Одним из них стала химическая промышленность. Привычная нам номенклатура химических веществ только зарождалась. Кислоты назывались водками, в научном обороте химиками употреблялись несуществующие элементы. Порой трудно было найти нужный нам реактив, не зная названия. А то что всё-таки находилось производилось в восемнадцатом веке в мизерных количествах и стоило дорого.
Лаборатория технологического института производила в небольших свинцовых кубах кислоты из селитры и серы, в экспериментальных пиролизных ретортах получали из дерева метанол и смолы, из бересты гнали дёготь. Теперь же Лёшка переходил к промышленным масштабам. От конечной остановки мы прошли к огороженному пустырю и Тропинин повёл меня через новое хозяйство.
— Это только первая фаза переработки, — заявил он. — Химическая промышленность во многом основана на полупродуктах, То что является отходом в одном процессе, используется как сырьё в другом. Сперва мы научимся делить продукт перегонки на фракции, а потом начнем обрабатывать кислотами, другими реактивами, и вновь смешивать…
Мы шли мимо чугунных колонн, недостроенных кирпичных фундаментов, штабелей материалов. Часть будущих цехов обносили валами, в которых устраивали нечто вроде ворот. Но ворота эти выходили не на аллею, по которой мы шли, а в сторону леса.
— Если рванет, то взрывная волна уйдет вверх и в проем, тогда другие цеха не пострадают, — пояснил Лёшка.
— Звучит зловеще.
— Мы научились фабриковать кислоты. А кислоты — ключ к прогрессу! Мы получим бездымный порох, взрывчатку, сможем производить красители, протравы, гальванические элементы, наконец. Заложим целую отрасль!
— Знаешь сколько народу потеряло головы, пока эта отрасль достигла успеха? А у нас на всей планете только твоя голова вмещает рецептуру получения пироксилина. Потеряешь её и остальным придется ждать ещё лет сто.
— Во-первых, моя рецептура всё равно не точна, надо подобрать пропорции, а во-вторых, я изложил на бумаге основные принципы и веду прописи. Ты сможешь начать с того места, где остановлюсь я.
— Нет уж, спасибо, — я передернул плечами.
— Не парься, — засмеялся Лёшка. — Я пока работаю на уровне гранов с аптекарскими весами. А для опытов использую помощников. Но я пригласил тебя не за этим.
Мы остановились перед очередной времянкой больше похожей на сарай и Лёшка сделал рукой приглашающий жест.
Посреди сарая стояла привычная уже реторта для пиролиза. Но на этот раз она была заправлена не деревом, а каменным углем. Его пока добывали немного. У нас ушёл целый год, чтобы получить от тамошних индейцев снунейму разрешение на разработку в районе их священной горы Ваке Сиа (надо сказать, всякая примечательная гора была у индейцев священной). По сложившейся традиции участок поднесли мне в качестве дара на потлаче, а я переуступил его корнуэлльцам, получив взамен десять процентов в их предприятии.
Со временем мы собирались пустить новую линию дилижанса до этого места. Остров имел два восточных берега, разделенных глубоким фьордом, один из них давно покрыла цепочка хуторов и небольших поселений, а второй пока только осваивался. Там и дороги-то толком не имелось. Однако, возить уголь всё равно было дешевле баржами, и первая из них (по сути переделанный баркас) прибыла с севера пару недель назад.
Обычно Тропинин размещал экспериментальные печи под открытым небом, на этот раз по какой-то причине поставил внутри помещения. К реторте присоединялась батарея из ряда чугунных емкостей, в которых газ постепенно охлаждался, после чего медная трубка отводила его в закрытый сосуд с водой и только потом, через другую трубку остатки выходили наружу под устроенную особо вытяжку, где сгорал бледно голубым факелом.
На отводной трубке Лёшка пристроил резную обечайку из меди. Её назначение недолго оставалось для меня неясным.
— Смотри.
Лёшка взял бутыль с отрезанным донышком, а быть может это была специально созданная конструкция, и установил её на обечайке. Огонь, попав в стеклянный плен, сразу же сменил цвет на оранжевый. Вернее таковым стала часть пламени.
