Путилова сложившаяся ситуация огорчила ещё больше, чем меня. Он не ожидал, что под хороший кирпичный дом в столице сейчас столь трудно получить приемлемую ссуду. Разумеется, время у нас ещё есть, кредитные деньги понадобятся месяца через два, не раньше, а пока мы и привезёнными из Красноярска перебиться сможем. Но возникшая неопределённость всё же слегка напрягает. Николай Иванович рвался поехать в Москву, хотел обратиться к тамошним богатым купцам и банкирам, подумывал пройтись по мелким банкирским домам Петербурга, а спасение, как иногда в жизни бывает, пришло откуда и не ждали.
Однажды за верёвку, привязанную к колокольчику квартиры графа Ростовцева, подёргал довольно-таки занимательный персонаж. Мы как раз отобедали, можно сказать в семейном кругу, и обсуждали планы на вечер, когда служанка доложила о прибытии некоего господина Либермана, пожелавшего увидеть мою персону. Понятно, что и меня, и всех остальных заинтересовало, кто же это, и мы предложили нежданному гостю раздеться и пройти в гостиную. Входит такой невзрачный мужичок лет за сорок, явно еврейской наружности, раскланивается со всеми, саквояжик в руках перед собой держит, представляется Яковом Петровичем и начинает объяснять, что он, узнав о моём вступлении в наследство, хочет выяснить, будут ли какие-нибудь распоряжения по ценным бумагам старшего Патрушева.
Далее следует немая сцена, во время которой все присутствующие молчат и недоумевая на меня смотрят, а я лихорадочно пытаюсь сообразить, что бы это значило и какие такие бумаги он имеет в виду. Тут мне вдруг вспоминается фраза, произнесённая однажды Путиловым, о том, что "мой папа́" перед ссылкой проворачивал какие-то делишки на бирже: "Он там через какого-то жида акциями и облигациями торговал, и довольно успешно". Встаёт вопрос: уж не через этого ли? Очень интересно! Спрашивать гостя напрямую, тот ли он жид, наверно, не слишком разумно. Да и вообще, не лучше ли показать, что господин Либерман мне известен, вдруг прокатит.
— Вы, насколько помню, биржевой маклер?
— Не совсем так, но, подозреваю, покойный Владимир Георгиевич мог меня Вам таким образом отрекомендовать.
Ё-моё, кажется, я с ходу попал в яблочко! Что ж, развиваем успех.
— Ну да, он о вас именно так и говорил. В ближайшее время я собирался с вами встретиться, но поскольку вы сами явились, то давайте обсудим всё сейчас.
— Найдётся ли для этого приватное место?
Хм... а он, пожалуй, прав, незачем всем знать, о чём мы станем говорить.
— Конечно.
Извинившись перед графом за то, что приходится в его доме решать свои финансовые вопросы, я обратился к Софе:
— Софья Марковна, думаю, вам, как опекуну, стоит присутствовать при разговоре.
— Хорошо.
Вот и прекрасно! Детектор лжи мне в данной ситуации не помешает. Пройдя в свою комнату, я, как хозяин, широким жестом предложил Либерману стул, сам сел напротив, а Софа расположилась на кровати.
— Мы вас слушаем.
О-о, там было что послушать! У "папули", оказывается, перед отъездом в Сибирь почти тридцать тысяч серебром в ценные бумаги было вложено, для игрищ на бирже. И это изначально, на данный же момент, после множества проведённых операций, их уже более семидесяти. Причём последние полтора года, не получая ответных писем из Сибири, Либерману пришлось производить покупку-продажу бумаг уже без отчёта, чисто на свой страх и риск. И теперь он с достоинством уверяет, что неплохо с этим справился. Что ж, посмотрим.
Гость протянул мне два листка, исписанные витиеватым почерком:
— Тут все активы.
