После пару минут вежливого расшаркивания Михаил Васильевич обратил к главе Польши. По-русски, который тот вполне уверенно знал, так как родился и вырос в Российской Империи:
— Юзеф Юзефович, в минувшей войне мы с вами были противниками. Неприятелями. Но это нисколько не умаляет той храбрости, с которой сражались поляки. Да, вы сложный народ. Полный гонора, иной раз в плохом смысле этого слова. С вами сложно договариваться. Но никто и никогда не мог усомниться в храбрости вашего народа. Достойной как минимум уважения.
— Это приятно слышать, — произнес несколько растерявшийся Пилсудский. Уж чего-чего, а похвалы от Фрунзе он ожидал услышать в последнюю очередь.
— Ваши люди сражали отчаянно. Мне докладывали о массе эпизодов, в которых иные бы сдались. Но поляки дрались. До последнего патрона. А потом, когда и они заканчивались, пытались прорываться на одних лишь голых штыках. Я не в праве награждать ваших военнослужащих. Поэтому я хочу преподнести в качестве жеста доброй воли вам эти двенадцать орденов «Славы». — произнес Михаил Васильевич и стоящий рядом адъютант выступил вперед с большим деревянным пеналом. И распахнул его.
Там лежали золотые кресты в белой эмали, полностью повторяющие старый орден Святого Георгия. Только в центре вместо всадника располагалась красная пятиконечная звезда. Ну и колодка была небольшой, квадратной с характерной георгиевской лентой.
— По статуту — это чисто военные ордена, лишенные всякой политической окраски. Прямой и полный наследник старой георгиевской традиции. Здесь чистые бланки и удостоверения. Впишите туда фамилии самых достойных польских воинов, если найдете достойных. Все на ваше усмотрение. Я уверен в вашей справедливости. После чего передайте нам список награжденных. Они будут включены в общую георгиевскую летопись и правительство Советского Союза станет оказывать им все соответствующие почести и льготы.
Пилсудский растерялся еще больше.
Отказ от такого подарка значил не только страшное оскорбление, но и по сути, признание того, что в польском воинстве нет достойных. Принятие… такого, давненько не встречалось. И как на все это реагировать — он не понимал.
Так что, чуть помедлив, кивнул своему спутнику. И тот принял пенал с наградами и лежащими там же бланками. А сам пожал руку Фрунзе.
— В вашей свите находится Шарль де Голль. Полковник французской службы, который состоял всю войну при Войске Польском. И, по моим сведениям, особо отличился. Сначала собрал вокруг себя остатки разбитых частей и вывел их из окружения. Потом став комендантом Варшавы проявил высочайшую стойкость и талант в ее обороне. Да, удержать город он не мог. Но он старался. И сумел немало замедлить продвижение наших войск. Шарль не поляк, поэтому не имеет право на дюжину обозначенных орденов Славы. Поэтому, если не возражаете, мы хотели бы наградить полковника французской службы за успехи в этой войне.
— Я не возражаю, — деревянным тоном произнес Пилсудский.
— А вы? — обратился Фрунзе к послу Франции.
— Нет, разумеется нет.
Отказываться в сложившейся ситуации было совершенно не уместно.
Так что Фрунзе вручил де Голлю и орден Суворова, и орден Славы. К пущему удовольствию последнего. Амбиций ему хватало с избытком. И признание военных успехов, да еще публичное, открывало дополнительные перспективы для карьерного роста. Особенно сейчас, когда накаляется обстановка и сгущаются тучи, угрожая новой Мировой войной.
Дальше началось подписание. Сразу четырех документов.
Сначала мирного договора с Польшей, в рамках обговоренных условий. По которому в пользу СССР отторгались от Польши старые земли Российской Империи. То есть, все старое Царство Польское с Варшавой и прочие земли, которые Пилсудский прирезал себе по итогам первой советско-польской войны.
Потом акта о передачи Данцига в совместное управление Германией и Польшей, за подписью ключевых стран Лиги Наций.
Далее акта о признании руководства бывшей УССР, поднявшей восстание, разбойниками. С обязательством выдачи их СССР при обнаружении на своей территории. Тут, правда, только Великобритания, Франция и Италия с Германией подписались. Чего в целом было достаточно, ставя крест на очень многих перспективах так называемого «правительства в изгнании».
