Я сейчас другая. Да и подруги мои сильно изменились в твоём свете.
— Ну и ладушки, — сказал Санька и погладил Марту. — Значит, говоришь, можно жениться?
— Ты только не отдавай её на осмотр повитухам и лекарю. Заразу занесут. А лекарь твой…
— Да, знаю я! И не мой он. Сама же знаешь, не лечит он меня. Он сейчас другие зелья варит. А про осмотр правильно советуешь.
Невесту окрестили и даже имя ей менять не пришлось. Её звали Аза и осталась она Азой. По ноябрьским святцам имя себе взяла.
Венчал молодых патриарх Максим Грек, за год приобретший к формам тела и благости на лице, соответствующим статусу, ещё и сознание, отличное от нестяжательства. Санька, когда видел его, думал, что вот пример срабатывания формулы «бытие определяет сознание». Став патриархом, Грек забыв о своих претензиях к монастырям и храмами, сам стал поощрять строительство крепких каменных стен. А где на это деньги взять, как не с земель? Вот то-то… Другое дело, что меру надо знать во всём.
Венчание провели третьего декабря в Благовещенском соборе. Свадебные исконно русские традиции Санька пытался пересмотреть и изменить, но тут даже Адашев замахал на царя руками и вскричал: «Не можно рушить свадебные чины!» И пришлось царю на время вернуться в Московский Кремль, ибо по традиции должен был он в ожидании времени венчания сидеть в своих дворцовых покоях, а царевна в «Золотой палате».
Церемония начиналась с входа царя и царевны в Грановитую палату. Но сначала царь со своим свадебным «поездом» шел в Золотую палату к царевне, чтобы через своего дружку повелеть ей идти в Грановитую палату. Согласно обычаю, первой в Грановитую палату должна была прийти невеста, за ней — жених. Это торжественное шествие выстраивалось по чину: впереди шли свечники, каравайники, фонарщики и дружки. Окольничий и дьяк «берегли путь», протопоп — кропил его святой водой. Царевну вели под руки свахи, сидячие боярыни и постельницы, а царя сопровождал тысяцкий.
Санька, когда прочитал, специально для него написанный распорядок свадебной церемонии, ошалел, потом пытался его отменить, что категорически не получилось, потом смирился, но приготовился терпеть издевательства.
На первом выходе жениха и невесты в Грановитую палату их встречал свадебный стол с хлебом, сыром и солью — этими древнейшими еще языческими символами, олицетворявшими месяц и солнце, бракосочетание и благополучие.
Здесь совершался интереснейший обряд царской свадьбы: в парадном зале Грановитой палаты под молитву священника происходило чесание гребнем голов жениха и невесты. Жена тысяцкого, обмакивая гребень в вине или в меду, расчесывала волосы царю и царевне, символизируя тем их переход в новое качество, а затем надевала невесте фату, осыпала жениха и невесту хмелем, что было залогом плодородия, богатства и достатка, обмахивала, словно веером, соболями, означавшими царственное богатство.
И далее, и далее, и далее…
Многочасовую свадебную процедуру Санька с Азой выдержали. Саньке было проще. Он оставлял своё тело и улетал «по делам» в крепость «Воронеж» в тело Петра Алтуфьева, который строил корабли.
Пётр уже свыкся с посещениями Александра, и получал от них несколько полезных эффектов. Во-первых, — отдыхал физически, потому, что тело двигалось за счёт Санькиной энергии и своих ресурсов не тратило, а во-вторых, — иногда даже умудрялся поспать. Он сильно уставал.
Им было заложено сразу двадцать больших шхун, по две на каждого мастера. На большее количество пока не хватало мастеров. Таких больших кораблей никто из них не строил, но лекала для них, изготовленные Санькой лично, имелись. Верфь растянулась на пять километров. По госзаказу к весне необходимо было построить пятьдесят сорокаметровых вёсельных шхун.
Низко сидящая в воде шхуна, очень легко использовалась, как галера, при установке, естественно, вёсел, и наличии гребцов.
Вот Пётр и плавал на служебном ботике по реке Воронеж, замеряя шаблонами углы и дуги деталей корпуса. Поэтому Санькина помощь всегда была кстати.
Пока «молодые пировали», сидя в креслах, стоящих на высоком постаменте, сооружённом из громадного сундука, укрытого красным бархатом, Санька успел осмотреть три будущих корабля, место сушки заготовленного леса и столярную мастерскую. Но тут молодых повели в опочивальню, и Санька вынужден был срочно вернуться в своё тело.
Царская опочивальня замыкала комнаты дворца, называемые «кабинет»: переднюю, крестовую, престольную. Опочивальня не отапливалась, поэтому её низкие двери для сохранения тепла были обиты материей, полы застланы в несколько слоев коврами.
На постель, увенчанную расписным балдахином, больше похожим на богатый шатёр, уложили ненавистные Саньке перины. Обычно их было около десяти штук. Чтобы взобраться на двухметровую постель, надо было взойти по приставным лестницам. Санька «плюнул» на чины и, выхватив у дружки снедь, завёрнутую в скатерть, захлопнул перед его носом двери.
— Фу-у-ух! — выдохнул он.
Аза, стоявшая, укрытая какой-то женской «лобудой», напоминала кусок необработанного мрамора. Санька её ещё не видел. Братья невесты оберегали сестру от сглаза, и как Санька не пытался воспользоваться своим «служебным» положением, на женскую половину его не пустили. Только в щёлочку ему удалось посмотреть на будущую жену, но она всё время показывалась ему полубоком.
Он снял с жены покрывало и ахнул. На него, и вправду, смотрели большие синие, как небо глаза. Припухшие от покусываний губы были плотно сжаты, а взгляд дерзок.
Когда-то Александр читал, что жена Ивана Васильевича, Мария Темрюковна была красивой, но взбалмошной девицей. Именно поэтому он выбрал другую. Хотя та сейчас ещё не доросла до замужества… Захарьины советовали взять в жёны Анастасию, жену Ивана. И это было вполне по русским канонам. Анастасия была смирной, аки агнец, и Санька, глядя в непокорные глаза Азы, вдруг подумал, что может быть они давали верный совет.
Свадьбу гуляли положенные три дня, а потом царь возжелал отправиться в свадебное путешествие. На государственном правлении Санька оставил Владимира Старицкого и Адашева, а сам с большим поездом и пышными проводами выехал в сторону Рязани провожать черкесских родственников. Это решение он согласовал с Большой государственной Думой, на которую вызвал и опальных бояр.
Дума прошла напряжённо. Бояре, не догадываясь о причинах «большого сбора», меж собой переглядывались и перешёптывались, а когда в Грановитую палату зашёл Александр, смолкли. Санька не стал усаживаться на трон, а прошёлся по залу и остановился напротив Старицкого. Тот сидел, потупив взор. Отношения у них с Санькой всё никак не складывались. Владимир был закрыт, как книга с внутренним замком. Как не подбирал Александр к нему ключи, так и не подобрал. Владимир боялся его до дрожи.
— Тебе, брат оставляю Москву на правление, покудова провожу гостей. Задержусь ненадолго в Рязанской Троицкой обители. Да проеду потом по