— Это конечно не газовый уголь, но что есть, то есть, — пояснил Тропинин. — Многое зависит от тяги и объема воздуха. Я экспериментировал с соотношением, ну то есть дырочки сверлил в обечайке, менял высоту лампового стекла, форму горелки, пока не добился самого яркого света. Посмотри на таблицу…
Он показал на дальнюю стену сарая, где висел белый лист, исчерченный горизонтальными линиями.
— Что это?
— Говорю же таблица. По ней я проверяю яркость. Насколько тонкие штрихи сможет разобрать глаз? Ради этого, собственно, в помещении аппарат установил. Закрываешь окна ставнями и тестируешь, хоть днем, хоть ночью.
— Здорово придумал, — одобрил я.
— Вообще-то мне нужны продукты коксования, ну там аммиачная вода, смолы, а газ только мешает, — продолжил Лёшка. — Придется его сжигать. Во всяком случае пока не придумаю способ хранения. И тут я подумал, зачем же зря коптить атмосферу? А что если построить маяк? Корабли не рискуют заходить в гавани ночью, дожидаются на рейде. Теряют время. А тут — пожалуйста. Сразу двух зайцев убьем. Мореходам вершки, так сказать, в виде факела, а мне корешки. — Тропинин расхохотался от собственной шутки. — А потом можно и в других опасных местах маяки поставить.
— Хорошая идея, — одобрил я. — Очень хорошая. Только знаешь, не лучше ли для начала осветить город?
Лёшка поморщился.
— Думал об этом. Получается на порядок сложнее. Газ — дело опасное. Нужны трубопроводы, вентили, столбы, газгольдер, всё такое… в маяке-то его напрямую выпускать можно.
— Когда ты пасовал перед трудностями? Зато мы всем покажем, на что способны. Давай! Хотя бы набережные для начала и патио «Императрицы». А я вложусь средствами.
Конечно, вложусь. Без электричества всё великолепие Виктории меркло вместе с солнцем. Свет факелов, свечей и масляных фонарей только усиливал мрачность. Точно показывая, что до цивилизации нам пока далеко. Не доросли. Рылом не вышли. Газ отчасти решил бы проблему. Если корабли смогут заходить среди ночи, а деловая жизнь продолжится до рассвета, это оживит экономику, а заодно придаст городу неповторимый шарм. Газового освещения пока нет ни у кого в мире.
* * *
Лёшка от участия в походе отказался, но помог мне подготовить яхту. Это некоторым образом напоминало сборы его сынишки для зимней прогулки.
— Там будет холодно. По ночам палуба может обледенеть. Или мокрый снег облепит снасти, — бубнил Лёшка, помогая натягивать дополнительные леера. — Даже не думай работать на палубе, пока не уберешь весь лед.
Хотя от свирепых штормов Берингова моря Павловскую гавань прикрывали горы Аляски и самого Кадьяка, ближе к зиме шторма распространялись южнее, а снег был обычным делом уже в октябре.
В общем-то я не собирался идти до Кадьяка обычным ходом, а за пару часов, что потребуются на вход в Павловскую гавань, яхта вряд ли успеет обледенеть. К тому же лебедки позволяли управлять парусами и рулем высунувшись по пояс из каюты. В гавани я собирался оставить яхту под присмотром нашей фактории и перебраться на «Палладу», чтобы во время операции находиться на ней.
Тем не менее на борту «Американской мечты» имелся топорик для скалывания льда, лопата, спиртовка с запасом спирта, теплый спальник и прочее снаряжение.
Закончив с утеплением каюты, мы выбрались на палубу чтобы перекурить. Вернее курил Тропинин, а я просто рассматривал нарядные набережные и улицы, на которых становилось всё больше витрин.
— Лепота, — в который раз с удовлетворением заметил я.
Тропинин до сих пор скептически относился и к попыткам насадить буржуазию, и к буржуазии как таковой. Он верил в экономических монстров, в индустриальных гигантов, которые можно поднять только за счёт поддержки государства или за отсутствием такого в нашем конкретном случае — за счёт моих средств. А уж гиганты-то, по его мнению, вытащат всё что угодно.
