вроде такой же, как и везде… Ну ладно-ладно, давай сюда ногу.
Ворча, Хагрид сложил ладони и помог девчонке забраться по стене. Пчелы злобно гудели и роились у лица, залезая в глаза и уши. Страшные, мохнатые, желто-полосатые, они внушали понятный ужас, и Эйлин уже через секунду пожалела, что вообще ввязалась в это дело. Но не признаваться же! Так что, переборов дрожь в коленках и внутренне вереща от страха, девочка на одном упрямстве дотянулась до гнезда и, ухватившись за него одной рукой, другой принялась отковыривать его ножом от скалы.
Ладони Хагрида хоть и обеспечивали большую площадь для девчоночьих ног, диаметр гнезда оказался всё же велик. Оно попросту село на голову Эйлин. Как огромная ноздреватая шляпка гриба. Под хохот и визг девочек и гневное гудение пчелиных легионов Хагрид отступил от стены и поставил на землю обтекающую мёдом Эйлин, которую тут же обступили умирающие от смеха подруги. Снял с головы соты и вздохнул, увидев кротко мигающие глаза на медово-пчелином лице.
— Эйлин, — скорбно произнес он. — Тебя придется стричь…
— Знаю, Хагрид, — так же скорбно согласилась Эйлин, с затаенным восторгом прислушиваясь к тому, как стягиваются на голове слипшиеся кожа и волосы. Прощайте, локоны!..
Бедная мама на сей раз не удержалась от слез и, будучи под сильным впечатлением, упала на диван, слабенько отмахиваясь от домовушки с валерьянкой. Папа, сопоставив количество мёда на дочке с ближайшей пасекой, схватился за ремень, впервые в жизни взгрев любимое чадо по мягкому месту. Досталось и Хагриду: весь мёд у него забрали, самого отчитали и поставили в угол. В углу он постоял честно, без обид и протестов.
Зато после всех этих драм Эйлин наконец-то подстригли! И она, счастливая до визга и свободная, как ветер, прямо-таки убегалась на радостях, шныряя туда-сюда, прыгая всем на шею и смачно целуя куда попало. То ещё ощущение: летит нечто шустрое и радостное, хватает за плечи, громкий «чмок» в ухо, и веселый ураганчик уносится дальше. А короткая стрижка, надо сказать, очень подошла Эйлин, сделав её немножко похожей на пуделя, элегантного, стройного пуделя с мелкими кудряшками. Эту свою прическу Эйлин крепко полюбила и стриглась теперь регулярно.
Обладая боевым характером, Эйлин стала капитаном нескольких спортивных команд: в волейбольной сборной девочек, в плюй-камни, взрывающиеся карты и клыкастые фрисби, в которых отважная девочка заняла первые места и стала бессменным лидером. До выпускного, по крайней мере.
Крот прослужил долго — тридцать восемь годков верой и правдой возил своего друга по заданиям, попросту отказываясь уходить на заслуженный отдых по выслуге лет. А когда коня всё же выпихивали на вольные хлеба, вороной красавец тихо и скромно возвращался к конюшне и терпеливо ждал у денника, когда его впустят и запрут. Не хотел он расставаться с другом, тем более таким хорошим, ведь Гарри ни разу не обидел его, ни словом не оскорбил, ни плеткой не ударил, железо в рот не пихал и шпорой не тыкал.
Но годы, увы, взяли свое. В возрасте сорока пяти лет Крот отправился в Небесные левады к своему родителю Мышонку. Уход верного скакуна сильно подкосил Гарри, настолько, что он долго не мог завести себе нового коня. Много лет он одалживал коней у коллег для выполнения того или другого задания. Люди его понимали и жалели, безропотно передавая повод спешащему на работу Гарри. Одна из работ, кстати, заключалась в поисках некоего маггла по имени Фенрир Сивый. Зачем-то Гарри его искал вот уже не один десяток лет, начиная с сороковых годов. В его поисках он и разъезжал, кидаясь на каждое сообщение о нём.
На расспросы друзей Гарри честно ответил, что Фенрир — оборотень, но ему никто не поверил, потому что как маггл может стать ликантропом? А Гарри знал правду и отчаянно искал оборотня, стремясь найти его хотя бы до начала шестидесятых…
Старания Гарри были вознаграждены в пятьдесят третьем, когда его вызвал молодой лейтенант, при взгляде на которого Гарри охватило странное ощущение дежавю: светло-бежевый плащ, лукавый прищур слегка косящих карих глаз и маленькая французская машина, возле которой Гарри дожидался этот невысокий, страшно знакомый лейтенант.
— Что-то большое сломалось в этом мире? Я думал, вы американец, — выпалил Гарри, с изумлением оглядывая полицейского.
— О, не волнуйтесь, милостивый сэр, — вскинул тот руку в характерном жесте. — В мире ничего не поломалось — я действительно из Америки. Просто воспользовался открытой границей по причине съезда конгрессов и прибыл в Соединенные Королевства, чтобы приобрести европейскую машину. Вот этого славного паренька, — и он любовно похлопал по капоту новенький сверкающий Пежо 403. Хитро-проницательно глянув на Гарри, Коломбо заметил: — Не лгут слухи, мистер де Нели, вам и вправду ведомо будущее?
— Сдаюсь! — обезоружено рассмеялся Гарри. И признал: — Вы на самом деле великий сыщик. Кстати, — оглянулся он по сторонам, — а где тот, кто послал мне Патронуса с вашим сообщением?
— А-а-а, так вот как называется тот серебристый дымок с голосом! — воскликнул лейтенант, прихлопывая ладонью по лбу. И пояснил: — Это я с Паганелем договорился. Вот тут живет, — сыщик погладил капот. — В моторе сидит. Я подумал, если он живой, то с ним же и договориться можно. Верно? Так вот, заметил я весьма примечательного мистера, что зашел в этот бар через дорогу, и говорю: «Паганель, дружище, а ведь его некий господин де Нели разыскивает, ориентировочки-то во всех полицейских участках развешаны… Как бы нам связаться с этим достойным малым?», а Паганель мне, значит, отвечает: «Говори сообщение, а я отправлю!». Вот так-то вот! — и Коломбо лукаво сощурился на Гарри, забавляясь его понятным удивлением.
Додивиться поразительному гремлину, умеющему вызывать Патронуса, Гарри решил попозже, сейчас надо было действовать. Не смея рисковать понапрасну, он додумался позвать подкрепление, для чего запустил в эфир голосовое сообщение друзьям:
Морион, Джон, Майрон, если можете, подойдите ко мне по заданным координатам.
На узенькую лондонскую улочку с неба незамедлительно спикировал огромный фестрал, за ним в воронке трансгрессии возник Джон Дервент, а вместо Майрона Беддока появился Бернар, который тут же пояснил своё присутствие:
— Извини, Гарри, папа занят — только что принял костерост, так как сломал ногу и руку. Так что я за него… — увидел поднятые брови и дополнил: — То есть не он сам сломал, а мама его к кому-то в телевизоре приревновала, причем так быстро и страстно, что мы с папой не успели понять, к кому.
Хмыкнув,
