Со дня, когда лекарь торжественно объявил, что малышу уже восемь месяцев и беременность протекает нормально, в моих покоях в углу поставили небольшую койку, и мадам Менуаш находилась при моей особе неотлучно.
Я благодарна была этой даме уже за то, что по ее настоянию несколько лишних раз в течение суток вставала с кровати. Горничные тащили ширму, она просила меня поднять сорочку и осматривала мой живот. Не знаю, действительно ли она была такой уж великолепной акушеркой и что-то там понимала или же, как и лекарь, просто пыталась набить себе цену, но я была за любую физическую активность.
Несколько раз мне даже удавалось побеседовать с ней, задавая вопросы. Неловкость состояла в том, что в отличие от Софи, она не могла присесть в моем присутствии. Поэтому разговоры были не слишко долгими: я чувствовала неудобство оттого, что мадам вынуждена стоять. Она легко и охотно шла на контакт, отвечала на все мои вопросы. Пару раз она вспоминала в разговоре «мои» предыдущие роды и факты, которые она при этом рассказывала, вызывали у меня нервную дрожь. Мне не верилось, что этот процесс будет происходить так по-идиотски.
Когда дошло до самих родов, я поняла, что акушерка не только не преувеличила творящуюся глупость, но просто не додумалась рассказать мне остальные подробности. Если мадам упоминала о присутствии на родах мужа-короля и моей свекрови, королевы-матери, то ей, похоже, просто не пришло в голову упомянуть, что кроме королевской пары на родах присутствуют еще и все мало-мальски значимые государственные чиновники.
Когда начались первые схватки и отошли воды, в мою опочивальню по одному и группками начали входить мужчины и женщины, которых я никогда прежде не видела. Большинство, конечно, составляли мужчины.
Процентов семьдесят из них были или в солидном возрасте, или как минимум лет двадцати восьми-тридцати. Почти все одеты в стиле «дорохо-бохато». От разноцветных шелков, бархата и атласа просто рябило в глазах. Чтобы всем все было хорошо видно, зажгли десятки свечей и возле кровати, и по периметру комнаты, и на огромной люстре под потолком. А оба камина напихали дровами так, что пламя просто ревело.
При всем при том этим людям было глубоко наплевать на меня. Они разговаривали о своем, о том, что им было важно, иногда слышались негромкие смешки. Метрах в трех от моей кровати поставили два кресла, куда уселись король и моя свекровь. Их личная свита стояла полукругом за креслами и со скукой в глазах наблюдала, как бегают служанки, как мадам Менуаш пытается успокоить меня.
Чуть в стороне от изголовья группкой стояли лекари. Главным, похоже, был мэтр Борен, потому что говорил в основном он, а два других внимательно слушали, согласно кивая головой. При этом ни один из них даже не смотрел в мою сторону. Я вообще не понимала, на кой черт они здесь нужны!
Людей в комнате становилось все больше: каждые несколько минут дверь приоткрывалась и проскальзывал очередной опоздавший. Как правило, он немедленно присоединялся к одной или другой группе придворных или же просто начинал судорожно метаться между компаниями, разыскивая свою. От этого мне казалось, что я наблюдаю броуновское движение молекул — постоянное перемещение людей, беспорядочное и хаотичное.
Волей случая, взгляд мой зацепился за мужчину лет пятидесяти. Сложно сказать, почему. Возможно, потому что он единственный из всех не болтал, не сплетничал, не искал развлечений. Он держал в руках богато расшитую бархатную папку, в которой лежали какие-то бумаги. Мужчина вдумчиво читал, не отвлекаясь на царящую суету.
В какой-то момент ему понадобилось перевернуть страницу и он, на мгновение оторвавшись, поднял глаза и равнодушно глянул на меня. Но ровно в тот момент, как он глянул на меня, схватки стихли и я ощутила мгновение блаженства и покоя. А столкнувшись с ним взглядами, увидела не циничное любопытство, а нечто вполне человеческое: жалость.
Впрочем, пока я судорожно дышала, он вновь вернулся к своим бумагам, а перед ним протиснулся высокий вальяжный толстяк, ведущий за руку зрелую матрону. Она глянула на меня с брезгливостью, даже не потрудившись скрыть это, и встала спиной к кровати, продолжая что-то рассказывать толстяку.
