Мы в их глазах — «фраера» и «овцы», то есть не сильно-то и люди. Так, кормовая база.
Асфальтовая дорога закончилась, и мы медленно и печально, подпрыгивая на колдобинах, попылили по грунтовке.
— Какого года бараки? — спросил я, указав на деревянные двухэтажки за окном.
— Это не бараки, — покачал головой Леонид Яковлевич. — То есть изначально они ими были, но теперь там квартиры.
— Я понимаю, — улыбнулся я ему. — Но как барак не назови, жильем мечты он от этого не станет. Так какой год?
— Начало тридцатых, — поморщился Леонид Яковлевич.
— Мне просто для общего развития, — развел я руками. — Дома из ничего не берутся, и, опять же, все завязано на выделяемые фонды. Даже будь на вашем месте товарищ Сталин, он бы все равно за столь короткий срок не успел бы расселить это все, — обвел руками окружающие бараки.
Почти уверен, что немалая их часть благополучно доживет до XXI века — в моем родном городе по крайней мере сохранились. Дожила бы, если бы не попаданец — вот мне цель: к двухтысячному году ни одного барачного жителя в СССР остаться не должно. Увидев, как из деревянной будки, поправляя штаны, вышел пацан лет пятнадцати (либо прогульщик, либо на больничном), добавил цель посложнее — к двухтысячному году хотя бы в городах не должно остаться уличных туалетов, за исключением специально выстроенных общественных. Империя — это в первую очередь дороги, и, внезапно, наличие бесплатных мест для отправления естественных потребностей, иначе народ будет ссать в кусты и подворотни, и будет в этом совершенно прав — почему родная власть не построила толчок?
Леонид Яковлевич оживился:
— Если на следующем перекрестке повернуть налево, можно будет увидеть сквер, который мы обустроили в прошлом месяце.
— Давайте посмотрим, — одобрил я.
Сквер хороший — лавочки, урны, деревья, плитка. Поговорили с присутствующими здесь пенсионерами — остальные на работе — которые рассказали, что сквер им нравится, но лучше бы сделали нормальную дорогу, а еще лучше — водопровод.
Леонид Яковлевич, которого пенсионеры не узнали, демонстративно записал в блокнотик, я раздал карточки с автографом, и мы отправились дальше.
— Пойдемте по тому вон гастроному погуляем, — указал я на номерной магазин. — «Буратины» купим. Мне сладкое очень нравится! — со счастливой улыбкой признался я товарищу Бутенко.
— Мне тоже, — покивал он. — Но стараюсь себя ограничивать, врачи советуют.
— Самоограничения — важная часть духовного роста, — одобрил я.
Зашли в гастроном — изобилие в наличии. Не черная икра с осетриной, конечно, но глаз все равно радует. Взяли бутылку «Буратины», и хитрый мальчик отправился проверять правильность работы весов в отделе сладостей. Тетенька получила автограф, отвесила запрошенные триста граммов «Мишек на Севере»…
— Тетенька продавщица, а зачем вы меня обманываете? — обиженно насупившись, спросил точно знающий, сколько должно быть конфет в трехстах граммов я неожиданно стройную для работника Советской торговли темноволосую даму лет тридцати.
Не хватает одной конфетки.
Побледнев, она отшатнулась, рухнула на стул, и, начиная плакать, выдала легендарное:
— Я не виновата!
— Леонид Яковлевич, нужно закрыть магазин и поместить сотрудников под наблюдение, чтобы не успели замести следы, — выдал я опешившему от такой занятной сценки градоправителю.
— Это не в моих полномочиях, — проявил он кретинизм, получил в ответ поднятую бровь дяди Вити и пошел звонить сразу начальнику местного БХСС.
Товарищ полковник, тем временем, прожестикулировал в витрину, и к нам присоединилась сборная из сотрудников БХСС и КГБ — местные. Двое встали у входа с приказом выпускать только клиентов и никого не впускать. Для солидности повесили на дверь табличку «учет». Клиенты, впрочем, уходить и не спешили — нифига себе суета началась, любопытно же!
Еще двое с возглавившим их дядей Витей пошли к директору, и через полминуты по громкой связи раздался дрожащий женский голос, поведавший, что магазин закрывается на тот самый учет. Пришлось народу с недовольным бурчанием уйти. Нервничающих продавщиц тем временем рассадили на стулья в центре зала, чтобы ничего не трогали.
Директор гастронома в виде полной, стервозного вида женщины лет сорока пяти с прической «бублик» и в очках с импортной оправой на вопросы отвечать отказалась совсем, но вот ее персонал в круговую поруку играть не стал, сдав начальницу с потрохами: и из подполы черной икоркой приторговывает, и гири в магазине специальные, на двадцать-тридцать граммов легче положенного. Покупатель и внимания не обратит, но граммы складываются в килограммы, и директор с этого имеет больше положенного.
— Сучки! — прошипела та. — А вы чистенькие, значит? Да вы мне руки целовали за премиальные в конвертике! «Спасибо, Любочка Петровна!», — передразнила она.
— Труден путь строителя коммунизма, — со вздохом подвел я итоги.
Из Одессы меня выдернули приказом сверху, сразу после фото— и автограф-сессии по окончании встречи с читателями. Вот тут слухов пришлось хлебнуть полной ложкой — все заданные мне вопросы касались городских проблем, а силовикам пришлось неплохо попахать, пока вместо песен и фельетонов Сережа толкал со сцены агитацию и пропаганду о том, насколько важно отлавливать чертей в тихом омуте. Потом тем же самым занимался товарищ Бутенко, которого за эти дни я изрядно прокачал в плане трудолюбия и урбанистики. Даже черновой проект развития Одессы дали почитать, и все мои правочки «постараются учесть». А еще он полюбил по-настоящему внезапные проверки, потому что сверху позвонили и погладили по голове за рейды, в ходе которых мы исправляли гастрономы, продуктовые базы, столовые, и даже накрыли подпольный цех по пошиву юбок. Хорошие юбки, блин, но не потому что цеховик такой классный, а потому что вся нормальная ткань на подпольное производство и уходит! Официальный ширпотреб, следовательно, деградирует.
Попросить может после разрешения кооперативов амнистировать часть цеховиков почеловечнее? Пускай самореализовываются, налоги платят.
Внезапная идея — воткнуть на ВДНХ типа-робота под названием «Терешкова». Сначала — «Терешкова-1», а далее каждый годик (план-минимум) добавлять ему новые фичи. Для начала будет просто муляж, которого научим, например, здороваться — там просто, чисто диктофон подрубить. В идеале на «Терешкову» должен пахать отдельный НИИ. Надо на прием к деду записаться, поговорить об этом.
А еще нужно поговорить о том, какого хрена меня из ДК везли натурально в БТР, под вооруженным конвоем. Остался конвой и в самолете — у двоих автоматы! По прилету в Москву нас закутками вывели из аэропорта, и
