— Деньги, собачье дерьмо! Или… — и я кольнул ножом в горло стонавшего бродягу.
Тот сначала дернулся всем телом от боли и неожиданности и только потом чуть не плача, закричал: — Нет у нас ничего! Пустые мы! Клянусь святым Бонифацием!
— Заткнулись! — прикрикнул я на них. — Тогда давайте, что есть ценного из вещей. Живо!
— Вот. На. Возьми, — торопливо забормотал трус, протягивая мне свой головной убор. — Я ее совсем недавно украл. Она почти новая.
— Не мучай меня больше, нет у нас ничего, — уже чуть ли не заплакал, лежащий у моих ног, бродяга.
Судя по всему, у них действительно ничего не было, а значит, разжиться парой мелких монет мне не удалось. Неожиданно это вызвало у меня сначала всплеск разочарования, а затем новый взрыв ярости. Обычно я четко контролировал себя, но тут видно сказалось все, что произошло со мной за последние сутки: провал в прошлое, чужое тело, непонятная обстановка, голод, ночевка под эшафотом. Хотя я сумел взять себя в руки, но отголоски ярости чувствовались в моем голосе, когда злобно прошипел: — Исчезли. Прямо сейчас.
Повторять не пришлось. Оба, причем довольно шустро, пролезли в отверстие под лестницей и исчезли за стеной дождя. Вернувшись на свое место, я тихо выругался из-за того, что сорвался, причем по мелочи. Причина моей вспышки была ясна — информационный вакуум. Главное для таких, как я — подготовка и информация. Находясь на чужой территории, мне непрерывно приходилось изучать и анализировать окружающую обстановку, чтобы правильно оценивать степень опасности. А как работать с чем, чего нет?
Чтобы отвлечься, покрутил шляпу в руках. Это был головной убор с высокой тульей, узкими слегка загнутыми полями и острым, выдающимся вперед, козырьком. Попробовал надеть.
"Вроде подошла. В крайнем случае, продам старьевщику за пару монет. Возможно, и нож придется продать. Не о том думаешь, — оборвал я сам себя. — Надо идти от исходника и слепить для себя образ Клода Вателя. Если исходить из отличного физического состояния тела, то можно действительно предположить, что тот когда-то был акробатом или жонглером, вот только как быть с цитатами на латыни? Беглец из монастыря? Может и так. Возраст пока можно оценить только ориентировочно… двадцать пять-двадцать восемь лет. Одет как не бедный горожанин. Так может, все-таки, мелкий торговец? Ну, не знаю. А вот студента из списка точно можно выбросить. Правда, ясности не больше стало, слишком много противоречий. Хм. Может попробовать наняться в помощники к какому-нибудь купцу? Я знаю несколько языков. Хотя, знаю их современные варианты, но есть шанс, что получится так, как с французским. Военное дело, по любому отпадает, моя работа — тайная война. Интересно, как тут обстоит дело со шпионажем? Скорее всего, что никак. А может мне пойти по медицинской стезе? Неплохо знаю анатомию, немножко психологию и основы скорой помощи. Вот только не мое это, да и перспективы сомнительные. Да еще непонятно, как у них обстоят тут дела с дипломами. А на сегодняшний день? Можно грузчиком… или вышибалой. Короче, надо думать, а сейчас спать".
Проснулся я уже от громких звуков над своей головой. Солнце било сквозь щели, нарезая тонкими полосками утоптанную землю, а за деревянными досками были слышны громкие голоса людей. Я осторожно вылез из-под помоста, чем вызвал у местных зевак дружный смех. Они какое-то время показывали на меня пальцами и отпускали грубые шутки, но стоило мне отойти чуть в сторону, как внимание зевак снова вернулось к эшафоту. Надев "подаренный" мне головной убор, я теперь мало чем отличался от большинства горожан. В животе заурчало. Подойдя к фонтану, попил воды, затем снова вернулся к толпе зевак. Стоя позади людей, снова стал лихорадочно думать, как мне найти хотя бы временную работу.
"Может в местный трактир попробовать устроиться? Кухонным рабочим. Или вышибалой".