Мельком глянув на Софу, я понял, что вранья пока не обнаружено. Так-с, посмотрим, что у него тут начирикано. В наличии почти двадцать тысяч серебром, остальное в акциях и облигациях, список которых прилагается. Стоп, а поступим-ка мы по-другому. Я прошёл к секретеру, открыл его и, достав первый попавшийся на глаза лист с текстом, начал вдумчиво рассматривать записи — и в нём, и в поданных мне листках. При этом делал вид, что сверяю написанное. А что? Мог "папуля" оставить мне информацию об имеющихся в его пользовании ценных бумагах? Естественно, мог. Так пусть Либерман думает, что я в состоянии его проверить. Ну... хотя бы частично.
Ладно, пяти минут вполне достаточно. Я сложил все листки в секретер и, закрыв его, вернулся на место.
— Так какие будут распоряжения, Александр Владимирович? Может, доставить бумаги Вам?
А ведь он волнения совершенно не испытывает. Моё представление никак не повлияло на его поведение, да и Софа не подаёт предупреждающих сигналов. Неужели этот еврейчик ничего не спёр?
— Нет, Яков Петрович, доставьте мне только свободную наличность, а вот бумаги привозить не надо, я намерен их продать. Как скоро и почём, это нам предстоит решить чуть позже; надеюсь, у вас есть предложения по их реализации. К тому же перед продажей я хотел бы увидеть полный перечень ваших операций с бумагами: когда продавались, когда откупались и по каким ценам. Ещё меня интересует, как вёл себя рынок в прошедшие годы. Если вас не затруднит, составьте мне, пожалуйста, эту справочку, допустим к четвергу, и вечером в четверг мы с вами обсудим дальнейшие наши дела.
— Будет сделано.
— Прекрасно! Хочу добавить, что у меня имеются и другие ценные бумаги, которые также предстоит продать. Не возьмётесь ли вы и за это?
— Если на тех же условиях, то буду рад Вам помочь.
— Замечательно!
Чёрт, надо срочно узнавать, на каких условиях работают местные маклеры!
— И ещё один вопрос. Я собираюсь заложить свой столичный дом и усадьбу на длительный срок, а с поземельными банками связываться не желаю. Нет ли у вас на примете кредиторов, которые могли бы предоставить мне большую ссуду за умеренный процент?
— Для каких целей потребна ссуда?
— Для расширения Путиловского завода. Видите ли, его хозяин приглашает меня в компаньоны, и мы с ним наметили строительство новых цехов — нужно разнообразить выпускаемую заводом продукцию.
Ха! Какой невозмутимый товарищ нам попался! Никакого удивления на лице, будто крупные питерские заводчики постоянно мальчишек в напарники зовут. У него даже речь не изменилась, так и продолжает говорить тихо и флегматично. При этом старательно акцентирует уважительное обращение ко мне, выделяя голосом Вы, Вас.
— Насколько мне известно, Николай Иванович сам в значительных долгах, и когда от них избавится, никто не знает.
— Да, в долгах. И будьте уверены, ему ещё долго придётся с ними мириться, впрочем, как и мне. Слишком много у нас планов по развитию производств в России, а вот подъёмных средств пока маловато. Остаётся лишь занимать и занимать.
— И что же собираетесь изготавливать?
— Паровозы, вагоны, трубы, проволоку, чистую медь, оружейную и котельную латунь. В дальнейшем — по обстоятельствам.
— Вижу, Ваши замыслы потребуют больших капиталов. Тогда хотелось бы Вас предостеречь: нежелательно вкладывать в дело сразу все средства, тем более заёмные. При неудачном стечении обстоятельств можно лишиться и дома, и усадьбы.
— Ну, это, слава богу, не все мои средства: в Красноярске мне принадлежат два завода и два дома, один из которых кирпичный четырёхэтажный — такой же, как в Петербурге. К тому же я там совместно с купцами взялся за строительство третьего завода, общая сумма вложенных в него капиталов превысит два миллиона рублей, и моя доля там шестая. Кроме этого, в прошедшем году я зарегистрировал полтора десятка золотых приисков в Сибири, и этим летом начнётся их разработка, но, сами понимаете, первое добытое золото ещё нескоро принесёт доход49.
Яков Петрович, опять же без каких-либо видимых эмоций, прослушал список моих "скромных" достижений, полминуты задумчиво качал головой, глядя сквозь меня, а потом вкрадчиво высказался:
