На стене висела огромная тщательно составленная карта Тихого океана. Такой не обладал пока ни один монарх мира. На карте отсутствовали белые пятна или вымышленные земли, впаренные тщеславными мореходами своим правителям. Зато имелись названия подлинные, которым, возможно, будет не суждено прозвучать под этими небесами. На карте обозначались торговые пути, промысловые зоны, племенные территории, все наши города, заводы, фактории, помечались особыми значками золотоносные районы, о которых пока не ходило и слухов, подробно расписывались прилегающие к океану материковые территории, куда ещё не ступала нога европейца.
Силуэты кораблей на вонзенных в карту булавках, обозначали передвижение наших торгового, промыслового и боевого флотов, а перекрещенные пушечки соответственно обозначали дислокацию вооружённых формирований. Понятно, что без оперативной связи все эти картинки являлись чистейшей профанацией. Кораблик мог давно потонуть или благополучно пересечь океан, а мы узнавали об этом может быть через год. Однако даже несовершенная оперативная карта придавала делам упорядоченный вид.
Обычно в зале находился Комков или кто-то из его заместителей, сидело с полдюжины людей, работающих с документами, постоянно заходили и выходили те, что обновляли текущую обстановку. Я же теперь застал только трёх молодых креолок, которые пили кофе и болтали — совсем как оставленный без присмотра начальника персонал в офисе какой-нибудь затрапезной фирмы. При моём появлении разговоры смолкли. Девушки смотрели на Самого Большого Начальника без испуга, скорее с любопытством.
— Привет, дамы! — улыбнулся я. — Угостите кофе?
— С удовольствием, — ответила Галка, самая бойкая из троицы.
Она вытряхнула из ящичка мельницы остатки кофе, добавила кусочек сахара и, залив водой, поставила турку на спиртовку. Электрических машин ещё не придумали, но может оно и к лучшему. Мне всегда нравился кофе сваренный запросто.
Мы молчали, разглядывая друг друга. Девушки являли собой первые плоды образовательной программы. Я помнил их ещё учениками, а потом и подростками, тянувшими жребий после начальной школы.
С тех пор мне приходилось регулярно проведывать девушек, читать лекции по самым разным вопросам, а то и просто «говорить за жизнь», но с особым вниманием я следил за карьерным ростом протеже, когда они, наконец, закончили обучение. Пока что карьера развивалась не слишком бурно.
Галина работала по дипломатической линии, переводила с туземных языков и всё чаще подменяла засыпающего на переговорах Мухоморщика. В остальное время составляла словари, имеющие, впрочем, слабый спрос в виду пока еще доминирующей безграмотности зверобоев и купцов, которым они предназначались. Гораздо больше её увлекало попутное занятие — изучение мифологии, обычаев, фольклора. Я потворствовал увлечению, хотя даже Тропинин считал этнографию лишней обузой на данном историческом этапе. Но ведь только сейчас и можно было собрать первичный материал, который чем дальше, тем больше засорят пришлые мифы и языки.
Варвара занималась сельским хозяйством и промыслами. Работала вместе с калифорнийской лабораторией Матвея Дерюгина, где пытались возделывать табак и прочие колониальные культуры, но взяла на себя более умеренные широты. Мы построили небольшую оранжерею на территории будущего университета. В большей степени на Варваре держалось научное обеспечение промысловой отрасли. Мы пытались разработать систему разумного природопользования — чередовать запуски, нарезать заповедные зоны и собирались со временем добиться надёжного воспроизводства зверья, с одной стороны, и стабильности цен на пушных рынках, с другой. Информации, однако, не хватало, поэтому Варваре предстояло создать науку заново. Наши с Лёшкой источники, будь то канал Дискавери или детские книжки про пингвинов и лемуров рассказывали чаще, чем про бобров или лисиц.
Дарья получила в распоряжение городскую больницу и несколько туземных помощниц. Ей было и проще, и сложнее. Основные медицинские достижения будущего базировались на технологиях нам пока не подвластных.
