— Внучка моя, Агрипина… Она все кто у меня есть, остатнюю родню, бог забрал, кого лихоманка извела иные сами померли, прочих тати и татрва поганая измучила. Она просила отдать её за тебя, люб ты ей.
Да вот, не хотел я тогда. Зрел в тебе босяка, голытьбу подзаборную, смерда. А теперь не разумею, может ты обскажешь как быть?
— Отдай Агрипу за меня замуж, буду холить, и лелеять, а по воскресеньям носить на руках.
— Тьфу, на тебя, короста — Он взмахнул рукой, привычно прижимая покалеченную к животу — с ним как с человеком, а ему все бы только посмеяться над стариком.
— Силантий Митрофанович, я прошу руки Вашей внучки — вставать на колено я не стал, а просто постарался сохранить на роже достаточно серьезное выражение.
Он изогнул бровь, на лице появилась насмешливое выражение:
— С родом дворянским хочешь породниться?
Не успел я вякнуть хоть что-нибудь, как меня фактически женили.
— Как она молвит, так и будет — и вытянув шею посмотрел мне за спину с любопытством в голосе поинтересовался — Что это?
— А — а. Считаю, за сколько добычу продать сможем.
— Ну-ка, подвинься — решительно толкнул меня в плечо, усевшись цапнул листы с записями, с близоруким прищуром, на вытянутой руке посмотрел на них, отдал обратно — Молви давай, а не то карябаешь словно курица лапой.
То что это написано на новорусском его не смутило, все равно сослепу не разглядел.
— Ежели четыре лошадки Федьке отдадим, из тех, коих сегодня взяли, то…
— Уд ему собачий под хвост, а не лошадок, пущай пораненных выхаживает, ему они и достанутся, и то жирно.
— Тогда будет их у нас, без малого, сотня голов. Как уж ты их делить будешь — мерины строевые, кони добрые, меренки, мне не ведомо, но себе хотел бы отобрать и оставить с два десятка лошадок.
И заторопился договорить, видя, что он хочет перебить меня:
— Своим деревенским раздам, а они мне опосля за них деньги отдадут. Не все же мне на Бабае дрова из леса возить да в телегу запрягать.
Силантий согласился:
— Твои кони, делай что хошь. А какие по уговору отдать надобно, завтра смотреть будем и дуванить.
— Про дуван, мы с ляхов и седла забрали с упряжью, как с ней быть?
— А ни как, уговор токмо о лошадях был — Силантий хмыкнул — можешь по рублю дать им — подумал немного и закончил мысль — и то много будет.
— А кто помер, их долю кому? Не по-людски будет, они головы сложили…
— Отдельно, я сам опосля отдам.
Помолчали немного и продолжили, обсуждение трофеев с оценкой. В некоторых итоговых суммах пришлось урезать осетра. Мушкеты посчитал в фунтах и приблизительно перевел цену в рубли, сотник назвал более реальную цифру. В итоге на треть в минус ушло. Талеры со злотыми меняют по весу, а рубль тяжелее будет. С камнями, сотник молвил — сам не ведает, но у него есть на примете, к кому обратиться.
Все исправления вносятся в графы, звонко щелкают косточки калькулятора, и вот я озвучиваю итог. Мы взяли трофеев, без учета отданных лошадей, на восемьсот рублей, точней семьсот девяносто три.
На самом деле сумма будет еще меньше, потому что часть вещей не будет продана, а роздана стрельцам, с которыми я эти дни воевал, бок обок. Я так хочу, так и будет.
Когда заявил об этом Силантию, он только одобрительно посмотрел и ничего не сказал.
Он уже собрался уходить, я вспомнил и спросил о парнях:
— Отпустишь ребят ко мне?
Сотник остановился на пороге и не оборачиваясь ответил:
— Отступного с тебя возьму, да пускай идут с миром.
— И много, того… отступного?
— Я думать буду — наклонил голову перед низкой притолокой и вышел.
Закрываю записную книжку и тру уставшие от напряжения глаза. Теперь понятно почему все переписчики были близорукими. С такого освещения совсем ослепнуть можно. Костер давно прогорел и светился жарким, мрачно — красным мерцанием. Вокруг раздавалось сопение уставших за день людей.
Тогда последние строчки на сегодня и все.
Днем, когда наш доблестный отряд карабкался на местные Гималаи, случайно оказался рядом с Силантием.
Напомнил о цене вопроса.
Получил ответ: «А по пять рублей с каждого и забирай. Грамотки, домой приедем, отпишу».
Я честная Маша, прикидываю — пять на четыре — двадцать, вполне разумная цифра.
Соглашаюсь и, разворачивая корноухого чтоб отъехать, слышу — Федь, а ты всех берешь?
Вертаюсь обратно:
— Силантий, а твоих тут сколько?
Чуть не подавился слюной, когда он сказал:
— Восемнадцать душ будет — В его взгляде проскакивает искорка понимания, и он заливается веселым смехом. Насмеявшись и утирая слезу, спросил — А ты, думал, что токмо про тех молвил, что к тебе приставил?
Я с трудом сглатываю возникший в горле комок и киваю тупой башкой. За прошедшие дни я так и не удосужился поговорить с народом, узнать, что почем, куда и как…
С усилием отодрал от горла цепкие лапки зеленой подруги, чуть не задавила стерва пупырчатая.
Вымученно улыбнулся:
— А-а, давай всех, раз сами хотят.
Уже убирал книжку в мешок, когда на ум пришла шальная мысль — Силантий за Агрипиной должен будет дать приданное…
Лета ХХХ года, Сентябрь день 27
Мы вернулись!!!
