доставлять удовольствие всем, и мужчине, и женщине. Только тогда она превращается в что-то действительно стоящее. Видимо, вы просто-напросто чувствительная и страстная натура, если наш танец смог подействовать на вас таким образом. Это не постыдно — получать телесное удовольствие от соединения мужчины и женщины. Так изначально заложено в нас природой, Дарвиновской эволюцией, богом, если хотите. И преступно отказываться от божественного дара из-за глупейших предрассудков, порожденных невежеством и ханжеством.
То ли мои слова все-таки оказывали свое действие, доходя до разума женщины, то ли была еще какая-то причина, но она перестала вырываться у меня из рук.
— Александра!
Она подняла голову, глядя на меня прекрасными голубыми глазами, еще не просохшими от слез. В них уже не было той паники и того страха, захвативших баронессу совсем недавно. А на лице я прочел некую невысказанную просьбу. И, повинуясь этой просьбе, действительной или мнимой, я наклонился и легко поцеловал чуть приоткрытые соленые губы.
Александра замерла, потом немного подалась вперед, ко мне, и ее губы чуть шевельнулись, отвечая на поцелуй. Но в следующую секунду она резко отпрянула, вырвавшись из моих рук, с маху залепила мне звонкую пощечину и стремглав вылетела из комнаты.
Купец первой гильдии Семен Тимофеевич Крашенинников жил в особнячке. Немаленьком таком, размашистом. По архитектуре он был похож на дом Игнатьевых, а по оформлению… Дорого-богато. Куча лепнины, статуи у фонтана в парке, кованая решетка ворот, отсыпаные красноватым гравием дорожки — это снаружи. Золото, золото, золото — это внутри. Чтобы не тратиться на извозчика, я взял один из пригнанных на переделку мобилей. И рядом с роскошными лимузинами, привезшими других гостей, смотрелся откровенно нищенски. Нет, одет я был качественно: и ткань, и покрой, и пошив — все было на высшем уровне. Но презрительный и несколько брезгливый взгляд лакея, отворявшего передо мной двери особняка, заметил. Ну да, я ведь поверх костюма накинул плащ, чтобы не запылить и не забрызгать грязью наряд. Да и на голову нацепил клетчатое английское кепи, а не франтоватый цилиндр. В целом — оборванец. Но мне на это было наплевать, я сделал морду кирпичом и, не глядя по сторонам, шагнул через порог.
В доме было шумно. Слуги принимали одежду прибывших гостей, мужчины вели беседы в ожидании дам, а дамы в отдельной комнате поправляли туалеты и пудрили носики. И, наверняка, сплетничали. Мне ждать было некого, и я, сориентировавшись с помощью слуг, отправился в гостиную.
Прием, устроенный Крашенинниковым, по числу гостей заметно уступал памятному балу баронессы Сердобиной. Но при этом намного превосходил танцевальный вечер той же баронессы. Отличие было еще и в том, что приглашенные — кроме меня — были членами семьи. Поближе, подальше, двоюродные и троюродные дядья и тетки, племянники и племянницы… В общем, достаточно много народа. Я никого из них не знал, даже самого хозяина. Оставалось надеяться, что меня-то знают и те, кому я нужен подойдут сами.
Так и случилось. Не успел я завершить первый проход по залу, как ко мне подлетел смутно знакомый толстячок с ухоженной шкиперской бородкой.
— Добрый вечер, Владимир Антонович. Рад, что вы решили посетить наш скромный семейный праздник. Ах да, я не представился: Крашенинников Семен Тимофеевич.
— Очень приятно, — ритуально кивнул я.
Наверное, что-то такое промелькнуло у меня на лице, и хозяин дома это уловил:
— Что, не похож на купца? — рассмеялся он.
— Не слишком. По крайней мере, не похожи на лубочный типаж. Купцу полагается быть большим, дородным, чтобы борода лопатой, в хромовых сапогах гармошкой, красной шелковой рубахе, и чтобы тугая мошна была подвязана к золотой опояске.
— В красной рубахе, говорите? — снова рассмеялся Крашенинников.
— И в сапогах, — подтвердил я. — А иначе — какой же это купец?
И тут я вспомнил, где видел этого человека.
— Скажите, Семен Тимофеевич, это ведь вы давеча на ипподроме поставили сотню вместо меня?
— Вспомнили, да? — улыбнулся купец. — Было дело. Так и росту на вложенный капитал получил сто процентов.
— А если бы я проиграл?
— Ну что ж, приходится и купцам рисковать. Случается порою в зряшное дело деньги вложить. Но я был уверен в вашей победе, так что риск посчитал ничтожным.
— Приятно слышать.
— А мне приятно, что я в вас не ошибся, — вернул комплимент хозяин. А теперь идемте, я представлю вас гостям.
Меня познакомили со множеством людей, большинство из которых я не запомнил. Обратила на себя внимание хозяйка, Мария Евграфовна. Вот она вписывалась в типовой образ купчихи просто идеально: сверхдородная женщина с тройным подбородком, парой килограмм золотых украшений, цепким властным взглядом и категоричными суждениями. Познакомили меня и с хозяйской дочкой. С виду — вылитая мамаша, что взглядом, что манерами. В свои шестнадцать лет она даже начала изрядно круглиться в талии. Надо думать, годам к сорока достигнет пудов семи-восьми живым весом, а при ее росте это будет просто полная катастрофа. Нет уж, не о такой жене я мечтал.
Основным мероприятием вечера был именно обед, хотя мне он показался, скорее, пиром. Все собравшиеся прошли в большую залу, где были установлены накрытые столы, ломящиеся от разнообразных кушаний. Мне отвели почетное место недалеко от самого Крашенинникова. Не то, чтобы совсем рядом, но так, что мы могли переговариваться, не повышая голоса. Мы и переговаривались — обычный светский треп, ни слова о делах. Купеческая дочь сидела за столом напротив меня, принимала участие в общей беседе и даже, стремясь произвести на меня впечатление, продемонстрировала изрядный ум и солидное для девицы образование. Вот только взгляд… змеиный взгляд, оценивающий: целиком схарчить, или по частям. Ну и внешность, да. Не хочу жить с бочкой сала, хоть она трижды умная и деловая.
Застолье продолжалось долго, но, наконец, подошло к концу. Общество сразу разделилось на две части: дамы отправились сплетничать, мужчины — курить, играть в карты и обсуждать дела. И те, и другие спонтанно разбились на несколько групп. Я оказался в одном кружке с Крашенинниковым и еще парой серьезных мужчин. Мы расселись по диванам и креслам в небольшом алькове. Купец подозвал слугу, отдал ему короткое распоряжение, и тот через минуту принес нам по бокалу коньяка. Крашенинников совершил все полагающиеся ритуалы, пригубил напиток и выпрямился в кресле. Я тоже внутренне подобрался: начиналось главное, ради чего меня позвали на эту вечеринку.
— Ну что, Владимир Антонович, понравилась вам моя дочь? Ведь редкая умница, и в делах лучше иного купчишки понимает, — начал хозяин.
Вот как тут отвечать? Скажешь правду — обидишь,