Кофе зашипел, собираясь сбежать, и Галка едва успела снять со спиртовки джезву, или турку, как её называли в России.
— Как дела, сестрички? — спросил я, сделав первый глоток кофе с привычным уже привкусом пыли от некачественных жерновов.
Сестрички разом вздохнули.
— Помаленьку, — ответила Галка. — Перевожу какую-то муть про распорядок британского королевского флота.
— Это не муть, девочка. Я за эту бумагу бобрами заплатил. Хотя Тропинин, конечно, мог и сам перевести. Разведка — его епархия.
Тропинин и правда озаботился созданием шпионской службы. При этом он смотрел в будущее и рассматривал нынешнюю игру в аналитику не более чем тренировку — сейчас мы находились столь далеко от европейских дел, как впрочем и азиатских, что физически не могли держать руку на пульсе, не то что влиять на политику. Чему лично я был рад. Но если удавалось, то охотно добывал информацию для анализа.
— Алексей Петрович говорит, дескать почерк больно уж кудрявый, — пожаловалась Галка. — Буквы среди кружев не разберёшь. Но я думаю просто лень ему.
Простота общения с начальством отличала трех девушек от всех других служащих. Большую часть жизни они находились под нашим влиянием, не удивительно что манера их поведения стала наиболее близкой нашей с Тропининым эпохе. Я любил болтать с ними просто так. Вот и сейчас не спешил переходить к делу. Если случилось что-то серьезное — сами первым делом расскажут.
— Как твои бобры? — спросил я Варвару.
— А что бобры? — пожала она плечами. — Бобры, как и прежде деревья грызут. Вот тут недавно белых медведей видели, это полюбопытней бобров будет.
— Белых медведей? — удивился я. — Где?
— На Острове, к северу, вёрстах в ста — ста пятидесяти.
— Странно. На льдине шальной принесло?
— Как я поняла по рассказам тамошних жителей, это не те медведи, что во льдах живут. Обычные гризли, как вы их с Тропининым называете, только шкурой белые с желтизной.
— Такое бывает в природе, — улыбнулся я. — Альбиносы. Ничего особенного.
— За исключением того, что там их много. Целая популяция, — Варвара произнесла умное слово без малейшей запинки. — Нет это не альбиносы, это порода, масть. Разновидность обычного лесного медведя.
— И что думаешь делать? — заинтересовался я.
— Хотела съездить туда, посмотреть, добыть одного для пробы. Если там их действительно много, то может есть смысл промысел затеять. Белая шкура, небось, подороже обычной пойдёт. И в Кантоне такие наверняка оценят. Да и просто взглянуть на диковинку любопытно.
— Вот только мужики ушли, а девок не взяли, — не выдержала долгого молчания Галка. — Оставили нас город сторожить, как старух, право, каких-то.
— А куда ушли? Неужели за медведем?
— Как бы не за медведем, — проворчала Галина. — В проливах шмуглера заметили. За шкурами пришёл. Сразу же пришлые с индианцами стычку устроили. Ради шутки посадили одного на бочонок с порохом и фитиль подожгли. Калликум, понятно, обиделся, ударил по ним, но пришлые все вооружены, так что побили индианцев. Калликум с Макиной прислали гонца к нам за помощью, но пока тот добирался, шмуглер из залива Нутка ушёл дальше в проливы. Кораблик у него небольшой, но на борту пушки, индианцам такой не по зубам. Вот все наши и отправились на войну.
— Ага, — дело прояснилось и я выдохнул с облегчением. По крайней мере не война с тлинкитами или хайда, какой я всегда побаивался, и не вторжение испанцев. — И давно вышли?
— Два дня тому назад.
Я подошел ближе к карте и обнаружил значок эскадры в одном из проливов.
— Что так все и сорвались?
— Все. Будто бес в них вселился. Дела побросали. Протрубили сбор-поход. Лязг железа, пальба, хвастливые обещания. Рожи раскрасили, перья нацепили и подались за победой.
Я подумал, что у Галки определённо пропадает литературный талант. Впрочем, почему пропадает? Ещё не вечер.
