— А-а, конечно, — посмеиваясь, закивала боярышня.
Но противиться не стала, наоборот, благодарно улыбнулась и на встречу не спешила, а подстроилась под степенный шаг доверенной жёнки боярыни.
Они вместе спустились в общую горницу, чинно раскланялись с Семёном, как будто он тут никогда не проживал.
— Подобру-поздорову живёшь, свет Евдокиюшка? — состроив озабоченное лицо, спросил Семён.
— Ну ясно дело, что нет, — тут же воскликнула Дуня, повергая сопровождающую в шок. — Катаюсь как сыр в масле, бока наедаю, когда дома все извелись уже без меня.
Ближняя боярыни укоризненно посмотрела на гостью, но ничего не сказала, а Семён хмыкнул.
— А ты как? Смотрю, заездили тебя, — боярышня недовольно поджала губы. — С лица спал, одни глаза остались.
— Боярин Репешок мне подмогу прислал, так что теперь легче будет.
— И то хлеб, — одобрила Дуня и, чуть подавшись вперед, требовательно прошептала: — Где деньги, Сень?
Боярич бросил быстрый взгляд на свидетельницу их разговора, округлил глаза, показывая, что не может говорить при ней, но у Дуни уже не было сил ждать и гадать: сколько сундуков добра он ей отвалит? Сколько телег надо покупать, чтобы всё доставить в Москву? Что с охраной? Это же всё надо решать уже сейчас!
— Я с собой принёс, — шепнул он ей.
Дуня оглядела его, отмечая ладный кафтан. Признаков привязанного к животу набитого золотом пояса не наблюдалось. Она распахнула глаза, которые засверкали то ли от появляющихся слёз обиды, то ли от сердитости. Её руки потянулись пощупать его на предмет спрятанного.
— Эй, ты чего? Я щекотки боюсь! — отпрянул он.
— Сень, я вся на нервах! — угрожающе предупредила она его.
— Не знаю ни про какие нервы, — покачал он головой и показал рукой по направлению небольшого сундучка, поставленного на лавку. — Твоя доля в нём. Я всё золото отобрал сюда, чтобы тебе меньше везти пришлось.
— Ах, а я думаю, чего у меня с утра ладошки чешутся! — обрадовалась Дуня, крутя ими перед носом Семёна. — Мотька говорила, что к делам, а я же помню, что это верная примета к деньгам! Только забыла, какая рука к приёму денег, а какая к отдаче чешется.
— Так у тебя же обе чесались, — улыбнулся боярич.
— Значит, обратная дорога дорого обойдется, — вздохнула Дуня.
— Слушай, тебе же князь ТОТ двор подарил?
— Угу.
— Что делать с ним будешь?
— Не знаю, думала с дедом посоветоваться. Но вообще-то он нам не нужен.
— Там могли бы останавливаться твои караваны.
— Ну, пара телег с товаром не караван, а если что-то наберётся, то это будет совместно с княжичем, ему и голову ломать, — отмахнулась она.
— А продай тот двор мне, то есть не мне, а разбойному приказу.
— Так он же за городом! И ехать туда прилично.
— Да ты что? Туда же за полдня туда и обратно легко обернуться можно! — возразил он и сразу начал пояснять, зачем ему двор в Юрьево. — В городе я в разбойной избе посажу дьячка со служивыми, а за городом узилище сделаю и конюшню.
Дуня нахмурила лоб, посмотрела на Семёна, а потом хмыкнула:
— И утекут твои разбойнички из узилища, как я недавно убежала.
Об этом я позабочусь, так что никуда не денутся.
— Слушай, тебе этот двор глянулся из-за подземных ходов? — догадалась Дуня. — Хочешь тайную службу наладить и контрабандный товар ловить?
— Тише ты! — чуть не зажал ей рот Семен.
— А ты дашь хорошую цену? — решила проявить она хватку.
— Князь обещал, — кивнул Волк насчёт хорошей цены.
— Какие вы! Тогда мне даже деда спрашивать не надо, раз князь в этом участвует. Ишь как, одной рукой дал — другой взял, — покачала головой Дуня.
— Но деньги-то ты получишь, — заметил ей Семен.
— Эх, ладно. Но только я тогда с Евпраксией Елизаровной посоветуюсь насчёт цены.
— Не затягивай и не жадничай… там всё вверх дном, и двор в запустении...
— Да ладно, не начинай, — буркнула Дуня. — Подожди меня, я сбегаю.
