Ну, вот — лживого доброжелательства как не бывало. Растерянность, задумчивость, досада, какие-то догадки, предположения, оцепенение, опять растерянность — как в калейдоскопе. Что угодно, только не слащавое благодушие.
Теперь можно и пообщаться.
— Я готов говорить с Вами, — медленно с расстановкой произношу и с удовольствием наблюдаю, как лживый мужичок слегка вздрагивает, — Только, один на один. Без посторонних.
В его глазах мелькает страх. Будто присохший к газете муравей заговорил человеческим голосом. Да, с выдержкой у вас, товарищ не все в порядке.
Мы синхронно переводим взгляд на Веру Семеновну.
Соляной столп!
Красивая все-таки женщина. Величавая русская красота. Даже в оцепенении прекрасна. Она вдруг с шумом отодвигает кресло, встает и решительно выходит из кабинета. Без особого приглашения.
Вот так. Я поворачиваюсь к мужику:
— Вы не представились.
Он судорожно сглатывает.
— Мои данные Вам известны. Мне Ваши — нет. Я слушаю.
— Стар… К-х… К-х! — ну откашляйся, откашляйся, прочисть горлышко, — Старший оперуполномоченный Комитета Государственной безопасности СССР капитан Гришко Степан Андреевич.
Не фига себе, «старший», какая честь!
— Степан Андреевич, присядьте.
Да что он на меня вылупился, как на говорящую мартышку? Хотя, понять его можно. Глазами видит малявку-первоклассника. А ушами слышит что-то невообразимое. Наверное, мало кто из ныне живущих с ним так разговаривает.
— Вам удобнее общаться стоя?
Плюхнулся на стул напротив, пружины жалобно скрипнули.
— Так вот, товарищ капитан государственной безопасности, — специально называю его старинным званием времен Великой Отечественной, — я готов сообщить о каналах связи, по которым мне стала доступна информация о событиях в Чили. Вас ведь это интересует? — я похлопываю рукой по газетной передовице, — Вот только прежде мне необходимо встретиться с Вашим руководством. Негласно. Предлагаю продолжить беседу на улице Ленина. Непосредственно в вашей конторе.
Откидываюсь на стуле, складываю руки на груди и пристально смотрю ему в глаза.
— Только пешком я туда не пойду. Ребенок, знаете ли…
* * *
Несмотря на относительно солидный чин, Степан Андреевич прибыли-с в школу на троллейбусе.
Фи, какой моветон! На тралике я могу и без него покататься. Вот хочу на машине с ветерком, так вынь, да положь!
Капитан даже быкануть попробовал. Типа, «сопляк, с кем разговариваешь…». Шоу под названием «Гэбня показывает окравовлённые клыки свои».
Сопляк, говоришь? Ты даже не представляешь, насколько ты прав! Прервав его гневную чекистскую тираду, я вдруг оглушительно во весь голос заревел. Со вкусом, натурально, со слезами и соплями. Легко так получилось. Видимо, детскому организму тоже нелегко приходится. Каково это, носить в себе взрослое изуверское сознание?
А когда услышал топот ног за дверью, свалился на пол и, указывая рукой на оторопевшего «злодея», стал отползать в дальний угол комнаты по директорской ковровой дорожке. При этом, вставляя между плаксивыми руладами что-то вроде: «Не надо… Дяденька, не бей… Больше не буду…».
Вот такую картину и зафиксировал ворвавшийся в кабинет высший педагогический состав школы. Отвратительную, скажем прямо, картину. Скандал заминали долго. Успели и машину вызвать, которую я заказывал, и школьного медика, которая задолбала своей ваткой с нашатырем.
А когда в этой карусели мы с капитаном опять случайно остались один на один, я, резко прервав судорожные всхлипы, спокойным голосом спросил: «Еще вопросы есть?». И тут же захлюпал снова, так как надолго нас одних уже не оставляли.
Таким образом, на «Волге» зловещего черного цвета я все-таки прокатился.
Очередная мелкая и не нужная победа.
Но самолюбие потешила.
Мы внимательно рассматривали друг друга.
Я искал к чему придраться — хотя бы по внешним признакам, в плане возможной антипатии.
И не находил.
Стройный подтянутый мужчина лет сорока. Костюм, галстук, темно-серая рубашка, черные туфли — все обыденно, без вызова, но сидит как влитое. Не выразительное худое лицо. Чуток усталое, не загорелое, красавцем не назовешь. Серые спокойные глаза. Умные. Смотрит не мигая. Эмоций — никаких. Просто смотрит. Как на табурет. Мне почему-то это нравится.
