в мире людей, не вечна. Но она блаженна. Я хочу насытиться ею…
– Блаженство – это иллюзия, дарящая нам лишь мгновения. Вечность – это длинный, прямой путь, ведущий к наивысшему покою. Он и есть истинное наслаждение, мой сын. Вместо того чтобы смотреть в Небеса, ты опустил голову и с вожделением взираешь на грязь. Наш род не такой. Либо мы возносимся, либо с позором исчезаем в небытии.
– Ты не прав. Я больше не хочу обращаться к Небесам и следовать их указке. Я хочу сам творить свою судьбу и ни к кому не прислушиваться.
Отец показал пальцем на усеянное звездами синее небо.
– Там вся твоя жизнь. Ее начало… И конец. Ты не можешь отвергнуть Небеса, потому что ты рожден под их благословением.
Внутренняя возмущенность Тай Фэна достигла предела. В противоположность отцу он указал пальцем на горящее солнце перед ними.
– Там моя жизнь. Моя судьба и моя погибель. Я проживу остаток своего пути рядом с солнцем и луной, а когда они падут, покину мир людей вместе с ними. Моя рука будет сжимать не твою руку.
– Тогда я не могу противиться твоей воле, мой мальчик. Может, ты и прав, а может, ошибаешься. Разве это имеет значение, когда я вижу, что твое сердце вновь бьется? Не так важно, каким ты был при жизни. Главное – правда, и в ней вся сила. Правда и справедливость.
Тай Фэн зажмурился, подавляя слезы. Земля под их ногами задрожала, и с ужасным грохотом солнце сдвинулось с места. Оно опускалось.
– Ты способен сделать сложный выбор, а значит, сможешь довести дело до конца. Верь только своему сердцу, не ушам, не глазам. Сердце не обманет.
Отец нежно приложил свою ладонь к груди сына. В этом прикосновении было столько тепла, оно было горячее силы тысячи солнц.
– Я еще увижу тебя, отец?
– Увидишь. Не в этой жизни. Не бойся терять близких, бойся не отыскать их в новом мире. А я всегда буду с тобой, где бы ты ни оказался, какую бы дорогу ни выбрал.
Тай Фэн кивнул и бросился в объятия отца, его тело содрогалось от слез. Он чувствовал, как туго завязанный пояс на его талии слабеет.
– Тебе это больше не нужно. – Отец держал в руках кроваво-красный шелк. – Ступай, сын.
Сердце Тай Фэна разрывалось от боли и тоски. Ему не хотелось уходить, но еще сильнее он желал вернуться обратно. К своему солнцу.
Бросив последний взгляд на отца, предсказатель, отрекшийся от Небес, устремился вдаль.
Громкий смех императора разразился в тронном зале. Тай Фэн открыл глаза, морщась от белого света. Цзян Юн склонился над ним, обняв за плечи.
– Надеюсь, в очередном предсказании ты увидел свою смерть, племянник.
Встав на ноги, Тай Фэн обнажил лишь один клинок, выкованный Хо Саном специально для него. Лезвие сверкнуло и направилось на императора.
– Только твою, старик.
Цзян Юн едва успел отскочить, когда внезапно разразилась битва. Высокая фигура императора наваливалась на Тай Фэна. С ненавистью чище всякой родниковой воды они сталкивались мечами, создавая золотые вспышки и искры. Лисица ловко прокралась за спину Цзян Юна, к которому бросилась Хоу Си, и хотела цапнуть его за ногу. Тот отпрянул и в ответ нанес рассекающий удар. Мимо. Она по-лисьему взвизгнула и спряталась за колонну. Цзян Юн взял Хоу Си за руку.
– Что же с тобой сотворили? – Он покачал головой. Ему было больно видеть синяки на ее лице и шее. – Скорее спрячься где-нибудь и не высовывайся, пока мы не покончим с этой парочкой.
– Цзян Юн! Я уже не верила, что мы когда-нибудь увидимся. Император… Он…
– Я вижу. Он поплатится за все. Уходи отсюда, не попадайся лисице на глаза.
Как только девушка, словно маленькая пташка, упорхнула из тронного зала, Цзян Юн заметил белый хвост, мелькнувший за колонной. Он посмотрел на битву и ринулся вперед, отгоняя страх быть порванным на куски зубами лисицы-оборотня.
Император неистово сражался с Тай Фэном, резко двигаясь и разрубая воздух мечом. Цзян Юн уже был почти рядом, чтобы вмешаться в их бой, однако Ци Сифэнь выпрыгнула из-за его спины и стала оттеснять в сторону.
– Пошла прочь! – рявкнул он, пинками отгоняя ее, словно назойливую муху.
– Не смей нам мешать, мальчишка! Эта битва только моя и его! – Император отлетел от Тай Фэна в сторону и толкнул Цзян Юна на пол. Тот выронил меч и не успел его поднять, как в голове резко возник крик сестры. Звук доносился издалека, но в то же время был совсем рядом. Внутри.
Схватившись за уши, Цзян Юн поднялся и начал метаться по тронному залу, сходя с ума от невыносимого истошного крика. Он побежал вперед, огибая трон, и влетел в закрытые двери, пробив их своим телом.
Кубарем скатившись с небольшой лестницы, Цзян Юн упал на снег и огляделся. Вокруг него раскинулся огромный сад, в центре которого стояло высокое персиковое дерево с розовыми цветками. На снегу было множество отпечатков лисьих лап.
Братец!
Цзян Юн вздрогнул и бросился по саду на поиски сестры. Крик в его голове становился все громче и громче, он спотыкался, падал, вновь вставал и продолжал бежать, крепко закрывая ладонями уши. Его права рука онемела от боли, кожу медленно разъедала охранная печать.
Помоги, братец!
Он не знал, кричит ли сам или же это был голос его сестры. Защитные инстинкты обострились, Цзян Юн никак не мог отыскать источник бесконечных воплей. Сердце разрывалось, сестра звала на помощь голосами множества людей в его голове.
Цзян Юн!
Голос бабушки окончательно свел его с ума. Теперь крики перекликались между собой, взрывались в сознании, словно петарды на карнавале, кружили голову и доводили до истерии. Цзян Юн осел на землю, вопя от боли в руке и круговорота голосов внутри себя. Слезы текли по его щекам обильным градом, они падали на снег и превращались в капли крови. Он рвал на себе волосы, изнывал от раскалывающейся на куски души и никак не мог успокоиться.
Ци Сифэнь выпрыгнула из засады и набросилась на сбитого с толку Цзян Юна. Она повалила его на землю, придавив лапами. Голубые глаза моргнули, пытались найти самый лакомый кусок на шее жертвы, которая билась в конвульсиях от невыносимого пожара в своем теле.
Магия лисицы была мощна. Иллюзии, которые она насылала на Цзян Юна, сводили его с ума и превращали в опустошенный кусок плоти.
– Нет, нет, нет! Сестра! Бабушка! Пожалуйста, не умирайте!
Он надрывал горло, царапал кожу на себе и рыдал. Его помутненное сознание показывало ужасающие, окровавленные картины смерти его родных. Чем сильнее страдал Цзян Юн, тем вкуснее становилась его мясо для хищницы, стоявшей лапами на истерзанной ногтями груди. Лисица облизнулась и раскрыла пасть.
– Лихуа! Бабушка Мэй! – Потеряв рассудок, Цзян Юн
