Отсюда – самый главный вопрос – где взять эти деньги? Единственная идея, которая пришла мне в голову – покупать здесь, в будущем, серебро определённой пробы, отдавать его знакомому химику, чтобы он его переплавлял в слиток и скрывал современные пломбы (а он этим занимался втихаря, особенно не вникая в дела), а после этого продавать в прошлом правительству по курсу, меняя на монеты.
В таких размышлениях и заботах время летело незаметно, я даже подзадержалась больше обычного в будущем и переживала, смогу ли перенестись в прошлое нормально.
Да еще, только я присела как всегда дома в кресло и стала представлять метельную круговерть, ко мне на колени прыгнул Мурзик, заглянул пристально в глаза, обнял меня и прижался крепко, требовательно замяукав. Я всегда отлично его понимала и в этот раз поняла и спросила: "Что, со мной хочешь?", на что получила одобрительный мяукающий ответ: "Конечно, пропадаешь незнамо где, а я тут один скучаю!" На мой вопрос: "А не боишься?" он только презрительно фыркнул и прижался к коленкам плотнее.
Я немного волновалась за своего воспитанника и выкормыша, которого подобрала в прямом смысле на помойке двухнедельным малышом, почти умирающим, с еще закрытыми глазками, чудом услышав рядом с баком слабое уже не мяуканье, а сип и хрип. Я выходила, выпоила котенка детским питанием из пипетки, вставала ночью, массируя ему животик, укутывала в теплые тряпочки, выполняя все функции "мамы-кошки", как в шутку называла меня тогда Инна.
Мой Мурзик быстро выправился, ожил, вырос постепенно в шикарнейшего черного кота с белым галстучком на груди и носочками на лапках. Он никогда нигде не гадил, научившись даже делать свои дела на унитаз и всегда с интересом глядел, как я его смываю, ничего лишнего не драл, обходясь старым ковриком, был очень степенным и спокойным, очень привязанным ко мне, да и для меня он часто был замечательным другом и собеседником.
И хотя я очень переживала за исход дела, но уверенность животного и его спокойствие передалось мне, и я решила попробовать. Все прошло нормально, уже в "штатном режиме", я вернулась вновь в прошлое, да и Мурзик был цел, он, спокойно спрыгнув с моих ног, стал обходить комнату, обнюхивая каждый угол. И опять его появление не вызывало вопросов, было естественным и привычным, да и сам кот чувствовал себя как дома. Обойдя все комнаты и заглянув во все углы, он спустился в подвал, где сразу по-хозяйски зашуршал, гоняя мышей, хотя в городе этого никогда не делал за не имением таковых. Так что все прошло удачно к моей радости.
Глава 6. Хозяйство – дело непростое
И опять время летело незаметно, кружилось метелью забот и хлопот. Я перешла в основную усадьбу, в которой были комнаты и для меня, чтобы легче всем управлять и всех видеть. Маша была еще очень слаба, да и по молодости лет пока слабо разбиралась в хозяйственных делах. В свой флигелек я наведывалась, чтобы отдохнуть или перенестись в будущее без лишних глаз. Утро в усадьбе начиналось очень рано, с шарканья ног Лукерьи, которая поправляла лампадки перед иконами, а потом молилась, едва слышно, стуком дров и возней около печек Архипа, с запахами кухни, на которой уже начинала хозяйничать Степанида. Спали они нередко не в людской, а здесь же на полу, на каких-то матрасиках, утром их скатывая и убирая в стоящие в уголках сундучки.
Мое утро также начиналось рано, но, прежде чем вылезти из-под пуховиков, я звонила в колокольчик. Тут же в спальню входил лакей с подносом, на котором мне подавали чашку чая или кофе со сливками, как настоящей барыне – "кохвий в постель"! Это были самые мои любимые и спокойные минуты обдумывания планов на день и несколько еще ленивых мыслей. В красном углу перед иконами в красивых окладах зажигались лампады, и я вместе с Машей начинала день с молитвы.
