Тоже и с оцинкованным листом. Мне подумалось, что всё что я думал про шрамы — это ложные воспоминания. Если нет шрамов на коже — не было ни «болгарки», ни листа.
— А календарь верный?
Таня повела и пожала плечами, словно оскорбившись недоверием.
— Дедушка каждый день отрывает, хотя календарь ему и не нужен.
Ну да, многие старики по старой памяти заказывают отрывные календари. Это их связь с прошлым.
Человечество уже давно определяет дату в интернете при помощи смартфонов и компьютеров. Но Таня продолжила, чем снова удивила меня.
— Его календарь стадо определяет.
— Это как?
— Выкван смотрит, что делает олений вожак, как ест, что ест и так определяет месяц и день.
— Ага, здорово, понял. А ты его внучка. Верно? А где он сам?
— Он тушей оленя занимается.
— Ты с ним живешь?
— Нет. Я вообще Городе живу. Я каждый год к нему летом на каникулы приезжаю.
— Здорово. Учишься?
— В педагогическом на первом курсе.
— А ты?
— Я давно отучился.
— На геолога?
Я задумался. Я снова ничего не помнил. Но на автомате зачем-то сказал:
— На инженера-геолога.
— Тебе сейчас спать захочется, отвар начнет действие. Ты ложись, спи набирайся сил.
Она улыбнулась запахнула полог и через несколько минут действительно почувствовал, как сон сморил меня.
* * *
Когда я снова проснулся, то почувствовал себя значительно лучше.
Внутри полога царил полумрак, как в большом сундуке. Я лежал и слышал, как снаружи из яранги доносится громкое бульканье.
Пошевелив ногами и руками, почувствовал прилив сил. Теперь я мог попробовать сесть самостоятельно. Я потянул плечи и корпус вверх, у меня всё получилось.
Я отогнул покрывало свисающее сверху моего укрытия и высунул голову. Прямо передо мной сидела Таня.
Судя по всему она помешивала варящийся суп или бульон в котелке средних размером. Сидя на коленях, спиной ко мне девушка не заметила, как я очнулся.
Одной рукой она опиралась на бедро. Во второй держала длинную деревянную ложку.
Я замер. Меня заворожило это зрелище. Девушка была по пояс обнажена.
На ногах у нее были одеты легкие штаны, а спина, грудь и плечи были совершенно голыми, если не считать ожерелья из костяных бус на шее, и таких же браслетов на запястьях.
Я уставился на ее смуглое плечо, на котором играли отблески света, часть лица с длинными черными ресницами, насколько их можно было увидеть сзади.
С каким-то расслабленным изумлением я восхищенно рассматривал ее идеально гладкую кожу, тонкую шею, стройную спину, выступы позвонков, талию, изумительно расширяющуюся к бедрам и стопы, одетые в легкую обувь из оленей кожи.
Наконец, Таня почувствовала мой взгляд. Сначала она опустила взор вниз и назад, потом медленно повернулась.
Несколько мгновений мы смотрели в упор друг на друга. Её глаза были настолько глубокими, что глядя в них, я почувствовал будто мое сердце падает в пропасть.
Мне хотелось отвести взгляд, мне казалось, что я смущаю ее, но я не мог пошевелиться. По-моему, она чувствовала тоже самое.
Девушка разжала темно-бордовые, как бы запекшиеся губы, улыбнулась и, повернувшись ко мне спиной, подняла валявшуюся рядом рубашку.
Она встала и ловко накинула ее на себя через голову.
Теперь пришла моя очередь чувствовать взгляд старика на себе. Он сидел справа от полога и всё это время молча наблюдал за нами.
Мне стало жутко неудобно, я суетливо дернулся назад и исчез за покрывалом полога.
Черт. Вспомнил! Ну них это считается нормальным. Женщина среди своих, в окружении своей семьи может сидеть обнаженной по пояс по старому обычаю их племени.
Странно, что они считают меня своим.
— Выходи, если чувствуешь силы и голод. Мясо есть будешь. Тынатвал тебе по старинному кочевому рецепту готовит, внучку её прабабка научила. У нас в роду все этот рецепт знают.
Я немного замешкался, а потом выполз на четвереньках из полога, запутавшись ногами в шкуре.