В покоях, и без того протопленных сильнее, чем надо, становилось совсем уж душно.
Схватки на некоторое время ослабли, потому в перерывах между ними я отдыхала и шепотом беседовала с мадам Менуаш. Эта спокойная женщина удивительным образом умудрялась подбодрить меня, а также кое-что рассказать о прошлых родах:
— Не стоит беспокоиться, ваше королевское величество. Вспомните, как в прошлый раз молодой герцог Палино так хотел проследить за вашими родами, что ухитрился сбить служанку, которая выносила таз с грязной водой. Я даже помню, ваше королевское величество, как вы изволили улыбнуться! Ведь он в тот день пришел в новом костюме!
Из таких мелких деталей у меня складывалось общее представление о королевском дворе. Похоже, прежнюю Элен здесь все поголовно в грош не ставили, и это казалось мне очень странным. Ведь не может же быть, чтобы двор был однороден, чтобы внутри не было никаких партий, течений и группировок. Скорее всего, мои знания просто слишком малы.
Когда срок моего «тюремного» заключения кончится, и я смогу покидать надоевшую мне до тошноты комнату, я постараюсь узнать, как и кого можно перетянуть на свою сторону. Благо, что я воспитывалась в совершенно другом мире и прекрасно понимала, что королевский двор — это уже сложившаяся система из многих компонентов. Значит, я должна выбрать один из компонентов и любыми путями «присвоить» его себе. Этому двору явно не хватает партии королевы. Моей партии.
Между тем, схватки учащались и становились все сильнее и сильнее. В какой-то момент мадам Менуаш начала достаточно громко командовать служанками. Я плохо воспринимала ее речь через призму боли.
— Одеяло убрать! Совсем убрать! Простынь…чистую простынь! Куда лезешь, бестолочь⁈ Оботри лицо королеве!
То ли от боли, то ли от дикой духоты, временами мне казалось, что я теряю сознание. Воздух в комнате становился все тяжелее. Влажные испарения не давали нормально дышать. Огонь камина и свечей, королевская семья и придворные уничтожили весь кислород и я начала задыхаться. Придворные обливались потом, мелькали платки и веера. Для королевы и ее сына принесли опахала.
Глава 6
Самым омерзительным было то, что с меня окончательно содрали одеяло, довольно грубо и торопливо, и на мои широко расставленные ноги и обнаженное тело сейчас со скучливым равнодушием поглядывали все, кто был в комнате. Ничего более унизительного в моей жизни не было. Чем-то эта сцена напоминала мне тот самый случай, когда меня ограбили гопники. Только этот процесс был гораздо более масштабный, призванный полностью уничтожить меня как личность.
Все это время мадам Менуаш поддерживала и подбадривала меня, а рядом со мной на кровати, подобрав юбки, сидела мадам Вербент, держала меня за руку, периодически тихо сжимая пальцы, как бы напоминая, что она всегда рядом. В моменте просветления, когда боль ненадолго утихала, я чувствовала, как в моем сердце растет благодарность Софи. Несколько раз, почти на грани потери сознания, я просила:
— Только не бросай меня! Мне так больно, Софи, только не бросай меня! Пожалуйста, не уходи… — на что Софи, все также держа меня за руку, торопливо шептала: «Нет-нет, моя королева! Я ни за что не брошу вас! Прошу вас, Элен, тужьтесь сильнее. Вам нужно делать все в точности так, как говорит мадам Менуаш. Помните, Элен, что она лучшая акушерка королевства! Я здесь, я с вами…Тужьтесь, моя королева!»
Схватки все усиливались, хотя казалось, дальше уже и некуда. Свечи стали гаснуть от духоты и я даже не сразу поняла, что вместе со свечами гаснет мое сознание…
В себя я пришла от резкой, даже какой-то острой струи холодного свежего воздуха. Кто-то пихал мне в лицо нечто дымящееся и воняющее. Я слабо отмахнулась, не слишком понимая, что происходит вокруг. Сознание становилось яснее, схватки на мгновение затихли и я различала громкие возмущенные голоса где-то за изголовьем кровати. Даже муж и свекровь отвернулись от меня и смотрели туда, в сторону окон.