Дуня побежала к боярыне, не замечая укоризны в глазах ближней хозяйки дома из-за вновь проявленной поспешности. Но зато Дуня быстро нашла Кошкину, поведала ей о предложении Семёна и обе они вернулись переговорить с ним.
В цене сошлись и ударили по рукам. Бумаги на владение двором в Юрьево у Семёна уже были готовы. Получалось, что Дуня даже мгновения не владела им, так хитро всё обставлено было.
— Пойду я, — вздохнул боярич после того, как выложил за дом мешочек с серебром на стол, — дел ещё много.
— Эх, недолго я побывала во владелицах, — вздохнула Дуня, примеряясь к сундучку.
— Евдокия, князь о какой-то лапше спрашивал? — задала вопрос Евпраксия Елизаровна.
— Ой! — Дуня бросила сундук и прижала ладошки к вспыхнувшим щекам. — Ой-ёй-ёй! Да как же я? Да что же я? — заметалась она.
— Забыла?
— Вовсе нет! — совсем неискренне возмутилась она. — Просто это дело непростое и выждать надо было, подсушить… то да сё… Побегу, проверю, как чего и сколько, да и вообще…
Дуня бросилась вон, потом вернулась за серебром в мешочке и сундуком, взвалила всё на себя и кряхтя, потащила наверх. Кошкина усмехнулась, подмигнула ближней жёнке Авдотьи и велела помочь Евдокии на кухне.
— Скажу кухарке, чтобы слушалась боярышню, — степенно кивнула та и неспешно последовала на кухню.
***
Дуня расстаралась, и к вечеру вереница слуг Овиных тащила укутанные в рушники и солому горшочки с едой к князю на стол. Не сразу их всех пустили, но Дуня стала кричать в окно, что она пришла и стоит сиротинушкой.
— Это я! — как всегда сияя, заявила она, войдя в большой зал и поклонившись.
— Да все слышали, что ты пришла, — усмехнулся князь и с ним заулыбались сидевшие за нижним столом знатные люди.
— Позволишь ли угостить тебя и твоих гостей блюдами из лапши?
— Э-э, ну-у давай, угости, — разрешил князь.
Дуня быстро сориентировалась и велела ставить корзинки с едой на столик в углу. Оставив рядом наиболее расторопных слуг, она начала хлопотать, и уже через несколько мгновений готова была поднести князю широкую чашу с прозрачным бульоном, половинкой отварного яйца и лапшой, но её остановил Иван Чулков. Его отца она видела среди новгородской знати, а сын умудрился взять на себя обязанности княжьего чашника и обеспечивал безопасность Ивана Васильевича во время трапез. Шустры Чулковы, ну, да не её дело.
Евдокия быстро зачерпнула из чаши бульона, и перелив его в свободную плошку, отпила, шумно и со смаком втянув лапшичку. Чулков хмыкнул, одобрительно кивнул и сам понёс чашу с бульоном князю на стол. Прежде чем поставить её, достал ложку и попробовал угощение перед подачей.
А Дуня командовала слугами, веля продолжать раздачу. Ей пришлось везти сюда большие порции, чтобы еда наверняка не остыла в дороге, а получилось так, что есть чем угостить присутствующих людей. Нежданно-негаданно у неё получилась пиар-акция!
Как только бульон с лапшой был всем роздан, она с видом победительницы посмотрела на Ивана Васильевича.
— Чёй-то неприглядно выглядит, — поморщился князь, так и не приступивший к пробе.
— Да ты что, княже? — возмутилась Дуня, тщательно следившая за прозрачностью бульона при приготовлении. — Красотища и вкуснотища!
— Вода какая-то, — Иван Васильевич всё никак не решался попробовать. — И эти… длинные, белые… — поворошил он лапшу.
— Капризничаешь, да? — строго спросила она его и видя, что никто не решается пробовать, а точно так же морщась, колышут в бульоне лапшу, в то время как он стынет, подошла и отняв у князя чашу, принялась есть.
— Уф, хорошо! — демонстративно втянув длинную лапшичку, похвалила она. — То, что надо! — приговаривала. — Всего в меру, только пирожка не хватает, чтобы закусить.
Князь укоризненно посмотрел на неё, сложил руки на груди, а гости обалдело глядели на боярышню. Кто-то усмехнулся, попробовал и выдал:
— Вкусно!
Все заработали ложками, а Иван Чулков дал знак подать князю новую порцию.
— Ниче, но жидковато, — загомонили гости князя, а когда он сам попробовал, то сказал то же, что и Дуня:
