же уехали они, и пары часов не прошло, ребята трое суток на ногах были, — с обидой в голосе сказал Валентин.
— У вас в комитете что, водителей мало? — старик недоуменно поднял бровь.
— Другие не подходят.
— Тогда посылай группу, — безразлично предложил Михаил Сергеевич и взял свою тетрадь, перелистнув несколько страниц и сделав вид, что нашел что-то интересное.
Повисло неловкое молчание.
* * *
Я не понимал, что происходит. Старик явно считал, что Валентин вытащил на свет какие-то личные разборки с этим бывшим госбезопасником, который сейчас каким-то образом оказался в писательском санатории, иначе этот Дом в Переделкино назвать было сложно. Впрочем, там могли отдыхать не только те, кто занимается соответствующей деятельностью, в СССР случались и более невероятные события, а социалистическая действительность этому лишь способствовала. Но как бы то ни было, Михаилу Сергеевичу очень не хотелось заниматься этим делом, хотя откровенно послать Валентина он по каким-то соображениям не мог или не хотел. У этих двоих были странные взаимоотношения, в которые я старался не вникать; они явно через многое прошли, многое видели и даже сейчас были на одной стороне в этом странном государственном перевороте, который на этой даче почти не ощущался.
В общем, я решил просто подождать, чем всё закончится. Ну или просто уйти, если нас с Аллой выставят — со всей возможной вежливостью, конечно — из этого гостеприимного дома. Ведь в целом все наши дела были завершены, враг повержен и сейчас ждал своей участи в сараюшке на заднем дворе. А нам надо было…
— Ал, а ты звонила отцу с бабушкой? — нарушил я здешний кодекс молчания.
— Ой… нет. Михаил Сергеевич, можно?
Тот, разумеется, разрешил. Алла схватилась за трубку одного из телефонов, набрала номер — судя по репликам, ей ответила Елизавета Петровна, которая начала выговаривать внучке за её неподобающее поведение. Алла вяло отбивалась и, пожалуй, имела на это право — с ней-то точно ничего не случилось, да и со мной тоже, так что наша авантюра удалась на славу. Но обычно родители и бабушки очень плохо слышат доводы разума… особенно если на улице происходит самый настоящий государственный переворот.
Валентин с минуту смотрел на это щебетание, потом он молча развернулся и вышел из комнаты. Михаил Сергеевич не обратил на это никакого внимания, всецело занятый своей тетрадкой.
И лишь я стоял столбом посреди комнаты, не зная, что мне нужно делать. И главное — что мне можно делать.
Наконец Алла положила трубку.
— Папа собрался нас искать… — убитым голосом сказала она.
— Но теперь уже не собирается? — откликнулся Михаил Сергеевич, оторвавшись от своих записей.
— Теперь — нет. Но дома нас ждет знатный пропесон…
— Пропесон? — у старика непроизвольно поднялась одна бровь.
— Ругать будут, — объяснил я. — Сильно. Может, ещё и сладкого лишат на неделю.
Я улыбнулся, показывая, что не расстраиваюсь из-за возможных запретов.
— Почему так?
— Я не предупредил, куда собираюсь… — я дёрнул плечом. — Алла забегала домой… Ал, ты не говорила, что мы отправляемся на войну?
— Не-а… сказала, что мы в гараже будем, — она забавно мотнула головой.
— Понятно всё с вами, молодые люди, — раздался за моей спиной голос Валентина. — Кому война, кому развлечение… Егор, как ты смотришь на то, чтобы немного прокатиться?
Я резко обернулся. Почему-то мне послышалось ещё и продолжение этой фразы — «в лес, ночью, в багажнике моей машины». Я стряхнул с себя наваждение из девяностых и довольно тупо спросил:
— Да. Куда едем?
* * *
Некоторые вещи записываются на подкорку и выскакивают в самые неожиданные моменты жизни. Я так и не понял, куда выходил Валентин — в туалет надо было идти на улицу, да и не обернулся бы он за минуту, ему с одной рукой пришлось бы проворачивать целую операцию вокруг своей ширинки. Впрочем, я быстро выкинул из головы возможные проблемы, с которыми сталкиваются однорукие бандиты в процессе посещения уборной — в конце концов, я сам чуть не стал одним из таких. Да и боль периодически напоминала мне, что стоит избегать резких движений, если я хочу, чтобы моя рана зажила относительно быстро.
Но ураган мыслей, который как-то неожиданно сменил непринужденный разговор, сделал своё черное дело. Я спросил у Валентина то, что обычно спрашивал у своих клиентов. И я был уверен, что он это хорошо понял.
— Да тут недалеко, — ухмыльнулся он. — Я покажу.
Наверное, мне стоило продолжить шутку и спросить о цене, но я опасался засветиться перед Аллой. Пока что она смотрела на нашу пикировку с каким-то волнением — понимала, что Валентин собирается во что-то меня втянуть, но ещё не поняла, во что именно.
А вот я уже понял. И я не могу сказать, что мне эта идея была по душе. Судя по пробежавшей по лицу Михаила Сергеевича тени, он тоже был не восторге от планов своего приятеля, но пока не вмешивался.
Я быстро прикинул варианты — их и было-то всего два: отказаться и согласиться. В случае отказа я вряд ли что-нибудь потеряю; Валентин, скорее всего, всё-таки вызовет кого-то из своих комитетских водителей — сам-то он со своим корсетом вряд ли способен управлять современными «Волгами», пусть даже с автоматической коробкой передач. Пусть это будут те самые другие и не подходящие, но руль крутить они смогут, а заодно послужат чем-то вроде ударной группы — хотя для этой цели, наверное, лучше всего подошли бы ребята старшего лейтенанта Хорошилова. Но их Валентин явно не собирался использовать ещё раз.
А вот в случае согласия… У моего генерал-майора были какие-то серьезные терки с этим неизвестным мне и спрятавшимся среди писателей Олегом Михайловичем. В нынешних условиях это противостояние могло закончиться как угодно — перестрелкой или… или перестрелкой. На примирение сторон я бы рассчитывать не стал. Со стрельбой у Валентина сейчас, наверное, чуть получше, чем с вождением, но вряд ли его левая рука обладает теми же снайперскими навыками, как правая. Впрочем, я вообще не знал, как он стреляет — но должны же их в этом комитете хоть чему-то учить?
И где оказываюсь я? В буквальном смысле между двух огней. То есть там, где мне очень не хотелось оказаться.
Но и отказать Валентину по причине собственной трусости я не мог.
— Хорошо, поехали, — кивнул я.
— Егор!
Алла сделала движение, словно хотела остановить меня, но я сам шагнул к ней и крепко обнял.
— Я скоро, котенок, — прошептал я. — Помогу — и сразу назад. И всё будет хорошо.
— Пусть едет, Алла, ничего с ними