После молитвы обыкновенно я принимала в кабинете с докладами и рапортами дворецкого, ключницу, а потом, после знакомства – и деревенского старосту. Они заходили по одному по команде горничной, докладывали, какие работы предстоят в имении в ближайшее время, отчитывались о доходах и расходах, внимательно запоминая мои распоряжения, дворецкий докладывал о состоянии дел в усадьбе, ключница рапортовала о запасах в кладовых, а староста описывал обстановку в деревнях. Для дворни день начинался со службы, которую служил отец Павел в своей маленькой церкви на территории усадьбы и на которую ходили все дворовые люди и крестьяне из ближайших деревень. Мы с Машенькой молились сами, перед домашними иконами, а по праздникам, конечно, посещали все службы в церкви, что нравилось нашим людям.
Далее был утренний туалет – мы умывались из кувшина над тазиком, пользовались "ночной вазой"-туалетом, приводили себя в порядок с помощью наших горничных. Были здесь уже и зубные щетки, правда, щетина была натуральной, свиной и достаточно жесткой. Вместо зубной пасты было нечто вроде порошка – толченный мел с добавками каких-то трав. Сначала мне было не очень приятно, но постепенно я смирилась и привыкла. Смирилась я и с темнотой – особенно утром, когда свечи еще не зажигали и комнаты освещались только слабым светом лампадок. Но все равно, моя рука так и тянулась к стенам, чтобы по привычке найти там выключатель. Пришлось смириться и с тишиной, нарушаемой только тем же слабым треском горящих лампадок, шорохом шагов Лукерьи, которая вставала очень рано, шепотом наших горничных, бряканьем посуды и треском дров в печи. Смирилась я и с запахами, которые меня окружали – горящих дров, свечей и лампад, запахом тел дворни, печи и еды. Они были нередко приятными, не то, что запах немытых ног и тел от 25 деток в пионерском лагере, где я однажды подработала воспитателем, будучи еще студенткой.
Смирилась я и с одеждой, которую приходилось снимать и надевать только с помощью горничных, которые разбирались в ней гораздо лучше меня, смирилась я и с корсетом, который вначале немилосердно впивался в мое тело. Но в конце концов, современные бюстгалтера и пояса-утяжки не так уж далеко от них отошли, и чувство облегчения, которое я испытывала, снимая корсет, было сравнимо с теми чувствами, которые испытывают и современные дамы, вечером снимая свое нижнее белье. Кроме того, в доме я старалась побольше ходить в свободном капоте, напоминавшем современные пеньюары. А вот халаты были в это время чисто мужской домашней одеждой.
Но очень трудно было привыкнуть к особенностям одежды и гигиены. Нижнего белья у женщин не было, обходились большим количеством нижних юбок. "Интимные" места обтирались тряпками, подобными же тряпочками подтирались после туалета "по большому".
Полностью мылись в бане раз в неделю, по субботам. Была одна баня, но с двумя отделениями – "барская", где мылись мы с Машей вместе со своими "горняшками", что почиталось за честь для них, и "дворовая", где мылись остальные. Никаких шампуней, гелей для тела и прочих изысков, конечно, не было. Пользовались мы щелоком, простым комковатым мылом, да Лукерья делала для нас отвары на травах, которыми споласкивали тело и волосы. Но, как это не удивительно, промывали волосы эти примитивные средства гораздо лучше всяких патентованных и хваленных современных средств. Часто ключница приходила нас парить, используя не только привычные березовые, но и дубовые, сосновые, липовые веники, которые привносили прекрасный лесной аромат. Топили баню по-черному, когда дым выходит через двери, топили очень сильно, так как мылись все в один день – сначала парились мужчины, потом, когда температура в бане опускалась, т. е. наступал "второй пар", мыться ходили женщины. Таким образом, ходили в баню в два захода, а третий пар доставался баннику, которому также оставляли веник и воду. Это делали, чтобы не угореть, так как в это время дым сгущался, почти не находя выхода и дышать становилось труднее. После бани мы пили чай с разными вкусняшками, которые пекла Степанида, наслаждались чистотой и покоем.
