? ЧПИ? Вот-вот, в нем самом. А Семенов-старший - тоже физик и башка у него варит ничуть не меньше, чем у моего драгоценного одноклассника! Вот он - мой билет домой!
- Слышь, - окликнул я таксиста. - Тебя как звать... э-э... товарищ?
- Николаем, - несмело отозвался он.
- Николай? Коля, значит… вот, что, Коля, - я достал из заднего кармана бумажник. - Сейчас я тебе дам сто баксов… долларов, то есть - знаешь, что это такое?
- Ага, - кивнул он. - Статья.
- Так… а триста долларов?
- Ну, - расплылся в улыбке Николай. - Это - совсем другое дело! А чего делать-то надо?
- Значится так… - протянул я. - Значится так…
Настала пора решать другую проблему. Завалиться к Семенову-старшему прямо сейчас я не мог. И дело даже не в том, что времени половина первого ночи - избытком такта я никогда не страдал, тем более - в такой ситуации. Попросту я не знал, где он сейчас живет! С Санькой я учился с седьмого класса, а товарищ перешел в нашу школу именно тогда, когда его семья переехала в наш район, то есть через два года. Прийти к себе домой и сказать «здравствуй, мама, вот и я!» женщине, которая на год младше меня - это тоже попахивает шизофренией. Остается один вариант…
- Значится так, товарищ Коля, - повернулся я водиле. - Сейчас мы поедем поменять баксы… тьфу… проклятые капиталистические доллары на твердые советские рубли - самую надежную валюту в мире, а после отвезешь меня в какую-нибудь гостиницу. Знаешь, где можно валюту поменять?
- А то! - расплылся в улыбке шофер. - Поехали!
И такси покатило по тополиной аллее сторону северо-запада - мимо пельменной, ныне - ресторан «Красный Дракон», автоцентра ВАЗ, ныне - техноцентра VOLVO, мимо котлована, где будет стоять шестнадцатиэтажка, стянутая швеллерами. Теперь я смотрел в окно, не отрываясь. Здесь прошло мое детство, именно такими я помнил эти улицы. Многое изменилось с тех пор… улицы-то не все были. Зато воздух такой... особенный. Чистый, свежий, душистый. Воздух из детства.
- Прежний-то был что надо, - жаловался по пути водила. - Пятикратный Герой Советского Союза, да и лет уж сколько было… солидный такой, сказал - как отрезал. А этот… тьфу! Ни одной медальки, с пятном на лысине, да и годками комбайнер не вышел. Без своей бабы - ни шагу… Перестройку эту удумал… может, вы мне скажете, что это за перестройка такая?
Признаться, у меня появилось легкое ощущение дежа вю.
- Перестройка - продолжение дела Октября. Это когда каждый делает свое дело на своем месте. Честно, добросовестно делает. Вот и вся перестройка, - зевнул я, вспомнив курс истории.
- Вот и в газетах то же пишут… - промямлил бомбила.
- И молча, - добавил я.
- Молча - так молча, - вздохнул мужик. - А вот у меня случай был...
- Совсем молча, - уточнил я.
Глава 4
"Волга" заехала во двор «пентагона» и, прокатившись на нейтрале, спряталась за голубятней. Николай, воровато оглянувшись, махнул мне рукой. Я вышел из автомобиля и, хрустнув суставами, потянулся.
- Ш-ш, - зашипел таксист. - Не попались.
Я еле удержался, чтобы не рассмеяться. Во дворе - ни души, во всем доме горело всего два окна. Рабочий класс уж спит давно - к чему в шпионов играть? Но… у каждого свои правила. Прокравшись вслед за гидом, я вошел в подъезд. Обычный подъезд обычной девятиэтажки - только матерных надписей на стенах меньше - или пионеры сознательнее современных подростков были, или белили его чаще. Но кнопка лифта оказалась выжженной - с этим все в порядке, традиции чтут.
Однако, мой проводник остановился не у лифта, а у дверей квартиры здесь же - на первом этаже. Он, для верности, еще раз приложил палец к губам и утопил кнопу звонка.
- Кто там? - почти сразу раздался грозный голос, приглушенный дверью.
- Фима, открывай, - прошипел таксер. - Это я, Колян.
- Чего надо?
- Клиента к тебе привел!
Щелкнул замок и в прямоугольнике света появился… черт, да ему бы в фильмах сниматься! Какой типаж! Здоровенный детина, с головой, лысой, как коленка у Роксаны, со свернутым набок носом, ртом, полным золотых зубов. Его голова резко, без излишеств типа шеи, сразу переходила в плечи. Пожелтевшая совковская майка оставляла открытыми волосатые плечи, позволяя в деталях разглядеть наколки качка. Ей-богу, если и бывает образ бандита всех времен и народов - то это оно!
- Вот, Фима, - виновато улыбнулся Коля. - Человечка к тебе привел. Ему бы…
- Я так думаю, у человечка свой язык есть и он сам может сказать, чего бы ему, - хохотнул громила, вытирая об майку руку с тремя синими перстнями. - Фима, - представился он, протянув ладонь.