Таня прыснула от смеха, прикрыла ладонью рот и посмотрела на деда.
Выкван сидел с каменным выражением лица, но в его взгляде не было ни осуждения, ни агрессии, ни насмешки.
Старик переводил глаза с Тани на меня и снова смотрел на внучку. В них читалась любовь и мудрость, равная знанию законов всей вселенной целиком.
В его глубоких морщинах на мясистом лице была пережита, изложена и зашифрована вся философия мира. Будто он знал судьбу каждого из людей наперед.
Его существование в непрерывном движении и труде в тундре высушила не только тело, но и суету в мыслях старика.
Я встал и отряхнулся. Мне самому было смешно от собственной неловкости. Не сдержавшись я тоже рассмеялся.
Посмеявшись с Таней, я направился в сторону выхода из яранги, раскачиваясь от слабости.
— Я сейчас приду, простите меня.
Я вышел из жилища старика и увидел залитую солнцем тундру. Невольно сощурившись от солнца, я вдохнул полную грудь свежего воздуха.
Все же, то что я провел несколько дней в пологе, дало о себе знать. Организм соскучился по ветерку и обилию кислорода.
Закончив дела, я осмотрелся. Меня снова посетило странное чувство — пейзаж был совершенно незнакомый. Будто я здесь никогда раньше не бывал.
Но ведь меня как-то занесло сюда. Ничего. Я вспомню, обязательно вспомню.
Я вернулся в ярангу.
Все внутреннее пространство яранги был заполнено паром и запахом ароматного бульона, мяса и каких-то тонких приправ.
В глаза бросился вчерашний календарь.
Я сделал пару шагов к нему и посмотрел на дату.
«15 июля Пятница».
На листочке были изображены космические корабли Союз-Аполлон. А дальше…
«1917–1977 Шестидесятый год Великой Октябрьской социалистической революции»
Сначала я не понял.
Думал, что не верно прочитал. Так бывает: читаешь одно, а написано другое. В таких случаях, мозг видит свое и выдает в сознание «автоматизмы» из-за стресса.
Когда спешим жить, работать, творить.
Я пригляделся, но надпись про революцию и год не исчезла.
— Вот это да, — я повернулся к старику и легонько постучал ногтем указательного пальца по дате в календаре, — у вас это сокровище тут сорок с гаком лет висит? Настоящий антиквариат.
Старик переглянулся с внучкой. Они явно не поняли смысла моих слов.
— Почему сорок лет? В прошлом году мне прислали в месяц ярысын прислали. По вашему в ноябре.
Старик невозмутимо смотрел перед собой.
Всё понятно, а у деда с внучкой нормальное чувство юмора. Решили разыграть, прикалываться надо мной.
— И какой же год был, когда календарь привезли.
Старик попробовал продемонстрировать на лице удивление. Он заговорил о себе в третьем лице.
— Известно какой — тысяча девятьсот семьдесят седьмой. Я председателем в оленеводческом хозяйстве был, Выкван грамотный, читать-писать умеет.
— Ты эта. Садись, ешь.
Я заулыбался и помахал указательным пальцем в воздухе.
— А-а-а-а, ну-да, ну-да. Семьдесят седьмой. Люблю людей с хорошим чувством юмора. Смешно, смешно
Старик недоуменно посмотрел на внучку и после паузы заговорил с ней на своем языке.
Ее мимика тоже выражала удивление. Она нахмурила брови, что-то ответила старику и отрицательно замотала головой.
Затем обратилась ко мне:
— Выкван не шутит. Сейчас семьдесят седьмой год.
— Ага, а что он тебе сказал до этого?
— Спросил, не клала ли я тебе в отвар дурман траву.
— А ты клала?
Она еще больше нахмурилась и не ответила. Я понял, что могу обидеть хозяев.
— Тань, прости.
Я посмотрел на старика, он снова сидел и пыхтел невозмутимо.
Выкван не осуждал и не одобрял, просто воспринимал вещи так, как они есть.
— Ты ешь, ешь. Это хороший олень.
Он указал рукой на дымящиеся от пара куски отварного мяса на большом блюде. Рядом лежал гарнир, который больше всего был похож на вареный мох.
Я сам был немного обескуражен их реакцией, поэтому ничего не больше спросил и принялся есть.
