своей, прежней жизни, Бармин давно уже не курил. Лет двадцать, как бросил. Пил тоже умеренно, и, если все-таки употреблял, то не коньяк, а скотч. Причем не какой-нибудь блендированный, а исключительно односолодовый. Однако здесь и сейчас он мог себе позволить и то, и другое, в смысле, и покурить, и выпить. Здоровье позволяло, и кроме того, иди знай надолго ли ему потребуется это здоровье. Его могла убить и та зараза, которая выкосила всех жителей Барентсбурга, и какой-нибудь несчастный случай. Например, заражение крови от случайного пореза. Но главным элементом неопределенности оставались все-таки люди. Те, кто приплывет на остров в навигацию и не захочет оставлять в живых свидетеля своего мародерства в пустом городе. Или власти, у которых может появиться соблазн окончательно закрыть вопросы «преступления и наказания» его безымянной семьи. Умерли в эпидемию, и весь спрос. И кстати об эпидемии. По идее, на город должны наложить карантин или даже сжечь его дотла. В этом случае, все тоже обстояло не бог весть, как хорошо. Убьют. Не за то, так за это, но конец один. Так что, пока можно, он себе ни в чем не отказывал, хотя предпочел бы коньяку виски, но, как говорится, за неимением гербовой пишем на простой.
Итак, он сварил себе кофе, плеснул на донышко кондового — просто сплошная ностальгия, — граненого стакана «чуть-чуть для сугреву и возвышения тонуса», закурил и взялся наконец за первый рюкзак. Расположился прямо на полу, на медвежьей шкуре, позаимствованной в доме коменданта. Вообще-то, был риск притащить в дом ту самую заразу, от которой померли все остальные жители города, но Игорь Викентиевич предположил, что раз до сих пор не заразился и не заболел, то, наверное, может уже не боятся. Так что сел на медвежью шкуру и стал вынимать из рюкзака все подряд. Вытащил, осмотрел, прикинул к носу ценность находки и отложил в одну из двух кучек, слева или справа от себя: вещи, которые ему нужны, и те, что на данный момент бесполезны и избыточны. Из полезного нашлись пилотские гоглы, похожие одновременно на тактические очки спецназа и очки для горнолыжного спорта. Зачем они ему нужны, Игорь Викентиевич пока не знал, но предполагал, что позже придумает. То же можно сказать о кожаном несессере со всякими там расческами, ножничками, принадлежностями для починки одежды и прочей мелкой ерундой. Еще в рюкзаке нашлись кожаные перчатки с крагами, револьвер в наплечной кобуре, коробка патронов к нему и несколько кожаных и брезентовых ремней неизвестного назначения. Эти вещи Бармин решил пока оставить в доме, а остальное сложил обратно в рюкзак, присоединив его к тем вещам, которые он собирался спрятать ближе к весне в подступающих к городу скалах. Запас, как говорится, карман не тянет, и план, который постепенно начал формироваться в его голове, предполагал создание в скалах хорошо замаскированной партизанской базы. Иди знай, как все здесь повернется, но в горах можно спрятаться, переждав визит нежелательных гостей или вовсе уйдя в подполье. И, если даже все обойдется, и в городе появятся новые насельники, тайники с дефицитными, а то и запрещенными к завозу на остров вещами, — книгами, оружием и прочим всем, — могут значительно скрасить жизнь безымянного ссыльнопоселенца. И это, не говоря уже о дерзком плане побега, который только-только начал формироваться в голове Игоря Викентиевича. Люди, возможно, как приплывут, так и уплывут, не обнаружив в Барентсбурге ни единой живой души. Тогда он вернется в город и построит себе — во всяком случае, попробует построить, — лодку или даже малый кораблик, разобрав на пиломатериалы пару-другую домов, и уже в следующую навигацию рванет куда-нибудь в сторону Норвегии или Кольского полуострова. Сомнительное мероприятие, учитывая, что у него нет никаких подходящих для такого дела навыков, — ни кораблестроительных, ни мореходных, — но отчего бы не помечтать?
Во втором рюкзаке оказалась одна лишь одежда, да набор бесполезных инструментов в брезентовой укладке. Какой-то авиационный ЗИП [12], не иначе. И еще на самом дне нашлась записная книжка в потертом кожаном переплете. Страницы в ней были исписаны одним и тем же почерком, но разными чернилами, — синими, зелеными, красными и черными, — а то и карандашом. Во многих местах записи выцвели от времени, а листы загрязнились и помялись, но Бармин смог их прочесть. И был страшно удивлен их содержанием. Неизвестный ему человек, — судя по грамматике, это был мужчина, — записывал в блокнот свои мысли по поводу магии. То есть, человек этот на полном серьезе считал магию по умолчанию возможной и объективно существующей, а заметки его, как понял их Игорь Викентиевич, касались, в основном, малоизученных и редких феноменов. Во всяком случае, таковыми их полагал автор записей.
Просмотрев несколько случайным образом выбранных страниц, Бармин решил, что за неимением в Барентсбурге книг-фэнтези, сойдет и это забавное чтиво. Впрочем, в процессе изучения записной книжки он кое-что вспомнил и тут же поспешил проверить свою новую-старую память. Открыл стальной кофр с горячими камнями и нашел прикрепленный с внутренней стороны крышки пластиковый карман. Ну а в нем, как ему и запомнилось, лежал листик, вырванный как раз из того самого блокнота, который он сейчас просматривал. В прошлый раз текст записки, сделанной простым карандашом, показался совершенно бессмысленным. Не хватало контекста. Однако сейчас, прочтя около трети оставленных в блокноте записей, Бармин увидел текст записи в другом свете. Логика ведь есть в любом безумии, и здесь она прослеживалась тоже, потому что, если поверить автору заметок в том, что магия существует, то фраза — «Как и предполагалось, камень является отличным индикатором Дара», — обретает некий легко улавливаемый смысл. Вернее, смысл эта фраза получала вместе с припиской — «Дар обнаруживает себя, поглощая эманацию [13]». Идиотизм, разумеется, фантазии Фарятьева [14] и сказки братьев Гримм в одном флаконе, но Игорь Викентиевич вспомнил по случаю, что, когда в самом начале пытался понять, отчего камни имеют такую высокую температуру — около сорока восьми, возможно, даже пятидесяти градусов Цельсия, — и почему они не остывают, он часто брал их в руки. И однажды ему показалось, что, если достаточно долго держать камень в руке, он, вроде бы, начинает остывать. Тогда он прервал исследование камней, поскольку слушать радио — пусть и сквозь раздражающий шум помех, — показалось гораздо интереснее. Сейчас же, он решил это наблюдение проверить. В шутку, естественно, только «ради смеха», ведь, как всем известно, магии не существует.
Успокаивая себя подобного рода отговорками, Бармин
