продавать, дарить их и т. д. Некоторые крестьяне даже владели целыми деревнями. Стороннему человеку община также могла предоставить землю, однако за плату, поставив его «на оброк», по оброчной записи.
Хотя Великокняжеский Судебник Василия Третьего ограничивал вольности наместников — «без старосты и без лучших людей наместником и волостелем не судите (наместникам и волостелям не судить)» — такие предписания оказались недостаточными для ограничения произвола наместников и бояр, захватившим власть в период Иванова малолетства с 1533 по 1547 годы.
С воцарением Ивана IV правительство перешло к решительным мерам по расширению прав выборного местного самоуправления, что касалось в первую очередь крестьянства, составляющего основную часть населения страны и первые грамоты по уездам разослали ещё в 1552 году.
Земщину начал вводить царь Василий Иванович, но бояре и бывшие удельные князья противились новой политике и не отдавали свою власть над вотчинными и кормленными землями. А цель организации земства была проста. Земщина подчинялась царской власти. И никому более. Как понимал Санька — бояре в той истории в 1565 году взбунтовались и Ивану Васильевичу пришлось прятаться в лояльных землях, и усмирять бунтовщиков.
Как было известно, тот Иван Грозный сделал вид, что собирается сложить с себя полномочия царя и, назначив соответствующие мероприятия на определённый день, стал тайно готовиться к бегству. Осуществляя ежедневные молебны, он как-то вышел из храма и сел в ожидавшую его повозку, в которой уже сидела жена с детьми. Сел и уехал. Забрав часть государственной казны.
Почему его и считали коварным и хитрым царём. Он просто перехитрил всех своих друзей и врагов. А потом с помощью «ближников» стал проводить дознание.
А всего то лишь царь Иван Васильевич стремился к тому, чтобы крестьяне в общественных отношениях были независимы и, согласно исконным русскими обычаям, имели одинаковые права с прочими классами русского общества.
В своих окружных уставных грамотах для волостей писал Иван Васильевич следующее:
«И мы, жалуючи крестьянство… наместников и волостелей и праветчиков от городов и волостелей оставили. Велели мы во всех городах и в станах и в волостях учинить старост излюбленных, кому меж крестьян управу чинить и наместничьи и волостелины и праветчиковы доходы собирать… которых себе крестьяне меж себя излюбят и выберут всею землею… и разсудити бы их умели в правду безпосульно и безволокитно».
Бояр, князей и их родственников было много. Ивану Грозному, чтобы привести к подчинению Русь, пришлось истребить около десяти тысяч человек. Санька был к этому не готов. Ему было страшно и он с трудом решился на шаг, ведущий к расколу общества, и к кровавым жертвам, но иного пути он не видел. Или надо было и вправду уходить с поста руководителя государства. Но ведь он сам хотел дать народу волю. Если не он, то, кто?
Санька не стал сильно менять текст уставных грамот, а лишь чуть поправил его, приблизив к понятному ему русскому языку и отправил в сто двадцать четыре уезда. Теперь надо было ждать реакции бояр.
* * *
К зиме его замок «оброс» дополнительными пристройками и дворами и превратился в небольшой Кремль. В Московском Кремле Санька почти не бывал, и жизнь в нём стала потихоньку «хиреть». Братчины с боярамине проводились, пиры по праздникам тоже. Лишь иногда, в церковные праздники, царь появлялся в Успенском соборе.
Адашев руководил всеми приказами, восседая в отдельном кабинете здания, построенного на Ивановской площади в Кремле. «Дьячьи избы», установленные ранее там же, ломать не стали. В них устроились площадные подьячие, у которых каждый желающий мог за плату составить челобитную либо оформить какой-либо частный юридический документ.
Зимой Санька женился.
В 1552 году в Москву прибыло черкесское посольство. Представители княжеств Жанэ и Бесленей просили русского царя Ивана Васильевича Грозного принять их в своё подданство. Кабардинский князь Темрюк Идарович с посольством отправил в Москву своих сыновей Булгайруком и Салтанкулом. Через своих послов Темрюк-мурза попросил у царя Ивана Грозного военной помощи в борьбе против соседних горских правителей. Младший из сыновей Темрюка, Салтанкул, остался в Москве, принял крещение под именем Михаила и получил фамилию Черкасский.
От Салтанкула Санька узнал, что у Темрюка кроме сыновей имеется несколько дочерей и две из них вполне готовы вступить в брак. Тогда он приблизил младшего сына Темрюка и стал выпытывать у него, насколько красивы его сёстры. Однако, в конце концов, Санька устал от постоянного «вах-вах, какая красавица!» и спросил прямо:
— Усы у них есть?
— Э-э-э-э-э…. — завис черкес. — Какие усы? Слюшай! Так… Мягкий пух.
— Это сейчас у них мягкий пух, когда им по пятнадцать. У их матерей усы есть?
— Нэ обижай мою мат, — обиделся княжич.
— Да кто ж её обижает? Мне просто целоваться с усатыми женщинами не нравится, — сказал Санька и тихо добавил. — И с усатыми мужиками.
Салтанкул задумался.
— Ты, что жениться хочешь? — спросил он. — На моей сестре?
— На дочери твоего отца, — уточнил Санька. — У него много жён?
— Три. Старшая моя мать. У прежней старшей жены рождались одни дочери. Сёстры похожи на ваших женщин, но они уже замужем… Хотя… У младшей недавно убили мужа.
— Сколько ей лет? Дети есть?
— Лет? Лет четырнадцать-пятнадцать. Детей нет. Они с Тенгизом только поженились и на нас напал дядя с сыновьями. Многих наших побили.
Санька задумался.
— Как наши женщины, говоришь? Что, светловолосая?
— Не-е… Волосы тёмные, но не чёрные. И глаза большие. Во!
Салтанкул показал пальцами размер глаз. Санька усмехнулся.
— Понятно. Короче… Если она бездетна и не ущербна, готов её в жёны взять.
Черкес клацнул кинжалом, подпрыгнул от возбуждения и прошёлся на носках в боевом танце.
— Я услышал тебя! — воскликнул горец. — Сегодня отправлю гонца к отцу.
— Смоими сватами, — добавил Санька. — Зачем время терять?
— Ты такой решительный! А вдруг не понравится?
— Доверяю твоему вкусу, — усмехнулся Санька.
На самом деле, ему было абсолютно всё равно, кого ему привезут. Ему нужен был союзник в войнах с Крымским ханом.
Этот разговор состоялся почти год назад. И вот в ноябре прибыло новое кабардинское посольство с невестой и письмом, в котором между прочим, было сказано, что если эта невеста не понравится, пусть царь оставит её себе наложницей. Однако невеста понравилась. И понравилась не только Александру, но и Марте.
— Добрая у неё душа, — сказала она. — И не порченая она. Не было в ней мужского семени. Мы, кикиморы, детей нутром чуем.
Она тяжело вздохнула.
— Ибо доля наша такая, чужих детей чувствовать и любить.
— Да, кстати. Ты моих детей, кои дай бог появятся, не залюбишь до смерти?
— Нет, господин.