Упрямо молчу и не отвожу глаз.
— Что Вы хотели нам рассказать?
Еще два плюса ему в кассу.
Во-первых, после длинной паузы сам начал разговор.
Во-вторых, обращение на «вы» к ребенку. Он мне все больше и больше импонирует.
Встаю, пересаживаюсь на стул ближайший к его письменному столу. Черт, ноги до пола не достают.
Неудобно.
— Сергей Владимирович! Как Вы можете объяснить тот факт, что ребенок семи лет запросто оперирует сложными логическими построениями, без усилий формирует комплексные умозаключения и держит в своей голове такое количество информационных посылок, что не каждый взрослый в состоянии их запомнить, даже при значительном усилии с его стороны?
Молчит.
Действительно ищет ответ на вопрос.
— Наверное… гениальность. Физиологическая аномалия, — говорит задумчиво.
— Очень хорошо, Сергей Владимирович, что Вы первый произнесли это слово. Аномалия. Приблизительно так я это и расцениваю. Причем, наступившая в дискретной форме. Скачкообразно. После экстремального воздействия на детскую психику, в момент дорожно-транспортного происшествия. Позавчера. В 13:15 по Московскому времени. Напротив школы номер четырнадцать по улице Льва Толстого. Вы легко это можете проверить через свидетелей. Автомобиль «Москвич-433» фургон желтого цвета. Водитель — женщина лет тридцати, рост 165–170, среднего телосложения, в зеленой униформе. Мне бы не хотелось, чтобы она пострадала. Я ей благодарен. До момента моего соприкосновения с машиной я был абсолютно нормальным средним ребенком.
— … Я Вас понял. Мы проверим.
— Проверяйте. Слегка забегая вперед — не стоит подключать для более глубокой проверки моих способностей Четырнадцатое управление. Ни Вам, ни мне научные изыскания моей шкурки под сотней микроскопов в кругу высоколобых академиков удовольствия не доставят. При желании я легко стану обычным ребенком, и ваши академики разобьют свои высокие лбы. Если хотите, проверяйте в полевых условиях.
— Я это учту. Продолжайте.
— Мне скучно.
— Я Вас не понял, Виктор Анатольевич.
— Мне скучно быть ребенком, Сергей Владимирович. Сидеть за партой, общаться со сверстниками, учиться писать палочки в прописях. Я без труда могу сдать выпускные экзамены на получение аттестата о среднем образовании, учиться в высшей школе, получать ученые звания в сопливом возрасте. Удивлять людей. Только я не хочу быть чудесной говорящей обезьянкой на потеху публике. Взвесив все за и против, я пришел к выводу, что единственное мое рациональное применение — это полевой агент в Вашей конторе. Агент под идеальным прикрытием своего возраста.
Я замолчал.
Сергей Владимирович разглядывал свои руки, замком лежащие на крышке стола. Руки бойца со сбитыми костяшками и еле заметными шрамами.
Он посмотрел на меня.
— Чили?
Я молча вытащил из кармана расплавленную кассету и положил перед ним.
— Информация от человека, которого звали Данила. Он мертв. Рекомендую провести анализ тканей усопшего на предмет наличия спецядов. Адрес его последнего проживания я дам. Как видите, мне легко усыплять бдительность даже у профессионалов. А он, скорее всего, был профессиональной связью с резидентурой иностранной разведки. По крайней мере, косвенные данные на это указывают.
Сергей Владимирович внимательно рассматривал кассету, не притрагиваясь к ней. Потом вопросительно поднял глаза на меня.
Я его понял.
— Вас заботит, как я вышел на Данилу? Все детали я обрисую Вам в самом подробном свете, но только чуть позже. Сейчас меня интересует Ваше принципиальное решение и детали моей легализации. Разумеется, Вам нужно время для согласований. Предлагаю встретиться завтра на нейтральной территории. Мои сегодняшние эскапады — суть проявления скучающего потенциала. Не думаю, что впредь будет уместной подобная демонстрация силы, которой я сегодня несколько огорошил милейшего Степана Андреевича. И дальнейшие контакты разумнее будет осуществлять с соблюдением ряда соответствующих норм осторожности. Я не прав?
Собеседник думал не долго.
— Дворец Пионеров. Завтра. Пятнадцать ноль-ноль. Секция детской спортивной гимнастики. Раздевалка. Правое окно.
— С Вами приятно иметь дело, — я встал и направился к выходу из кабинета.
— Вас довезут до школы… На машине.
Мне показалось, или все же это была ирония?
