Из дневника великого князя Николая Константиновича (нашей реальности, не этой):
"Февраля 2, 1870 года. Великий день в моей жизни. Надо оглянуться на дорогу и вспомнить, что пережито... Не понимаю, за что меня все так не любят, хоть и говорят противное. Обидел я кого-нибудь? Нет. Или я из числа тех людей, которых один вид порождает недоброжелательство. При этой мысли я чувствую, как ядовитая злость наполняет мало-помалу мою душу. Откуда она взялась? Ведь дети со злостью не родятся. Великий грех того, кому я этим обязан... Пусть явятся мои хорошие качества, а дурные пусть умирают. Больше вспоминать мне тошно. Когда мне будет 30 лет, прочту это, если не сожгу с другими тетрадями, как я жёг и уничтожал все, что мне напоминало Мирбаха".
42Пушкин А.С. "Евгений Онегин" (прим. автора).
43стихи Эмилии Нечаевой (прим. автора).
44Тут главный герой ошибается: был в семействе Романовых ещё один выпускник Академии Генерального штаба — великий князь Николай Николаевич (Младший) (прим. автора).
45бутылку шампанского подают завёрнутой в салфетку (прим. автора).
46Мирбах — воспитатель Николая Константиновича. Немец, педант, привыкший воспитывать детей жёстко, часто избивая.
Глава 22
Наконец-то отшумели новогодние праздники и наступили трудовые будни. Отдохнувшие за прошедшие весёлые деньки работяги и государственные чиновники приступили к своим обыденным обязанностям. В полную силу заработали Путиловские заводы, и я, пользуясь советами Николая Ивановича, стал подбирать строительные артели для достройки и переоборудования предоставленных мне в длительную аренду цехов — Путиловского механического и литейного "Аркадии".
Как-то быстро решился вопрос моего вступления в наследование имуществом старшего Патрушева, причём сразу и столичного дома, и родовой усадьбы. Сказались старые связи графа Ростовцева среди судейской братии — он, как-никак, после отставки из гвардии несколько лет в суде почётным мировым судьёй заседал. Мне пришлось присутствовать всего на одном разбирательстве, на котором Путилов с Ростовцевым и Софа, как опекун, подтвердили мою личность и право наследования, а я предоставил документы о безвременной кончине "отца". По ходу дела выяснилось, что никаких заявлений о смерти Александра Патрушева от тёток в петербургский суд пока не поступало. Значит, я оказался прав: Анастасия Георгиевна время тянет, стремясь побольше денег с аренды дома прикарманить. Ну ничего, скоро мы с ней разберёмся.
Не знаю уж, заслал ли граф взятку кому-нибудь в суде, или просто надавил авторитетом, но на следующий же день после судебного заседания постановление о моём праве владения городским домом и свидетельство на имение были мне выписаны. Кстати говоря, если бы я обратился в суд до восемнадцати лет47, то он передал бы всё "отцовское" имущество не мне, а в опекунский совет, а тот, в свою очередь, в обязательном порядке передал бы его во временное управление одной из тёток, как ближайшей родственнице, при этом на моё мнение и на мнение Софы никто в суде и внимания не обратил бы. Насколько я понял, Софу, как не дворянку, столичный опекунский совет вообще отстранил бы от опекунства над дворянином.
После получения постановления я, сопровождаемый толпой народа, ринулся повторно осматривать уже свою четырёхэтажку. А что делать, такова нынче официальная процедура "вступления во владение городовым недвижимым имуществом" (осмотрел — распишись в получении). Можно, конечно, нанять для этого личного поверенного в делах, но у меня такого ещё нет, поэтому я был вынужден пройти все этапы бюрократической возни сам. Кроме нашей сплочённой команды, на регистрации присутствовали: чиновник городового совета, вместе с присяжными свидетелями, местный квартальный надзиратель с городовым (для порядка) и в придачу к ним несколько сторонних наблюдателей. Я, правда, не понял, зачем их привели, но граф сказал, так надо, и я махнул рукой на все эти странности. Надо так надо, бог с ними.