Обдумывая варианты, я смотрел, как мужчина на эшафоте, стоя на лестнице, налаживал петлю. Слишком резко потянувшись, покачнулся и чуть было не упал, но успел ухватиться за перекладину, правда, при этом выпустил веревку из рук и та, скользнув, упала на помост. Зеваки, которые смотрели за всеми приготовлениями, почему-то не стали ему помогать. Правда, при этом никто из толпы не смеялся и не отпускал шуточки о его неловкости.
"Наверно, помощник палача. Вот только уже в возрасте дядька, — не успел я так подумать, как следом пришла другая мысль: — Может помочь человеку? Сделаю доброе дело, глядишь, монета перепадет… или покормят".
Я решительно зашагал к помосту под удивленными взглядами зевак.
— Тебе помочь?
Мужчина уже начавший спускаться вниз по лестнице, замер, затем внимательно, но при этом с явным удивлением, посмотрел на меня. В толпе кто-то засмеялся, но почти сразу умолк.
— Чужеземец?
— Какая разница. Так тебе помочь?
— Я палач, — сказал так, словно лязгнул металл.
"Палач? А где маска? — автоматически сработал у меня в голове шаблон, оставшийся в памяти после просмотра пары-тройки исторических фильмов в далекой юности.
— И что?
Теперь уже палач озадаченно смотрел на меня. Его взгляд и воцарившаяся позади меня тишина, сказали мне, что я что-то делаю не так. Оглянувшись, увидел недоуменные взгляды людей и понял, что, произнеся несколько слов, тем самым, я сумел нарушить какое-то местное табу, но так как ни проклятий, ни угроз из толпы не последовало, то я решил ничего не менять в сложившейся ситуации, тем более, что впереди маячила миска супа, а если повезет, то еще пара мелких монет.
— Помоги, если хочешь, — выдержав паузу, произнес палач.
Я залез на помост, поднял веревку с петлей и подал палачу, после чего стал держать лестницу. Когда тот слез, то последовал его новый взгляд, но уже пристальный, цепкий и оценивающий.
— Еще нужна моя помощь?
— Не откажусь, — при этом палач хмыкнул.
Судя по его саркастическому хмыканью, он такого непонятного для него человека видел первый раз в жизни, впрочем, тоже самое можно было сказать и о толпе, которая при моем появлении на эшафоте зажужжала, как рой пчел. Под руководством палача я занимался различными мелкими работами, например, менял местами колышки на здоровенном колесе, при этом мне было слышно, как палач тихо ругал за что-то плотников. Как я еще понял, у палача было очень плохое настроение, хотя он умело это скрывал.
Выполняя мелкие указания палача, я продолжал краем глаза следить за людьми на площади. Их стало больше и вскоре в мою сторону стали тыкать пальцами, объясняя вновь прибывшим, откуда взялся новый помощник палача, а еще минут через десять появился городской глашатай. Он трижды протрубил, привлекая к себе внимание, затем не торопясь, повесил на ремешке свой горн через плечо, после чего достал из поясной сумки свиток. Подождал еще несколько минут, пока не соберется больше горожан, развернул бумагу и стал читать. Это были официальные изменения в казнь, из которых стало ясно, что один из разбойников, не выдержав пыток, умер, а второй преступник искренне раскаялся и теперь его ждет не четвертование, а петля. В итоге нам пришлось срочно добавить еще одну петлю на виселице. Стоило глашатаю дочитать текст до конца, как в толпе раздались негодующие крики, люди почему-то были недовольны внесенными изменениями.
Палач еще раз прошелся по помосту, подергал веревки, проверил узлы, после чего повернулся ко мне и сказал: — У меня есть время, до того, как колокола пробьют полдень. Если ты не против, парень, то пошли со мной. Угощу пивом.
При этом у него снова появился настороженно-недоверчивый взгляд, словно у бродячей собаки, которой нередко доставалось от людей.
— Еще бы поесть было бы неплохо. Если можно.
— Не только можно, даже нужно, — тут мне показалось, что в его голосе чувствовалось облегчение.
Мы спустились с эшафота по деревянной лестнице. Палач шел впереди, а я за ним. К моему удивлению, толпа, резко отхлынув в обе стороны, освободила нам дорогу. Идя следом, я слышал, как люди громко обсуждали меня, ничуть не стесняясь: — Кто он такой? Помощник палача? А кому тогда сломали руку? Да нет, это какой-то бродяга. Почему бродяга? Одет, вроде, прилично.
