должны учиться и другие расы, верно? Наверняка там есть и гномы, и тролли. Но я подозревала, Гиртан просто нашёл повод избавиться от эльфов и теперь был доволен, как слон. Глядя на него, я тоже улыбалась и была совсем не против провести с ним хотя бы несколько дней без пристального внимания эльфийских стражей.
Ехали мы долго, к деревне подъехали уже в полнейшей темноте. Путь освещал Гиртан при помощи огня, который держал перд собой на ладони. Я у него спросила, может ли он запустить огненный шар, чтобы тот летел впереди нас и освещал путь, на что мужчина ответил:
— Могу. Только пролетит он до ближайшего препятствия, а потом взорвётся. Чтобы огненный шар не падал, нужна магия воздуха, которой я не обладаю.
Затем Гир задумчиво покосился на меня и добавил:
— Ну, или магия пространства…
Я воодушевилась и предложила поэкспериментировать, но Гиртан не поддержал моего энтуазиазма, коротко ответив:
— Позже.
Ну, позже так позже. Моё дело — предложить.
В темноте деревню толком разглядеть не удалось, но дом Гиртан как-то отыскал. Окна не светились — видимо, родители Славы уже спят. Я испытывала лёгкий мандраж по поводу того, поймут ли они, что я не их дочь? И как встретят?
Гиртан, видя моё волнение, положил свою тяжелую ладонь мне на плечо и слегка сжал. Стало спокойнее. Мы постучались в дверь, и затем еще в ставни окон — чтобы наверняка. А я поняла, чего мне не хватает: не было собачьего лая. Ни в нашей деревне, ни в одной из тех, которые мы проехали — нигде не было привычки держать сторожевых собак. И это было странно: так как даже на нашей улице все, помимо современных охранных систем, в обязательном порядке держали собак. А в этом мире, похоже, такой практики не было. И обратила я внимание на это только сейчас.
Какое-то время мы прислушивались к тишине, затем Гиртан снова постучал. В этот раз раздалось сонное "Иду-иду", и на пороге возник заспанный мужчина.
— Чем могу помочь? — начал он, щуря на нас глаза. Гиртан сделал шаг вперёд, подтаскивая меня к свету свечи, которую держал мужчина. Тот взгляделся в наши лица и охнул.
— Паранка! Паранка, вставай! Посмотри, кто приехал! — обернувшись, крикнул он куда-то вглубь дома.
— Что ж вы стоите? Зятёк, дочка — проходите, скорее. А это кто? Никак внучек так вымахал? Вот славно! — это мужик на одном дыхании выпалил, пропуская нас в дом.
Мы с Гришкой зашли, а Гиртан замешкался.
— Мне бы, отец, лошадей на постой определить.
— Ой, сейчас-сейчас! — засуетился мужчина, — Я с тобой выйду, покажу, что и как. А вы проходите пока, располагайтесь. Сейчас Паранка ужин соберет, да воды согреет.
С этими словами, Славин отец поджёг своей свечей другую, сунул её мне в руки, а сам вышел с Гиртаном во двор. Мы с Гришкой прошли из прихожей в комнату как раз в тот самый момент, как навстречу нам, спеша вышла женщина примерно Настиного возраста, лет тридцать пять — максимум, сорок. И это — моя мать? Нет, для меня-девятнадцатилетней — нормально, но не для Славы, которой самой за сорок. Впрочем, что это я? Насте вообще семьдесят три, а она выглядит на тридцать пять. Никак не получается сопоставлять местный возраст и наш. Значит, моей местной маме примерно 70–80 лет?
Женщина, тем временем, не отводя глаз разглядывала меня, потом переключила внимание на Гришку, затем — снова на меня. Мы все трое молчали, просто разглядывая друг друга.
— Вот ты какая стала, — тихо проговорила женщина наконец. — И сын уже взрослый. Время как вода течёт. А Тарман где же?
Я так поняла, что Тарман — это отец. Поэтому ответила:
— Они с Гиртаном лошадей пристраивают, сейчас придут.
Мать кивнула, прошла вперед, указала нам на таз с водой.
— Вода еще теплая, не успела остыть-то. Умойтесь. А нет — так я сейчас печь растоплю, да новой нагрею.
Мы не стали привередничать, умылись. Тут и Гиртан с отцом вернулись.
— Думаю, разговоры все на потом оставим. Время поздее, — сказал Тарман. Мы дружно кивнули.
— Так что поужинаем и спать.
Парана вытащила на стол буханку хлеба, миску творога и плошку с медом, а также глиняный кувшин с молоком.
Перекусили быстро, причем с нами за компанию поел только Тарман, Паранка отказалась:
— Ели уже.
Она в это время застилала нам постель на лавке под окном. А после, как мы освободили лавку у стола — и её застелила. Мы с Гиртаном под окном легли, а Гришка привычно устроился на лавке у стола. После чего хозяева потушили свечи, и дом погрузился в полную темноту. Поначалу я не могла уснуть на жесткой лавке, но, поворочавшись немного, вскоре задремала. Сами хозяева спали на печи, и, как я поняла, больше в доме никого не было. Гиртан вроде говорил, у меня еще брат есть? Интересно, где же он? Ладно, завтра узнаю. С этими мыслями я провалилась в сон.
Утром меня разбудил петух. За несколько месяцев я настолько привыкла вставать с его бодрыми «кукареку», что, вернувшись на Землю, поставлю себе такой же звонок будильника. Вот и сейчас я приоткрыла глаза и первым делом поискала люльку с Андрейкой — ведь его кормить надо. А в следующую минуту вспомнила, что я не дома, и что Андрейки тут нет. Сердце болезненно сжалось. Вероятно, я его вообще больше никогда не увижу. Навалилась тоска по детям. До сих пор мы были постоянно в пути, и думать, и вспоминать особо времени не было. А тут вдруг — остановка, мы в таком же деревенском доме, какой был у нас: как тут не почувствовать тоску по прежней жизни? Дом действительно был похож на наш. Та же одна комната — она же кухня, разве только прихожая немного другая: у нас выход прямо был, а тут будто бы сбоку. Та же печь, лишь немного иначе сложена, тот же стол, те же лавки и котелки. Даже окно со ставнями — всё как у нас.
Снаружи, конечно, дом отличался. Видно было, что когда-то он был окрашен, но краска вылиняла и стёрлась со временем. Туалет и коровник были не отдельными зданиями, а словно продолжением дома, только входить надо было с улицы всё равно. Я немного прошлась по участку, посмотрела посадки. Помидоры у них тут крупнее, мясистее. А это что? О Боже! Это же черешня! Мама дорогая, держите меня семеро! Черешня? В