Хорошо хоть, в сам дом никто из толпы любопытствующих зевак не попёрся. Осматривали недвижимость, передаваемую мне в собственность, чиновник городового совета с квартальным надзирателем (как представители закона), а также Софья Марковна с Машкой (сестрёнку было не отговорить от столь увлекательного занятия), ну и, разумеется, я. Управдом Митрич нам всё подробно объяснял и показывал. В общем-то экскурсия прошла буднично, почти так же, как и при первом нашем с Путиловым посещении, но одно забавное происшествие скрасило обыденность процедуры. Вниз мы решили спуститься по чёрной лестнице, я шёл впереди и на площадке между вторым и третьим этажом конкретно завис. Не, ну слов нет! Сидит в углу лестничной площадки здоровенная бабища, задрав юбки, и нагло справляет нужду. При этом вытаращилась на меня, хлопает оторопело глазищами, но занятие своё прекращать не собирается.
Уж не знаю, что бы я ей высказал, выйдя из ступора, если бы не Митрич, бросившийся объяснять мне сложившуюся ситуацию. Оказывается, в некоторых современных петербургских домах на чёрной лестнице предусмотрены туалеты для прислуги48 (это чтобы прислуга в хозяйский туалет не ходила и не портила там ничего). Лестничные туалеты совершенно открытые, их и туалетами-то назвать тяжело — ниша в стене, меньше метра на метр, и дырка в полу с трубой до самого подвала. Причём использовать это недоразумение разрешается только по малой нужде (и так-то запахи на чёрной лестнице не приведи господи), для всего другого у прислуги имеется нормальный туалет во дворе.
Соответственно, дальнейший наш осмотр прошёл уже веселее. Городской чиновник сыпал шуточками об обилии возможностей у молодых домовладельцев по надзору за чужой прислугой, квартальный надзиратель раскатисто похохатывал над его незатейливым юмором, а Софа с Машкой при этом лыбились, ну прям как будто я по меньшей мере два часа клоуном отработал.
И вот наконец-то заключительный штрих — моя роспись в регистрационной книге: такой-то принял во владение то-то. Теперь могу делать с домом всё, что захочу. Не тратя времени даром, мы с Путиловым следующим же утром посетили несколько столичных банков в поисках выгодных кредитов, но прогулка была не столь прекрасной, как нам в желаниях представлялось. Местные банкиры оказались чересчур въедливыми, при залоге дома они, несмотря на поручительства Николая Ивановича, требовали предоставить им общий план четырёхэтажки, а также страховой полис от одной из "уважаемых в городе" страховых компаний. К тому же дом должен быть застрахован на сумму как минимум на пять процентов большую, чем испрашиваемая в кредит.
При этом самое неприятное, что банки, невзирая на все предоставляемые документы, готовы выдавать кредит, или, как сейчас чаще говорят, ссуду, максимум в две трети от оценочной стоимости недвижимости, и то всего лишь на девять месяцев. Но, как они гордо заявляют, с возможным последующим продлением. Это что же получается, если в очередной раз банк не продлит мне кредит или увеличит процентную ставку до заоблачных высот, я для погашения долга буду вынужден выдёргивать деньги из дела?
Помня о приближающемся кризисе, можно с уверенностью сказать: всё так и случится. Пусть не после первого девятимесячного срока, а после второго или третьего, то есть в самый напряжённый для меня момент — когда денежный поток с моих золотых рудников не успеет набрать силу, а новые производства и школы-интернаты уже "сожрут" всю имеющуюся наличность. Не-е, такие условия нас не устраивают, мне оборотные средства нужны лет на пять, а лучше на все десять, и, само собой, под чёткий, неизменный процент.
Посетили мы и так называемые поземельные банки, где ссуды выдаются облигациями этих же самых банков или процентными бумагами под названием "закладные листы". Да, конечно, там беспроблемно взять ссуду и на тридцать лет, но размер ссуды будет всего семьдесят процентов от оценочной стоимости дома, и ты не деньги на руки получишь, а ценные бумаги, которые придётся закладывать в обычном банке процентов этак под восемьдесят уже от оценочной стоимости этих бумаг, и опять же на девять месяцев. На худой конец можно закладные листы поземельного банка продать сразу (хотя и с небольшим дисконтом) и получить наконец реальное бабло, но... в результате всех этих махинаций и денег получится маловато, и общий процент по кредиту окажется очень неприятным. Неужели всё-таки придётся продавать дом?