Ну и, наконец, посол Румынии подписал с графом Игнатьевым договор, по которому Бухарест уступал Москве старые земли Российской Империи. Безвозмездно. Ту самую Молдавию. Англичане довольно быстро решили этот вопрос, пообещав румынам, в случае отказа, лично объясняться с Союзом. Один на один. Тем более, что сам факт отторжения земель у союзника в 1917 году выглядел до крайности неприлично. И с юридической точки зрения, и с морально-этической. Так что возражать те не стали. Вообще.
А потом был банкет.
Не очень пышный, но вполне подходящий. Лучше за столь сжатые сроки невозможно было бы подготовить…
— Обидно? — спросил Фрунзе, выйдя на балкон, где в одиночестве курил Пилсудский.
— Обидно. — не оборачиваясь ответил он, прекрасно понимая с кем беседует.
— Понимаешь, что в случае победы было бы еще хуже?
— Почему? — скосился Юзеф.
— Вам выдали ресурсов в притык. Слили об этом информацию нам, чтобы мы как лучше подготовились и стянули против Польши все силы. Французы, кстати, и передали нам эти сведения. Номинально, через агентуру, но там была просто копия вашего доклада с их пометками и дополнениями. Прямо из их Генштаба. Такие документы не воруют. Это был целенаправленный «слив». Но без уточнения, что вы должны были лишь отвлечь нас, позволив организовать в Москве восстание.
— Ожидаемо, — скривился Пилсудский. — Но почему победа была бы не лучше?
— Потому что вы получили бы БССР и УССР в нагрузку к совершенно измочаленной армии и огромным долгам. А в занятых землях началась бы тихая Гражданская война, которая бы вас задушила окончательно. Если не веришь, то я могу передать фотокопии захваченных нами документов, подтверждающие приготовления к этому. Ни сильная Россия, ни сильная Польша им не нужны. Наши ресурсы — да. Но не более. Нас в этой партии пытались использовать… как портовых шлюх.
Юзеф грязно выругался. Скомкал папиросу. Выкинул ее. Нервно достал новую. Снова сломал. Выдохнул.
— Ты ведь понимаешь, что долги вам списать не дадут?
— Они обещали.
— Сам-то веришь в это?
— Не тяни. Что ты хотел предложить?
— В ближайшее время я начну менять Союз. Большую часть республик соберу в РСФСР. По федеративному признаку. Остальные, которые сильно отличаются культурно или не горят желанием глубоко интегрироваться, переоформлю по конфедеративному принципу. Чтобы не морочить никому голову.
— И ты предлагаешь Польше вступить в эту Конфедерацию?
— Суверенитет это ваш не ущемит сильно. А безопасности добавит и позволит решить проблемы с долгами и экономическим развитием. Да, верховенства вам уступить не смогу, но и притеснять не буду. В конце концов вы такой же важный центр развития цивилизации, что и мы. И нам выгоднее сотрудничать, чем конкурировать.
— Ясно. — пыхнув сигаретой произнес Пилсудский. — А тебе это зачем?
— Через вас идут железные дороги в Германию. И мне хотелось бы, чтобы на них не было проблем. Ну и уменьшить издержки.
— Ты думаешь мы согласимся? — повел бровью Юзеф.
— А ты думаешь у вас есть выбор? Если, конечно, твоя цель не уморить голодом свой народ, изнуряя поборами и долговой кабалой. К тому же — свою часть Польши мы уже взяли. Следующий ход за Германией. Сколько им на это потребуется времени? Или ты думаешь, что Версальские ограничения будут вечными?
— Psia krew… — процедил Пилсудский.
— Я рад, что ты все понимаешь. Но я не тороплю и, тем более не неволю. Если мы будем договариваться, то без всякого давления. Для меня важно, чтобы это оказалось вашей доброй волей. Все недовольные поляки с восточных земель переедут к вам, как в договоре и оговорено. Поэтому, если из-под палки присоединять, то мне проще отдать вас немцам. Сам понимаешь — эта головная боль нам не нужна. Нахлебались. И да, если возникнет желание, я передам фотокопии документов, что мы накопали по планам англичан и французов.
